– Я так думаю, мы торопиться не будем, – меж тем донесся через размышления гулкий, как сирена, голос Констанции. Она не заметила, как старшина погрузился в раздумья.

Давыдов, обернувшись, недоуменно уставился на женщину.

– Не будете? – машинально переспросил он.

– Опасно отсоединять устройства, пока не извлечены данные. – Констанция всплеснула руками: – Знаю, звучит, как чудно́е суеверие. Машины либо работают, либо нет. Однако есть предчувствие, что живыми до Сима их не довезти. Сначала поколдуем на месте.

– Рассчитываете найти что-то полезное?

Смахнув пыль с одного из экранов, Констанция пожала плечами.

– Не уверена, – вымолвила она, всмотревшись в отражение в черном зеркале. – Может, местная нейросеть сумела вычислить причину катастрофы. Или на шаттле спускался кто-либо важный. Быть может, в недрах корабельной системы зашифровано какое-нибудь грандиозное послание потомкам. – Женщина усмехнулась: – Узнаем, как только вскроем черепушку этому пациенту. В конце концов, данные – тоже товар.

– Неужели себе ничего не оставите? – пошутил Николай. – Продадите все до последней гайки? Потом локти закусаете…

– Кто-то наверняка. Но не я, Давыдов. Я – смогу помереть спокойно.

– Не рановато?

Констанция саркастически фыркнула:

– Большего для Сима мне не сделать. Так что и сожалеть не о чем. А сувениры? Мне не нужно! Я что, ребенок? – Старшина посмеялся над напыщенной серьезностью собеседницы, а женщина внезапно хлопнула в ладоши, точно вспомнила нечто чрезвычайно важное. – Ой-ой, к слову о сувенирах! – выпалила она. – Для тебя кое-что есть!

Игриво заулыбавшись, Констанция полезла во внутренний карман плаща и не сразу, но выцедила оттуда небольшую вещицу в старой оберточной бумаге, невесть откуда взявшейся. Она протянула презент Николаю.

– Ваш заказ! – огласила женщина. Офицер, приняв подарок, настороженно нахмурился. Констанции пришлось объясниться: – Помнишь, когда мы начинали, я спрашивала, не хотите ли что на память? – (Давыдов удивленно замотал головой). – Неважно! Получи-распишись!

Не имея ни малейшего понятия, о чем говорит женщина, старшина опасливо развернул бумагу. Цилиндрический сверток оказался бережно скрученной книжкой. В мягком переплете и с обложкой кислотных цветов, это было, несомненно, старое издание какой-то графической новеллы. Николай недоумевал пару секунд, как внезапно его осенило. Несколько недель назад он впрямь просил Констанцию разыскать для него книжонку или комикс, причем лучше даже напечатанный по старинке, на бумаге. Он полагал подарить его Саше, когда правда о шаттле раскроется, и Запад забурлит вестями о сенсационном открытии. В пылу последнего времени: среди личных невзгод и управленческой запарки, – у Давыдова совершенно вылетела просьба из головы. Говоря начистоту, память в последние дни была, точно решето.

Теперь же Николай все вспомнил, и ему сразу стало и радостно, и невыносимо грустно. Офицер счел, что вряд ли теперь имеет право на такой сражающий, по его мнению, жест. Он, впрочем, ликующе потряс книжонкой в воздухе, мол, находка – золото.

– Отличная вещь, я признателен, – проговорил он, тоскливо улыбнувшись Констанции. – Знаю кроху, которая была бы в восторге. Только поздновато. Меня не захотят видеть.

– С мамашей разбежались?

– По взаимному решению, – солгал Николай.

Собеседницу оказалось не так просто провести. Она подозрительно прищурилась.

– Это связано с произошедшим в Проходе?

Давыдов, приподняв брови, взглянул на Констанцию и столь старательно попытался не подать виду, что лицо его просто-таки перекосилось от внутренней боли.

– Не понимаю… – промямлил он.

