— Пожалуйста, — вновь перешла я на прерывистый, изломанный шёпот, — разве ты не видишь? Я боюсь тебя!

— Осади, Истомина, — хмыкнула Марта и подняла ладони вверх, — и кончай реветь. Слезами горю точно не поможешь.

И ушла, оставляя меня дрожать от облегчения, и недоумевать, что это такое только что было.

Но долго рассиживаться и страдать мне не дали. Уже спустя минуту, после ухода Максимовской, мой телефон раззвонил.

Мать.

— Да?

— Ты где пропадаешь? Тебя бабушка ждёт уже минут пятнадцать.

— Живот прихватило, — отрапортовала я и бросила трубку. А затем бессильно сжала кулаки и беззвучно прооралась внутри себя.

Дожила, чёрт их всех раздери! Мне восемнадцать, а меня словно детсадовского карапуза водят за ручку в гимназию и обратно. Что это, если не тюрьма? Когда меня уже наконец-то амнистируют?

Я задыхаюсь! Я не могу так больше жить! Мне претит быть чьей-то марионеткой!

Но деваться мне было некуда. Пришлось встать и идти туда, куда было велено — к церберу под бок. Вышла из туалета и побрела по опустевшим школьным коридорам, прихватила в гардеробе ветровку и двинула на выход из здания.

Но на крыльце замешкалась, уловив обрывки фраз из толпы ребят, которые что-то обсуждали, стоя кружком и глядя в чей-то телефон.

— Бас! Красава вообще!

— Золото взял, не напрягаясь! Смотри, как выпендривается.

— Репортёрша его уже глазами раз десять поимела.

Ржут.

— Аммо тоже крутой. Девочки, посмотрите, у него, кажется, новая татуировка.

— О да! Прикольно!

— Они тут всё вау!

— Согласна, у пловцов и хоккеистов самые сосные фигуры.

— Блин, куда пищать?

Сердце упало и окончательно разлетелось на мелкие, кровоточащие осколки. Лёгкие забило жёсткая стекловата тотальной безнадёжности. По венам заструилась концентрированная кислота, вперемешку с битым стеклом.

Всё понятно.

А я ещё нафантазировала себе тысячи удобоваримых причин, почему Ярослав вдруг перестал мне звонить и писать. Думала, ну может, что случилось — болезнь или там авария. Нет, всё банально и просто — он перевернул страницу и начал новую главу собственной жизни, пока я, дура, искала ему миллион оправданий, хотя в глубине души понимала, что всё — на мне поставили крест.

Не знаю, как дошла до дома. Ненавистная бабка что-то всю дорогу причитала, но я только кивала и уговаривала себя не реветь. Но уже дома, в одиночестве собственной комнаты, превратившейся отныне в тюремную камеру, я достала тот самый телефон и полезла на просторы бесконечной виртуальной паутины.

И нашла то, что искала.

Оказывается, Басов ещё с воскресенья был на спортивных сборах, а затем укатил вместе с Аммо в Северную столицу на всероссийские соревнования по плаванию, где взял золото среди юниоров на дистанции в двести метров по баттерфляю. Лента пестрила фото и видео отчётами, где Ярослав самодовольно, как умел только он один, улыбался и принимал поздравления.

И с каждым снимком, на котором парень беспечно смотрел в объектив, в мою грудь вонзался тупой, отравленный клинок. Снова и снова. Превращая внутренности в фарш.

— Даже «прощай» не заслужила, — заплакала я, просматривая очередной пост, где Ярослав и Рафаэль взрывали на какой-то вечеринке бутылки с искрящимся шампанским и поливали им гудящую роем толпу.

Всё. Занавес. Расходимся...

Вероника

Декабрь…

Время стало моим злейшим врагом. Кто-то говорил, что оно лечит, что лишь благодаря ему раны, в перекрученной через мясорубку душе, престанут кровоточить и затянутся. Сердце отболит. А всё, что кажется невыносимым, однажды покажется пустым и нестоящим моих слёз.

Ну да, как же.

Время может быть и лекарь, но самый жестокий из всех возможных. Вместо того чтобы просто помочь оно, словно маньяк, наблюдает за моими муками и наслаждается, с улыбкой на щербатом лице подсыпая соли на рваные раны.

