— Ябир — мой приятель, ну, мы у фонтана познакомились, когда в банк ездили, помните, мы тогда долго ждали папу, мы с Ябиром разговорились, он хороший, я уже был у него в гостях, у него есть набор корабликов, прям как настоящих, прям как в Ортагенае, но у Ябира в саду нет пруда, а без пруда мы запускаем кораблики только в тазу, это большой таз, красивый и звенит, у него водоросли растут на донышке, но если бы Ябиру можно прийти к нам в гости с корабликами…

— Йер, всё, хватит, хватит, да умолкни же, наконец! — Мать прижимает пальцы к вискам. — Какой же ты громкий! Какой ты неуёмный! Почему ты всё время тараторишь? У меня голова от тебя болит!

Она машет рукой, словно отгоняя муху: показывает, чтобы Йеруш ушёл, и снова сжимает пальцами виски. Она не смотрит на сына, и он понимает, что снова повёл себя как плохой, плохой, плохой, неудобный, неуместный ребёнок.

— Скажи, Йер, почему тебе обязательно нужно возникать повсюду и всё портить? — устало спрашивает отец и бросает на стол салфетку.

Йеруш знает, что правильного ответа на вопрос отца не существует. Йеруш испортил родителям обед и настроение. И он не сможет пригласить Ябира в гости, чтобы пускать кораблики в пруду с красно-жёлтыми рыбками.

А ведь он обещал Ябиру гости и пруд. И зачем он обещал до того, как спросил родителей? Почему он такая бестолочь?..

— Напрасно Юльдра верит дракону, напрасно, — Рохильда трясла пальцем перед носом Найло. Он моргнул и вывалился в реальность. — И тебе не след доверять дракону!

Йеруш наклонил голову, подставил под ухо собранную ковшиком ладонь. Похлопал ею, вытряхивая из головы воспоминание, словно затёкшую воду. Воспоминание сказало, что оно ещё не раз вернётся, как всегда, и Йеруш зашипел на него.

— Не водись больше с драконом! — Назидательный палец снова ткнулся едва ли не ему в нос. — Опасно тебе быть рядом с ним!

— А чего сразу мне опасно? — огрызнулся Найло, ещё не полностью вернувшийся в реальность из своих воспоминаний. — А чего не Фодель? Ей можно с драконом теши… тетешчи… как ты это сказала?

Рохильда укоризненно покачала головой: как, дескать, ты не понимаешь таких простых вещей, а ещё учёный!

— Не с Фоделихой его чешуя делается шёлком.

Йеруш на мгновение потерял себя и нить разговора: он настолько не ожидал от Рохильды поэтических сравнений, что всё внимание пришлось бросить на расшифровку смысла этой фразы.

— А сердца Фоделихи дракону и не высосать, нет! Даже если он посмеет пытаться! Обожжётся дракон, сгорит, сгинет! Пусть лишь только попробует выпить сердце жрицы Солнца! В груди её горит частица отца нашего, горит ясным очищающим пламенем! Свет отца-солнца защитит её от дракона, порождения хаоса! Её защитит, но не тебя, Йерушенька. В твоей груди горит иное пламя.

Йеруш смотрел на жрицу с жадным интересом. Как же разговорить её, как убедить рассказать больше о драконах? Что ж такого знают о них в Старом Лесу, и почему именно здесь о них что-то знают?

— Не доверяй дракону, не возвращай ему своей дружбы, — повторяла Рохильда, заламывая пальцы, подавшись вперёд и словно читая наговор Йерушу прямо в лицо. — Не давай больше дракону своего сердца и тепла души! Дракон желает дать тебе в ответ тепло своей души, но вместо этого сосёт твоё тепло и твою душу — всю как есть, как есть, Йерушенька! Такова уж его тварьская природа!

Найло уже тоже едва не заламывал пальцы и буквально жрал Рохильду взглядом. Говори, говори, говори!

Жрица переступала с ноги на ногу, колыхалась телом и голубой мантией, похрустывала пальцами. Глаза её блестели, как у больной, когда она наклонилась к эльфу поближе, точно желая поведать ему какой-то секрет, и зашептала жарко:

— Мы-то в Старом Лесу всё знаем про драконью натуру. Да, Йерушенька, мы как никто знаем. Всё ведаем про подлючесть их и про коварность лживую. И как они высасывают сердце у каждого, кто только даст им тепло своей души, свою любовь, свою открытость. Звери они, драконища, истину говорю тебе! Звери распроклятые, даже когда не желают зла — всё одно его приносят, Йерушенька. Вот как свет отца-солнца ясен надо мной! Ничего не приносят драконы, помимо горя, злобы и пустоты в сердце того, кто их полюбит. Не водись с драконом, не давай ему своей дружбы, свово сердца горячего. Не знаешь ты ничегошеньки про змейскую его натуру…

— Драконы змеям не родня! — встрепенулся вдруг Йеруш прежде, чем успел схватить себя за язык. — Драконы рождены от камня!

