Двое молодых, только год назад поверстанных на службу стрельцов, спустились по лестнице вниз, и исчезли в темноте. Послышался скрежет железа и дохнуло сыростью.

– Ну всё, пошли… Время дорого, – тихо проговорил. Фрол.

Игнатьев сам нёс в руке фонарь, и что бы занять ум, отвлечься, считал ступеньки. Насчитал двадцать две, и тогда, пригнувшись, вошёл в чёрное отверстие подземного хода. Стрельцы знали как и куда пройти, всё службу воинскую несли. Правда, пара находок, так, слегка в волнение привела.

– Фрол Фомич, поглядите, – шепотом проговорил Пётр Шадров, – человек мёртвый…

И точно, имелся разложившийся труп в старой одежде. Череп, обтянутый кожей, да клок рыжих волос на темени.

– Страшно… – опять пробормотал Петька.

– Чего мёртвых боятся. Ты живых бойся, мил человек…Пойдём, тут уж недалеко осталось…

Были и приметные знаки, и запутаться они не могли. Ну, это как волку заплутать в своём лесу.. Шли быстро, прикинув направление, и что бы не плутать потом. В крипту Архангельского Собора шла лишь одна галерея.

Но вот, и долгожданная дверь…

К Игнатьеву быстро вернулись Арсений и Тимофей. Оба были взволнованы, но держались.

– Худо дело, дядя Фрол… Два преображенца у дверей. С фузеями, при фонарях.

– Ничего… Напугать надо. Петька! Череп принеси, да быстро давай!

– Да чей же?

– Не свой. Твой мне ни к чему. А тот, что на повороте заметили. Быстро передвигайся. Арсений, помоги ему!

– Да я и сам управлюсь, – проворчал Шадров, – я же не испугался!

Вернулся, правда, быстро. Но нёс мёртвую голову так, словно это была мортирная бомба, не меньше пуда весом. Пётр весь извернулся, словно голова его укусить могла.

– Арсений, верёвку продень через нос черепа…

Дело шло шустро, Игнатьев ладе восхитился стойкости молодца. Сделал хорошо… Приметил Игнатьев скобу в десяти шагах от двери. Созрел план…

И вот, через минут десять, или больше, преображенцы с воплями кинулись в крипту Собора.

– Мёртвые! Приведения!

Мёртвых – то не было, а Арсений приспособил верёвку, продев её в скобу. Ну а на веревке подвесил череп с фонарём. И испуганные преображенцы с криком покинули пост.

– Быстро! Времени нет! – крикнул Игнатьев.

Отряд стрельцов с шумом влетел в подземелье, а урядник, сверяясь с рисунком, принялся отыскивать нужное погребение. Оказалось, всё не так просто. Фрол уж вспотел и успел отчаяться, как заметил саркофаг без надписи.

– Сюда, пособите ! – крикнул урядник стрельцам.

Втроём приподняли крышку, Арсений держал фонарь. Игнатьев в нетерпении сдернул покрывало с мертвеца.

– Он это! Пётр! – сообщил всем Игнатьев.

Видел стрелец царя и в Преображенском, и под Азовом. Вот, всё как вышло…

Но тут на лестнице ведущей из собора в крипту раздался грохот, что-то с шумом упало. И послышались крики:

– Воры здесь! Держите злодеев!

И с факелами и фонарями и шпагами вниз сбегали преображенцы.

– Быстрее, ломом, Тимоха! – в отчаяньи почти шептал Фрол.

Но не вышло, и каменная крышка упала на место, закрыв тело. А среди древних гробов закипел бой. Стрельцы жарко встретили потешных, обрушив на них удары своих острых сабель. Урядник бросился впереди всех, надеясь отогнать потешных, и успеть вынести тело. Да не получалось… Звенели острия, слышались крики раненых и стоны умирающих. Стрельцы рубились умело и отчаянно, и с десяток преображенцев заливали своей кровью древнюю крипту. Казалось, ещё немного, и они дрогнут, но тут им набежала помощь. А Игнатьева окружили трое, и урядник упал раненый. Вокруг него закипела схватка. Тимофей подхватил Фрола под руки, и стал вытаскивать к железной двери подземного хода.

– Пистолет… Пистолет возьми, -зашептал раненый.

– Расступись, братцы! – крикнул Тимоха, и разом выпалил из всех четырёх стволов.

Подвал заволокло пороховым дымом, стрельцы укрылись в подземном ходе, и затворили дверь, и приперли её ломами.

