А тема была такая: правительство на реставрацию городской набережной тридцать пять миллионов выделило и ещё летом начался процесс преображения, когда фотографию «до» сделали. Там на набережной словно динозавры паслись. Хуже состояния быть не может. Но как время по весне пришло фотографию «после» делать, так и оказалось, что вид только на новую лавочку есть. И пару фонарей по бокам. Ночью смотрится неплохо, но в целом – есть вопросы.

Пока отчёт в мэрии готовили, ракурсы подбирая, тут-то и оказалось, что спиздили едва ли не больше, чем выделили, а смотрящий на лавочку деньги едва ли не из «общака» выделял. Тогда как по тюрьмам и так не сладко живётся с тех пор, как всё меньше людей там греется, а значит и заведение «греет».

Мало того, что люди за пределами решётки «вдруг» потеряли определения самой «средней прослойки» населения и скидываться перестали, так ещё и в тюрьмах «вдруг» просторно стало. Кто сам добровольцем на фронт попросился сразу, кого позже завербовали, а третьих добровольно-принудительно места не столь отдалённые покинуть попросили, чтобы кормёжку по расписанию сменить на сухпаи и новое обмундирование взамен мастерок чётких и штанов с тремя полосками заиметь.

«Лепить из хлеба всё-таки можно и в блиндаже», – заметил внутренний голос.

Шац уверял, что определённый результат в этом есть. А на слуху общества всё больше тот Пригожин, что тоже лысый, но ещё и воюет, а не до эстрады падок.

– Ладно, Борь. Пора мне, – заметив кислую мину сантехника, начал потихоньку сворачивать разговор старик на курорте. Голод со слушателем он уже утолил. На сегодня хватит. – На массаж идём. Тут на Пхукете в одной гостинице остановились, куда к массажистам очередь от соседней гостиницы тянется. Но принимают только женщин. Зоя говорила что-то про раскрытие кундалини. Но я думал, это сорт изюма. А это массаж оказался. Особый. А пока она туда идёт, мне просто по старинке массажистки дрочат.

– Степаныч!

– Но ты не переживай, Борь, – тут же успокоил Василий Степанович. – Это точно женщины. Я ещё не настолько «человек мира», чтобы кадыки игнорировать. Кругосветное путешествие всё-таки только началось. А вот бани мне их сразу по душе оказались! Только непривычно, что вместо дубового веника тебя пальмовыми ветками хреначат. Ну и борщ классный, тут рядом готовят в одном ресторанчике. Ну всё, Борь, до связи!

Боря убрал телефон.

Меняется мир. И так стремительно, что одни только за рост цен на гречку и туалетную бумагу с антисептиками переживать перестали, а другие уже говорят, что хлеб не тот. А яйца вообще скоро дороже золота будут.

«Ну потому что – могут. Почему бы и нет? Одна в этом только вся радость – цены на яхты упали. Видимо, мэр у той самой лавочки и пришвартует, пока смотрящий ему на «малине» место пригреет», – прикинул внутренний голос: «Как думаешь, на «красную зону» пойдёт? Или отдельную вип-хату выделят, чтобы на области остался? Посадить-то посадят, переборщил, лимит по воровству превысив. Но не станут же его в обычную камеру совать к какому-нибудь бывшему начальнику управляющей компании, охраннику той управляйки или ещё одному бывшему начальнику «Светлого пути»? Должно же у них быть хоть какое-то ранжирование?»

– Ранжирование? – поморщился Боря, пытаясь вспомнить, где слышал это слово.

«На тему, «кто больше спиздит». Вон Хрущ и тот в «чёрную кость» попал. Считай, на повышение пошёл. Но видимо бонусы у всех теперь забирают, раз квартиру у него отжали», – объяснил внутренний голос: «А кто отжал? Мэрия! При том самом мэре, что на лавочке посидеть на закате любит. Но ничего, на нарах тоже неплохо сидится. Если система озаботится, все сядут и посидят как следует».

Первым заметив Стасяна, Боря невольно улыбнулся. Крановщик выделялся над всеми пассажирами, словно раскачался за время беганья с пулемётом на плечах по траншеям. Он на голову выше, и в плечах шире в полтора раза.