И ликует!

Выкручивает мне руки, заставляя снова и снова перечитывать переписки, просматривать фото, мечтать, надеяться и верить, а затем снова по кругу. И я ничего не могу ему противопоставить, потому что всё ещё люблю парня, которому совершенно точно не нужна.

Остаток дня и вечера проходит мимо меня, как гружёный товарняк. В голове грохочут слова, сказанные на школьном крыльце ребятами. Ранят. В какой-то момент снова и снова закручивают под стальные колёсные пары и до бесконечности разматывают.

Но особенно становится тяжело, когда ближе к вечеру в гости приходит Семён со своей не затыкающийся матерью. Они долго болтают с моей о том, что мы с парнем просто созданы друг для друга. А ещё, что с поступлением в институт мне можно и повременить пару лет или вовсе не озадачиваться, чтобы в полную силу подумать о семье и сосредоточиться на продолжении славного рода Диденко.

Меня от такой перспективы форменно тошнит и я, извинившись и ссылаясь на головную боль, встаю и выхожу из-за стола. Женщины, как послушного телка, отправляют Семена за мной. А мне плевать, только бы не смотреть на их одухотворённые рожи, а там хоть трава не расти.

— Ты бы предупреждала, что по ночам шастаешь. Хорошо я тогда сам сваливал, а так бы ты по первое число огреблась.

Я горько ухмыляюсь.

— И где был? — исключительно из вежливости интересуюсь я.

— Турнир по киберспорту.

— И как?

— Продул. Практика же нужна, а меня мать гоняет от компа с крестом и молитвами. Скорей бы свалить от неё уже. Задрала! Так-то у нас есть двушка на Тимирязева, но переехать я туда смогу, только когда остепенюсь и женюсь.

— М-м...

— Кстати, видок у тебя ужасный, — неожиданно выдаёт Семён, закладывая руки в карманы своих брюк и безучастно разглядывая хлам, хранящийся на балконе. А я украдкой смахиваю слезинку с опухшего и раскрасневшегося лица.

— Приболела чуток.

— Слушай, мне бабки нужны. Вообще позарез, понимаешь? Я тебя прикрыл, но не по доброте душевной, — он что-то ещё выговаривает мне эксцентричным шёпотом, а я смотрю на него и ничего больше не слышу.

Я ненавижу этого великовозрастного увальня, его мать и свою тоже. И мне уже плевать, что он сделает, когда поймёт, что его принудительно сняли с денежной иглы. Навсегда.

— Ну что ты молчишь? Моргни хотя бы, если поняла меня.

— Сёма.

— Ну?

— Иди-ка ты в жопу.

— Чё?

— В жопу! — по слогам пропела я ему, а затем без зазрения совести вытолкнула этого идиота за дверь.

Конечно, за такую вопиющую невоспитанность я получила очередной выговор от матери и новую угрозу выхватить ремня. Всё, садист проснулся в этой женщине на полную катушку, и она хотела снова «сорваться». Хапнуть запретного удовольствия поиздеваться над беззащитным существом. Это же так здорово!

Я её потуги только проигнорировала. Пусть лупит. Да, я ничего сделать пока против этого не могу. Но это пока! И вообще, я свято верила, что ей ещё прилетит бумеранг, да такой, что она от него уже не оправится. Отольются кошке мышиные слёзы. А мои синяки и ссадины заживут, пусть и будут в памяти вечным напоминанием о том, как умеет любить самый близкий на свете человек.

И вот наконец-то гости ушли, а дом погрузился в тишину и дрему. И только для меня это время суток было наполнено ужасами из воспоминаний прошлого, где я ещё была призрачно счастлива. Измучившись, всё-таки выключила тот самый телефон и сунула его подальше с глаз долой, чтобы больше не дразнить и без того растерзанное сердце.

А затем я долго-долго лежала в темноте, прислушиваясь к тиканью настенных часов и беззвучно плакала. От боли и обиды, что с каждой минутой становились все сильней и сильней, пока и вовсе не захотелось визжать от безысходности. Я накрывалась подушкой, кусала и без того искусанные губы, даже пару раз сама себе вмазала по лицу, приказывая забыть шоколад лживых глаз и все слова, что наговорил мне Басов.

По нулям.