Рохильда горестно вздохнула, покачала головой, сложила массивные руки под массивной грудью и сделалась похожей на диковинную башню. Найло окинул взбудораженным взглядом эту башню, и прищур у эльфа был до крайности сосредоточенный, словно он высчитывал в своей голове направление её падения — но через мгновение сосредоточенность стёрлась с его лица будто тряпицей. Разгладились едва заметные морщинки, лучисто засияли яркие глаза, голова чуточку склонилась вбок и вперёд, губы дрогнули в приятной улыбке, которую мигом узнал бы любой эльф из семейства Найло.

— Я вижу, ты очень хорошо знаешь, о чём говоришь, Рохильда, — вкрадчиво проговорил Йеруш. — Ты знаешь о драконах больше, чем ведомо мне и жрецам, и больше, чем я даже мог себе представить, хотя мне доводилось видеть много, очень много драконов.

Рохильда прижала пальцы к губам и замотала головой.

— И, — продолжал Найло вкрадчиво, — если ты считаешь, что из-за дракона нам грозит опасность…

— Тише! Тише! — умоляюще прошептала жрица. — Не всем. Может, ещё и не всем. Не тем, в чьих сердцах горит частица отца-солнца. Но тебе. Тебе уж точно. Тебе первее всех и неотвратимо. Ты очень рядом с ним, ты очень близко, ты очень любишь его, Йерушенька.

— Тогда почему ты не расскажешь мне об этой опасности? Что она такое? Куда мне смотреть, чтобы понять? Почему ты не объяснишь?

— Про некоторые вещи не говорят! — отрезала Рохильда. — Они есть и всё! Вещи, про какие не говорят. Дороги, по каким не ходят. И думки, которые думать не надо.

Йеруш отступил на полшага, прижал ладонь к груди. На тёмно-сиреневой рубашечной ткани было хорошо видно, как подрагивают его длинные пальцы.

— Я не вправе настаивать, — смиренно проговорил эльф. — Не вправе доставлять своими вопросами неудобства человеку, который заботится о моём благе. Я не вправе досаждать тебе вопросами, даже если ты говоришь, что от ответов зависит моя собственная жизнь. Или даже что-нибудь поважнее жизни.

Его слова несколько мгновений висели в воздухе, словно напитываясь значимостью. Найло сделал медленный вдох. Облизал губы. Башня-Рохильда чуть подалась вперёд.

— Но если бы ты захотела, — вновь заговорил Йеруш тихим, смиренным, чуть сдавленным голосом, — если бы поделилась со мной тем знанием, которого мне недостаёт…

Он позволил своему голосу сорваться.

— О-о, — выдохнула Рохильда. — Я… Но ты просто не понимаешь, не понимаешь, как всё это… О-о-о!

— Меня глубоко трогает твоё неравнодушие, — ладонь Йеруша раскрылась, пальцы, дрогнув, потянулись в сторону Рохильды и тут же снова сжались в кулак. Голос упал до полушёпота, завибрировал: — И мне жаль, что я здесь чужак. Что я не в силах постичь твою мудрость, понять основания твоей тревоги. Если бы я только знал то, что известно тебе, тогда свет истины залил бы собой самые дальние уголки моего невежества, подобно тому, как сияние-отца солнца заливает темнейшие закутки мрака.

Рохильда ломала пальцы и громко сопела, глаза её блестели.

Йеруш с отвращением к себе думал, что любой эльф из семейства Найло в этом месте бы аплодировал.

Сколько лет он не позволял прорываться этим выученным манерам, этому низко-вкрадчиво-вибрирующему голосу, этим идиотским напыщенным фразам — всему, что вбило в него семейство за годы юности, когда он тратил свою жизнь на обучение этикету и общение с клиентами в банке, когда отец и дядья таскали его на встречи с важными шишками из числа городских властей, на бесконечные деловые обеды, в тоскливо-затяжные визиты к богатейшим и важнейшим клиентам, многие из которых были решительно невыносимы, ужасны, омерзительны. Родня учила Йеруша видеть, когда важность, назойливость, отстранённость, вредность являются истинной частью натуры, а когда эльфы лишь прячут за ними свою уязвимость, своё желание быть нужным, важным, интересным хоть кому-то — и страх быть отвергнутыми в этом желании. Родня учила Йеруша давать страждущим иллюзию искреннего внимания, интереса, участия – живого, тёплого, неспешного, надёжного. Такого, которого эти эльфы жаждут так сильно, не признаваясь в своей жажде даже самим себе.