В очередной раз повисло неловкое молчание.

Николай оторопел. Никакого красноречия не хватило бы теперь, когда подчиненные, – а первый помощник явно говорил за всех офицеров – все разложили по полочкам, убедить их в том, что он оказался в Борей-Сити ни за что и без веских причин. В то же время история его отбытия на Запад была отнюдь не такой, чтобы ею гордился даже скучно живущий человек.

Давыдов долго размышлял, вечность, хотя на деле пару секунд, и наконец ответил:

– Тут вы правы, Антон. В обычной ситуации человек, вроде меня, стремился бы к чему угодно, лишь бы не к отъезду из Большого Кольца. Амбиции, – натужено улыбнулся Николай. – Однако порой обстоятельства складываются так, что тебе приходится оставаться как можно дальше от того места, где больше всего хочется быть. Не только ради своего, но ради общего блага. – Дурак, впрочем, тотчас подумал про себя Давыдов, в подобной огласке это выглядит даже хуже, нежели полная секретность. Стремясь закончить на какой-нибудь бессмысленной помпезной ноте, он выпалил: – Может, оно должно было так случиться. Чтобы мы друг другу помогли. Вот даже сохранить статус полиции после Громова. Что скажете, Минин?

Старший офицер не думал, что его слова возымеют толк, однако Антон отозвался:

– Лишь что первый шанс представится в выходные. – И, приподнявшись в кресле, стал насаживать на пояс кобуру.

Давыдов удивленно нахмурился и, хотя догадывался, о чем речь, предпочел поскорее перевести беседу в новое русло.

– А точнее? – переспросил он.

– Званый вечер у Моргунова. Забыли? – Минин покачал головой, словно правоверный священник, уличивший дочь в прелюбодеянии до свадьбы. – Мила… то есть офицер Леонова сказала, вы повстречались недавно, и он пригласил вас. Нельзя не явиться.

Давыдов небрежно нацепил шляпу и усмехнулся:

– Его люди пристрелят меня, если продинамлю их босса?

– Трудно сказать, если честно, – пугающе серьезно ответил Антон. Они направились к выходу из квартиры, давненько переставшей представлять даже малейший интерес, и Минин договорил уже в коридоре, пока наклеивал на входную дверь свежую полицейскую пломбу: – Но если вы правда надеетесь не дать городу развалиться, такие сборища, какими б глупыми и неуместными ни казались – лучшее место, чтобы начать действовать.

Николай поразился неожиданной прозорливости Минина и, когда офицеры расстались на улице, потому как первому помощнику нужно было встретиться с невестой, поймал себя на мысли, что никогда ранее заботы не набрасывались на него так яростно, как теперь. Даже в период бесчестных злоключений, которые привели его на Запад. Те проблемы были вызваны самим Давыдовым. Он знал их в лицо, как знают заклятого врага или свой главный страх.

Однако никто не подумал подготовить Николая к напастям в Борей-Сити. К тому, что помимо расследования исчезновения Громова, также придется вести ожесточенную борьбу за сохранение корпоративного режима. Не дать надломиться хрупкому состоянию покоя, не дать усомниться в безмерном уважении людей к полиции, не позволить, чтобы перестали, встречая офицера на улице, уважительно опускать уголок шляпы или отвешивать комплемент, будто так и должно быть. Потому как если это уйдет, такие люди, как Моргунов, выбравшиеся раз и навсегда из-под тяжелой пяты рудной компании, приберут власть в городе к своим ручонкам, и все будет кончено.

Все-таки Минин прав, убедился молодой старшина, возвращаясь в штаб. Он-то здесь, а Большое Кольцо далеко, и все начальники далеко, и им на самом деле плевать на шахтерские поселения Запада. Все в этом городе долгие годы держалось на самоотверженности Василия Громова. А теперь должно держаться на нем, Николае Давыдове, а он не готов даже признать вслух, что чувствует себя вдали от дома одиноко и не в своей тарелке. Что боится до чертиков этой новой ответственности. Что не верит в собственный успех.

Что мечтает сбежать первым поездом, если только хватит духу.

