Незнакомец снял войлочную шапку, повернул голову к образам, троекратно перекрестился и низко-низко поклонился.

– Пришёл я с тайной вестью. И правду говорю, вот тебе святой крест, царевна!

– Ну говори…

***

– Служником я тружусь при патриаршем подворье. Плата мне небольшая, да грех жаловаться, на хлеб хватает. Так, прошлым днём дел было немало- разгрузил две подводы с дровами, затем десять мешков муки, два мешка соли, три бочонка рыбы солёной. Два бочонка солёных огурцов. А те огурцы, так на диво хороши, потому как братия непременно смородиновый лист пользует для сего дела…

– Да ты к делу… – оборвала царевна столь заковыристую речь.

– Ну вот, я и говорю… В подпол много чего перенёс, а тут, спустившись вниз за инструментом, заметил я в каменной подклети свет....

И мужчина со значением глянул на царевну, пригладил свои рыжие волосы, и продолжил:

– Темно там… Шёл долго, страшно там, во мраке. Испугался сильно, но шёл. Я прокрался осторожненько, заметил отца Савватия, из Архангельского Собора, да не один он был…

Тут уж сама Софья не сдержалась, да хлопнула ладонью по столу, и пробурчала:

– Не томи, злыдень!

– Так вот, – продолжил он, – боярин Ромодановский это был. А с ним с десяток его холопов. Тащили куль тяжёлый, да гроб каменный, видно, то нелёгкий. Отец Савватий пустил их в подпол собора. Меня не заметили.

Софья положила под тяжёлый подбородок ладонь, да так и впилась взглядом в вестника. Тот ах к стене отодвинулся, испугался..

– Это тебе, за известия, – и царевна положила на стол перед рассказчиком двадцать четыре талера, – и за молчание. А буешь болтать об этом, сам знаешь, холопы Ромодановского тебя быстро а реке утопят.

– Да как не знать, царевна-матушка…Поэтому я к тебе и пришёл, заступнице нашей.

– Иди. Палашка, проводи его, да возвращайся!

Ушла сенная девка вместе с неназванным человеком, а Софья осталась, подумать… Знала Царевна, что означает её имя, и очень гордилась. Вера, Надежда, Любовь, а над ними- София, то есть Знание. И старалась она всё по уму делать. Но сейчас? Савватий, Архангельский Собор , куль, каменный гроб… И ничего друго быть не могло, кроме как тайные похороны брата, Петруши… Вот как значит, всё приключилось, уходили бояре и сынка Натальи Кирилловны… Сначала брата Ивана, а затем и нго…И что думать? Делать надо, но тайно. А сначала, надо самой проведать, что, да как…

– Сегодня же Пелагея пришли ко мне Дормидонта да Устьяна, холопов моих, – тут же выдала царевна, как только вернулась сенная девка.

– Да поздно уже, матушка.

– Ничего, Пелагея. Потом отоспятся, нельзя медлить!

Софья чувствовала, что не сможет заснуть сегодня. Так чего тянуть? Бояться иемноты да подвалов? Не особо она боялась подобного. Но она должна была ЗНАТЬ, и знать точно. А затем, если даст Бог, придёт её час, и отплатит она боярам.... Всю поганую свору на плаху потащит, никого не пошадит. Ответят они и за отца, и за братьев, Фёдора с Петром. Насмотрелись, собаки, на Польшу, страх Божий потеряли. Смогла съесть сейчас лишь малый кусочек пряника, чувствовала лишь, как пылает её лицо. Посмотрелась в зеркало, венецианской работы и захотела отхлестать себя по щекам, еле сдержалась и забелила лоб, щеки и подбородок. Она всегда так желала, когда хотела скрыть, что чувствует на самом деле. Подумала, и взяла перстень с ядом, Не для холопов, а для себя, если в подземном холе схватят. И стилет прихватила с собой, приготовила тёмную накидку, и наконец, села в кресло, ждать своих людей.

Ждать пришлось долгонько. Чуть всё же не задремала, на подушке сидючи. Но вот, зашли оба молодца, два хвата по разным делам. Должны были казнить и обоих, да царевна приберегла нужных людишек. И, крови не лала пролится, да и пользу получила немалую. Теперь прощенные тати да разбойники держали скобяную лавку в Москве, да замки чинили.