– Хорошо, что лиц никто наших не увидел, – сказал олин из стрельцов, Захар Зайцев.

– Фрол, молодец у нас, и оглянулся на Арсения и Тимофея, которые несли носилки с раненым.

Приготовили их для тела царя, а теперь для урядника сгодились. Молодые стрельцы старались идти осторожно, берегли раненого. Последними шли Пётр Шадров и Василий Пехтин, тоже с саблями наголо.

– Слабы потешные на шпагах тягаться, неумелые ещё… – тихо говорил Пётр.

– Так нас с тобой с пяти лет учили с оружием-то управляться. А жти кто? Из сокольничьих да собачников и коноводов… – согласился и Василий со словами товарища.

– Опустите носилки.. – зашептал Фрол, – всё, здесь и останусь…

– Да ты что? Домой отнесём....

– Нельзя, худо будет.. Здесь лягу, от царя недалеко, – и Фрол слабо улыбнулся.

Стрельцы остановились, и стянули шапки со своих буйных голов. Пётр так и не убирал руку от сабли.

– На Дон уходите… – шептал умирающий урядник, – не соврал Цыклер, там мертвый Пётр лежит… Всё точно.

– И мы видели, Фрол Фомич… Всё, всё исполним, – добавил Арсений за себя, и за друга Тимоху, так и стоявшего с перевязанной от укола шпагой рукой.

Урядник что-то хотел сказать, поднял руку, застонал, и весь словно вытянулся и не дышал больше.

Василий и Пётр кивнули, взяли ломы, и стали вынимать камни из боковой стены. Их, по очереди сменяли товарищи. Наконец, вышла ниша, в которую и поместили тело Игнатьева, заложили камнями, так, что и не было заметно.

– Вот, как вышло… – пробасил Василий.

– Так что делаем? – спросил Пётр,

– Грамоту напишем . На Дон, да в Азов. Всё как есть. А вам, Арсению да Тимофею, доставить, – говорил оставшийся старшим Василий Пехтин, – казны на дорогу соберём. Грамоту подорожную я для вас в Приказе выправлю. Всё как надо будет....

За окном завывал ветер. На Москву упала верно, последняя метель. Глянул Иван Елисеевич на непогоду сквозь цветные стекла, да поплотнее запахнул домашний кафтан. Прислонил руки к изразцовой печи, согрется. Что-то зябко в доме было, хотя и истопник в подклети дров не жалел, сам проверял.

– Батюшка, – заговорил Елисей, – гости уж в гостиной собрались, и Алексей Прокофьевич здесь.

– А Фёдор Пушкин?

– Холоп прибегал, сказал, что боярин попозже будет…

– Ладно, идём…

И думный дворянин пошёл в горницу вслед за сыном. За столом с богатым угощением сидело всего пятеро званых гостей. Горели свечи в итальянских шандалах, в горнице было светло, как днём.

– Рад, что пришли, друзья дорогие! Угощайтесь, ешьте да пейте! – радушно проговорил Цыклер.

И его люди разлили по серебряным кубкам венгерское вино, а старший из них принялся разрезать жареную дичину и наделять гостей.

Иван Елисеевич только взялся за двузубую вилку, как раздался грохот сапог на лестнице. В горницу ворвались два сержанта Преображенского полка с протазанами наготове, а за ними выплыл, в дорогущей собольей шубе, крытой шёлком, сам Лев Кириллович Нарышкин.

– Рад я дорогому гостю, – и Цыклер встал из-за стола, – и для тебя место найдётся, боярин!

– Нет, Ивашка! – грозно произнёс Нарышкин, – теперь столоваться тебе в Преображенском Приказе! В железо его!

Гости не трогались с места, Соковнин встал и повернулся к Нарышкину.

– И в чём вина Ивана Елисеевича? – спросил он.

– Измена против великого государя!

– Да откуда же измене взяться, боярин! Чист перед Петром Алексеевичем полуполковник Цыклер!

Побледнел Лев Кириллович, услышал скрытый смыл в словах окольничего. О том, что мёртв Пётр Алексеевич. Но вывернулся и тут хитрый боярин:

– Изменник это Русскому Царству и делу государеву! Ташите вора вниз ребята, не мешкайте!

Преображенцы без лишних слов и почтения выволокли хозяина дома на лестницу, затем, во дворе, бросили связанного в простую телегу. А во дворе, порядка для, стояла, почитай целая рота Преображенского полка, при шпагах и мушкетах