12

Несмотря на безрадостный тон недели, выходные решили выбиться из общего ряда. В субботу в обед, за несколько часов до званого приема у Моргунова, на который Николай все-таки намеревался явиться с самым серьезным настроем, новоиспеченному начальнику пришло радостное известие.

Давыдову писал товарищ из Биниса. Одна из малозаметных, но влиятельных фигурок в начальстве «СидМКом». Он сообщал, что протащил запрос Николая о синтетиках-ищейках до самой верхотуры корпоративной пирамиды, и с одной из ближайших поставок в город, пока намеченных на конец месяца, управлению во временное пользование передадут полноценную поисковую группу.

Николай незамедлительно поделился этой маленькой победой с подчиненными, и если Леонова с Мининым восприняли новость даже с бо́льшим энтузиазмом, нежели сам старшина, то остальные, исключая, может, старика Хоева, который редко бывал экспрессивен, оказались не на шутку встревожены. Давыдов воспринял это так, что, в отличие от Камиллы и первого помощника, которые в той или иной степени шарят в мелкой политике, прочие представители борейской полиции не понимают, как порой заканчиваются одни партии корпоративных игр и тотчас начинаются другие. Не осознают, что ничто не остается вечным под светом Прометея. Для них переписывание старых правил, даже если это были паршивые правила, при которых начальник Громов не мог выбить для управления прокля́тый байк или одного-единственного синта-патрульного – это всегда зло, а грядущие изменения – верная катастрофа. Это оказался тот вопрос закостенелой провинциальности, с которым Николай рассчитывал не сталкиваться на первых порах, и с которым, конечно, столкнулся почти сразу.

Впрочем, Давыдов вскоре успокоился и, чтобы не волноваться зря о делах грядущих, предпочел переключиться на иную версию. Согласно ей близнецы и Максим взъелись на него только потому, что их не пригласили на прием в поместье Моргунова.

Заявленное на девять часов вечера, мероприятие в назначенный день вызвало в народе непомерное оживление. Те, кто на протяжении недели вспоминал о нем со скукой и ленивой отстраненностью, в субботу неожиданно проснулись с совершенно обратным настроением. О званом приеме говорили на каждом углу. Те, кому даже не светило приглашение, рассуждали, прибудет ли на вечер городской мэр, проводящий весь последний месяц в разъездах, чем будут почивать гостей, станут ли откровенно веселиться, вспоминая о непростом времени и немаловажной кадровой перестановке в полиции. Другие, чье появление предполагалось как должное, старались переделать дела до обеда, готовили наряды. Рестораторы и бакалейщики, которым за обслуживание вечеринки Моргунов щедро отсыпал из собственного кармана, с раннего утра целыми караванами отсылали припасы в поместье, боясь задержать мероприятие и на минуту.

Такого ажиотажа вокруг одного вечера Давыдов не встречал ни разу за проведенную в Бинисе бурную молодость. Это было, по его нескромному мнению, либо доказательством, что жителям Запада несправедливо отказывается в приобщенности к светской культуре, либо, наоборот, свидетельством их склонности к нелепому подражанию, а значит, абсолютнейшей бескультурности. Вероятно, рано или поздно Давыдов пришел бы к определенному мнению по данному вопросу. Однако после обеда он пересекся с Камиллой Леоновой, и ее замечание, что Николаю стоит продумать наряд на вечер, заставило молодого человека озаботиться уже иной проблемой.

Остановившись в конечном счете на единственном привезенном более-менее строгом костюме, далеком, впрочем, от консервативной моды Запада, но не кажущемся агрессивным для местных устоев, Давыдов встретился с первым помощником и его невестой у выхода из общежития, и был удостоен исключительно восторженных слов. Глядя на себя в отражениях магазинных витрин, Николай действительно с изумлением отметил, что костюм, еще два-три месяца назад показавшейся ему нелепым, сидит весьма недурно и даже приходится по вкусу. Темно-синие, даже темнее формы, пиджак и брюки, цветастый галстук и налаченные до искр ботинки – в Большом Кольце знакомые не признали бы его пристальным взглядом. Давыдову еще оттого было отрадно, что впервые за полторы недели в Борей-Сити он вышел из дому без револьвера, и никто не глядел на него косо по этому поводу.