– Доброго здоровья, царевна- матушка, – пробормотал Дормидонт, держа в руке шапку.

Софья изволила оглядеть обоих. И то! Одеты справно, как небедные посадские люди, кафтаны да сапоги, пояски красивые. И не скажешь, чем недавно оба занимались!

– Служба мне с вас нужна. Заплачу по пять рублей.

– Без смертоубийства? – с надеждой спросил Устьян, – отмолили мы грехи…

– Замок вскрыть, пройти в церковный подвал, ну и крышку гроа полнять. Ничего страшного.

– Всегда готовы послужить, благодетельница ты наша!

– Прямо сейчас идём, подземным ходом. К Архангельскому Собору…

– Мы тебе по гроб жизни обязаны. И туда пойдём, не испугаемся. Снасть с нами, замок мы любой откроем. И ломик малый тоже взяли, – добавил Устьян.

– Ну, значит, пошли…

Впереди шла Пелагея, знавшая одна из дворни, какая из дверей Новодевичьевого монастыря ведёт в Кремлёвское подземелье. Ходы соединяли в одно целое все дворцы и монастыри, главное было не заплутать среди ответвлений этих запутанных каменных галерей. Но, Софья знала их отлично, и не могла заблудиться. Но, идти пришлось бы далеко…

Сенная девка открыла замок тяжёлой двери кованым ключом, и с натугой отворила вход. Петли натужно скрипнули.

– Смажь потом, – сварливо сказала царевна.

– Исполню, матушка!

– Хотя нет, так оставь, – был дан новый наказ.

Дормидонт ухмыльнулся, но поспешно спрятал улыбку в густой бороде.Устьян смог смолчать, и даже повыше поднял маляный фонарь.

– Спускайтесь, чго замерли? – опять приказала царевна.

Крутая лестница из плит белого, хотя уже почерневшего камня вела вниз. Потолок был едва в сажень, сводчатый. С камней свила паутина, и слежавшаяся пыль. Нити паучьей работы блестели серебром в свете фонарей.

Шаги холопов от деревянных каблуков были глухими, а вот железные подковки козловых башмаков позванивали, и изрядно. Софья досадливо поморщилась, что не додумала…

– Матушка, есть кусок полотна, оберни свою обувку от греха, : прошептал Устьян.

Женщина не стала спорить, да и незачем было от толкового совета отказываться. Теперь и её шаги стали бесшумными. Так они пошли втроем по этой подземной дороге.

У одного из поворотов услышали грохот сапог. Холопы поспешно спрятали фонари под полами кафтанов . Гнетущая темнота навалилась, и словно окружила царевну и её людей. Так стояли долго, дожидались, пока утихнут шаги. Устьян выглянул в галлерею, го ни света, ни посторнних не заметил.

– Всё, можно идти, – прошептал лихой человек.

Тяжеловато было, всё же воздух был тяжкий, спюртый. Софья торопилась, и чуть было не перепутала двери, но затем вернулась к верному месту.

– Вот, та дверь, – произнесла она почти заветные слова.

Царевна поднесла фонарь к замочной скважине. Фёдор начал работу, подбирая отмычки со своей связки. Дело сделано было чисто. София осветила крипту, и принялась искать нужный саркофаг. Искала долго, но затем припомнила расположение могил. Наконец нашла, длинный саркофаг из известняка, и притом без единой надписи.

– Вот. сюда, – тихо проговорила царевна, – крышку поднимите, только осторожно.

Заметила Софья, как переглянулись два ухореза, но промолчали. Знали её крутой нрав.

Устьян достал свой ломик, а Дормидонт свой. Хитрая такая штука, напоминала букву Г, с одного края конец был рсплющен. И одобно было им двери вскрывать да замки ломать . Поддели с обеих сторон крышку, только вздохнули тяжело, но сняли.

Софья перекрестилась правой рукой, а в левой так и держала фонарь. От гроба пахнуло ладаном да благовониями, она осторожно сняла пелену с лица мёртвого. На лбу, как должно, были облатки с молитвами, челюсть подвязана шелковым платком. Глаза мёртвого запали, но приметная родинка на левой щеке никуда не делась. Софья закрыла глаза, перекрестилась, её сердце билось часто -часто .

Это был её мёртвый брат Пётр Алексеевич. Царь и Великий князь Всея Руси лежал в смертной постели, ожидая трубы Архангелов.