На этой мысли Давыдов остановился. Он вдумчиво посмотрел на Михаила и, как бы ни было противно, произнес:

– Твоя правда, Моргунов.

– Неужто? – ехидно отозвался бизнесмен.

– Придется пойти на сделку с совестью.

Давыдов, тяжело выдохнув, обернулся к Камилле. Их взгляды встретились, и старшина почему-то сразу догадался, что Леонова восприняла его слова единственно верным образом из всех. Он понял: в ее голове только что произошло то же кипучее бурление мысли, что у него самого. Прежде Николай не испытывал такого облегчения, как здесь и сейчас, что не придется произносить вслух того, что будет долго беспокоить совесть. Уловив на себе вопросительный взгляд Камиллы, старшина только кивнул. Быстро, почти незаметно – словно удар гильотины по обнаженной шее.

В сущности, это был такой удар. Давыдов с Камиллой впрямь подумали об одном. Вот только не о том, о чем в ту же самую секунду подумал Михаил Моргунов. Офицеры решились пойти на сделку с совестью, но совершенно иного рода. Понял это бизнесмен слишком поздно – в тот момент, как Леонова подняла перед собою револьвер и сделала несколько шагов назад, чтобы не целиться в упор. Моргунов не успел даже скорчить удивленную мину.

Камилла расслабила руку, стремясь не стрелять слишком кучно, и трижды надавила на спусковой крючок. Затем еще раз пять, однако барабан был уже пуст. Каждым выстрелом она поминала Антона. У нее проступили слезы – впервые после шахты. В них не было сожаления или тем более жалости к Моргунову. То были слезы облегчения.

Когда бездыханное тело повалилось на пути, Давыдов испытал то же самое. Приступы паники раз и навсегда оставили старшину.

«Если вы дочитали до конца, то, вероятно, пришли к выводу, что я возненавидел Запад всей душой и любого здравомыслящего предостерегаю обходить его стороной, как если бы там свирепствовала Черная Смерть. Уверяю, это не так. Фронтир открылся передо мной как земля могучей силы, грозного духа, непоколебимой веры и честности, достойных лучшего применения. Перефразируя знаменитые строки, Запад – хорошее место, и за него стоит драться. Что до меня, спро́сите? Вернусь ли на фронтир однажды? Исключено. Нет, нет и снова нет. Ни при каких, черт возьми, обстоятельствах…»

Р.Р.

Из заметок о Западе, 22** год

54

За следующие несколько ночей Николай Давыдов толком не сомкнул глаз, ибо каждую свободную минуту мог думать только о том, что приключилось на шахте и позднее, в тоннеле. Молодой старшина отнюдь не сомневался в действиях, предпринятых в отношении Михаила Моргунова. Как бы ни бунтовало его чувство справедливости, Николай все же твердо убедил себя в том, что бизнесмен сам виноват в собственной гибели. Ведь он пошел против бывшего старшины, восстал против корпоративного строя, был замешан в гораздо большем количестве смертей за последние месяцы, нежели пришлось на целые годы работы Василия Громова. Вне всякого сомнения, он стал опухолью в теле Борей-Сити, которую необходимо было вытравить любыми способами. Все же решение, принятое ими с Камиллой – решение избавиться ото зла радикальным образом – испугало Давыдова до глубин души. До похорон первого помощника они с Леоновой не обсуждали случившегося.

Тем временем жители города ожидаемо встали на сторону офицеров. Как только слухи об убийстве Антона Минина, а следом и Максим разлетелись по Борей-Сити, подстегиваемые вызывающими речевками Майка Макарова, общественные настроения однозначно устремили свой гнев на слетевшего с катушек богача. В одночасье народная молва, которая еще недавно говорила с упоением о его помощи рабочему люду, сменилась звериной ненавистью ко всему, чем занимался Михаил и просто к образу жизни, который он вел. В большинстве своем народ сотворил из Моргунова эдакий символ разврата вольным существованием, то есть без надзора со стороны рудной компании. Совсем того не предполагая, полицейские оказали «СидМКом» грандиозную услугу. Никогда раньше авторитет Большого Кольца в глазах жителей фронтира не возносился до таких высот, как после «трагичной» облавы на бизнесмена-бунтаря. По злой иронии, отчаянные старания Моргунова выжить «рудников» из города привели только к тому, что власть последних укрепилась сильнее, чем когда-либо.