Как танк, прикрывая пехоту, кореш заслонял собой Шаца. Того сразу и не заметишь. Но оба в военной форме, выделяют. Другой одежды за месяц лечения и реабилитаций, считай, за пределами больниц и санаториев и не осталось.

Сантехник шагнул к ним обоим и замер перед громилой. В миру Станислав Евгеньевич Сидоренко, для своих за ленточкой – «Гробовщик». Но для Бори исключительно – Стасян, он был всё же теперь так далёк от него.

Предстояло знакомиться заново.

– Стасян! – радостно воскликнул сантехник, но в ответ получил лишь приподнятую брось и ответ, который потряс до глубины души.

– Ты кто? Тот самый Боря?

Тут же всё настроение разом и пропало. За ответом Глобальный на Шаца посмотрел, спросил глухо:

– Что, так и не вспомнил?

– Не-а, – ответил Шац и первым руку пожал, обнял и по плечам даже похлопал. – Боря, брат мой. Давай уже нажремся по-человечески! Дом у меня там ещё есть? Будет где кости кинуть?

– Обижаешь. Не только есть, но и цел, – возмутился сантехник, опустив детали, где проветривал умную кухню после возгорания или заменял бронированные окна после наезда Князя.

О мёртвых всё-таки либо хорошо, либо правду. А конкретных вопросов по Князеву пока не было.

– Стасян, – всё же сделал ещё одну попытку Боря. – Это же я… Боря! Ну… вспоминай!

Крановщик скривил лицо, что автоматически превратилось в ебало и морщился секунд пять. После чего лишь покачал головой и ответил с сомнением в голосе:

– Не, не помню. Мы что… учились вместе?

– Ага, дрочить! – тут же заявил Шац и заржал первым в голос. – Но Боря и там победил! Он вообще по жизни парень фартовый.

Глобальный улыбнулся. Ну хоть один разговор поддержит. А там глядишь и крановщик что-то в процессе вспомнит.

«Не бывает ведь полной амнезии», – прикинул внутренний голос.

Не бывает же?!

При мужиках ничего не было. Документы с портмоне и служебными карточками распихали по карманам. А «дюти фри» на внутренних рейсах нету. Без подарочных пакетов явились.

Лететь-то всего-ничего: четыре часа из столицы до Новосибирска, даже с учётом воздушных ям, пробок и прочей турбулентности. А по прямой так рукой подать – 2800 километров.

«Умножь надвое и будет вся Европа вширь», – добавил внутренний голос.

– Мы ещё до посадки употребили коньячку, – первым делом объяснил Шац. – Тяпнули по пятьдесят, чтобы спокойнее летелось и крепче спалось. Но глаз так и не сомкнули. Ну а раз подают закуску, то как не усугубить процесс? Пришлось давиться шампанским.

– Кислое, – добавил Стасян, за что едва не получил леща от сослуживца из смежных войск, но близкой диспозиции.

– Я и так угощал, как мог! – возмутился Лопырёв. – Эта же жопа с ручкой пин-код от карточки не помнит. – Сделав сокрушающееся лицо, Шац продолжил. – Когда уже алкашку начнут на внутренних рейсах продавать? Чтобы штабелями летели и вообще без нервов.

– Да что пин-код! – воскликнул Стасян. – Я братьев родных не помню. Какой-такой Могила? Что ещё за Пёс? Разве так зовут людей? А они смотрели на меня так, как будто я конченный. С сочувствием, короче.

– Это позывные, дурья твоя башка! – поправил Матвей Алексеевич Лопырёв, но без злости в голосе, скорее с ноткой сострадания. – А ты ебанат безмозглый, и не помнишь ничего.

– Я не безмозглый, – вяло протестовал крановщик, который бы не решился снова садиться за краны.

Щац покачал головой. У самого в голове бедлам. И дочь-Шредингера. Есть и нет одновременно. Потому что позвонить ей не может. Сначала не мог психологически, а теперь уже не может, но по личным причинам. Как ребёнок, которому резко дают трубку с тем, чтобы поздравил родственников, не может сказать ни слова от ступора.

– Всё ясно, мужики… идём? – спросил сантехник.

Раз оба были налегке, Боря решил, что сразу можно на выход.

Но Шац первым заявил в ответ:

– Не, погоди. Нам багаж надо забрать. Пацаны наше барахлишко из-за ленты переправили. Не стиральная машинка, но тоже приятно.