– Брось, старшина, – спокойно ответила женщина. – У меня на душе за последние годы скопилось столько темных пятен, что я в два счета узнаю себе подобных. Не везде и не всегда Призраки действовали опрятно. На моей совести действительно скверные поступки.

Старшина хотел пошутить, что, возможно, ему стоит арестовать Констанцию, однако в последний момент раздумал.

– К чему эта исповедь? – спросил он вместо того.

Женщина сердито взглянула на офицера.

– Вы с Камиллой разительно переменились после Прохода, – сказала она. – Могу лишь догадываться, что именно произошло тогда. – Констанция развела руками: – Но не мне судить вас. Что сделано – то сделано. В тот момент, думаю, это виделось вполне верным решением. – (Давыдов с ужасом глядел на собеседницу и, кажется, не дышал). – Теперь же рефлексируете, не злодеи ли вы. Так скажу: ответа на данный вопрос не существует в природе, но сам по себе он – уже хороший знак. Верный шаг к тому, чтобы больше не пересекать черты. Но проблема в другом, правда? Судя по тому, что я вижу, вы оба думаете, будто изменились раз и навсегда. Считаете, не заслуживаете счастья. Чепуха! – внезапно воскликнула женщина.

Николай пошатнулся от возгласа, однако в то же время словно пробудился от ступора. Офицеру вспомнилась их первая с Констанцией беседа:

– Разве ты не говорила, что муж ужаснулся бы, увидев, чем нынче ты промышляешь? – спросил он. – Совет жить дальше как ни в чем не бывало звучит как минимум лицемерно.

– Во-первых, – без раздумий отозвалась Констанция, – не применяла я тех выражений. *Ужаснулся*. Даже не в моем стиле. Допускаю, что я сказала: он не узнал бы меня нынче. Это другое. Годы, как известно, летят стремительно. – (Старшина ожидаемо с насмешкой закатил глаза). – Во-вторых, – не заметив реакции собеседника, продолжила женщина, – это не совет. Кто я такая, чтобы советовать. Год занималась грабежами, как отбитая бандитка, называя это будничной суетой. Меня слушать – бед не оберешься. Лишь напоминаю: прошлое в прошлом. Оно нас не определяет. Вот и вся философия.

– Звучит подозрительно просто…

– Просто и есть, – настояла Констанция.

Она пронзительно уставилась на Давыдова – от ее грубой снисходительности мурашки побежали по спине. Старшина, еле волоча языком, ответил:

– Попрошу Камиллу передать подарок.

Его слова прозвучали как будто даже искренне, хотя на деле ничего такого Николай и в мыслях не допускал. Он сказал что необходимо для скорейшего завершения спора.

Оказавшись в уязвимой позиции, Давыдов внезапно ощутил, что компания Констанции в целом сделалась неприятна. Он не злился на женщину или ее так называемую философию. Тем более не жалел, что выбрался на раскопки, пускай экскурсия кончилась скверно. События в Проходе все не позволяли офицеру вдохнуть полной грудью. Только этим вечером он снова почувствовал вкус к жизни, интерес к миру за стенами полицейского управления. Наконец-то прочистил голову. Задумался о чем-то большем, нежели удается в цейтноте рабочих будней.

Маленькое приключение бесспорно удалось.

Все-таки здесь и сейчас хотелось поскорее закончить. Старшина попросил Констанцию вывести его с шаттла. Женщина, чуя возникшее напряжение, не спорила. Они не обмолвились и парой слов, пока возвращались на поверхность. Прощание вышло на редкость холодное.

Под стать настроению над фронтиром собиралась гроза. Стремительно надвигающиеся с запада тучи, точно разбойники с большой дороги, преследовали офицера на обратном пути.

Боясь, что непогода настигнет его в пустоши, Николай мчал что есть мочи. Он даже не заметил, как, выехав на улицы Борей-Сити, впервые с упоением сказал самому себе:

«Спокойно, старина! Вот ты и дома!»