Единственными, кто не получил ни капли славы за поимку беглеца и его людей, были, разумеется, Призраки Охоты. После штурма имения, который, как затем доложили Давыдову с Камиллой, завершился почти в одно время с гибелью Моргунова, причем без особых потерь со стороны бойцов Констанции, отважные мужчины и женщины Сима еще недолго помогали законникам сторожить взятых под арест головорезов, а затем стремительно скрылись в степи. Когда из соседних поселений прибыла подмога, Давыдов выставил все так, словно бы в осаде поместья им содействовало народное ополчение, которое предпочло бы не раскрывать себя в целях безопасности. Это было неуклюжее оправдание, однако надежды старшины зиждились на том, что у начальства из Большого Кольца не найдется ни сил, ни времени разбираться в подробностях произошедшего. Поиски виноватых, в конце концов, частенько вскрывают эту оборотную сторону гнилой бюрократии: за отчаянным желанием отыскать козлов отпущения люди подчас не замечают даже самых очевидных несостыковок. Возможно, когда-нибудь это и отзовется борейскому управлению, смирился Николай, однако случится это позднее, когда пыль уляжется. Здесь и сейчас полицейские были просто бесконечно благодарны Призракам за самоотверженную помощь. И особенно – Марк Князев. Как потом признался парень, в ходе штурма Констанция буквально спасла ему жизнь, утянув за собою в укрытие из-под обстрела. Все недоверие в отношении жителей Сима, таким образом, Марк отверг раз и навсегда. Даже не стал бунтовать, когда Давыдов разъяснил коллегам, на каких именно условиях Констанция согласилась помочь в этом опасном предприятии.

Что до арестованных наемников Моргунова, то в общей сложности: из «шахтерских» и от поместья, – их набралось больше десятка. В целях безопасности Большое Кольцо настояло, чтобы арестантов разбили на несколько групп и распределили по тюрьмам соседних городков для ведения поспешных, но эффективных допросов. Все эти пертурбации завершились еще до похорон борейских офицеров. Как и предполагал Николай, из дюжины головорезов на сделку с «СидМКом» пошло не меньше половины. Узнав о гибели босса, – читай источника доходов, – наемники один за другим сдали бизнесменовы грязные делишки, включая мутную историю с Ящинскими, покушение на Майка Макарова, а до того и незаконное использование ресурсов рудной компании для разработки собственной шахты. Лишь по счастливой случайности никто из тех, кто в конечном счете попался в лапы корпоративной полиции, не имел достаточного доступа к делам Михаила, чтобы знать о шаттле переселенцев. Равно как о сделках с бывшим градоначальником Леоновым. Это оказались по большей части рядовые солдаты – остолопы, которые, пожалуй, лишь потому и угодили за решетку, что не догадались вовремя слинять из Борей-Сити. Те же, кто был на шахте и действительно знал о тайных разработках Моргунова, либо погибли, либо без следа растворились на пустошах. Рудная компания разослала по своим управлениям ориентировки на поимку этих людей, однако, как заметил старик Хоев, едва ли беглецы когда-нибудь еще появятся на улицах городов, подконтрольных «СидМКом». В этом смысле ситуация для полицейских сложилась удачно.

У ареста безмозглых пешек бизнесмена, увы, была и обратная сторона. Среди тех, кого удалось схватить полиции, не оказалось людей, которым Михаил Моргунов доверился в свое время при убийстве старшины Громова. Подтвердить или опровергнуть признание мертвеца не удалось, так что из многих преступлений, которые город с хищническим рвением приписал Моргунову, устранение начальника полиции так и осталось единственным недоказанным. Как бы ни было досадно оставлять смерть Василия виною Призраков Охоты, законники все-таки были вынуждены смириться и не ворошить осиное гнездо. Расследование неизбежно вывело бы на шаттл переселенцев. Выдать его обнаружение денежным мешкам из рудной компании – было последнее, чего добивались полицейские.