– Верно говорят: синтетик – лучший друг человек! – вторил старику Марк.

Коллеги лишний раз восхитились совершенным синтом подвигом, на несколько минут даже позабыв о насущной проблеме.

Разговор после такого лирического отступления продолжался уже недолго. Сойдясь на том, что участие Михаила Моргунова во всей этой истории от ранних событий и до последних действительно имеет странный привкус, офицеры решили копнуть под бизнесмена поглубже. Предпринятые им действия казались сверх меры отчаянными, будто некие события сподвигли Михаила в срочном порядке наращивать силы. Меж тем абсолютно не считаясь с жертвами и прочими попутными убытками собственных деяний.

Из офицеров только Максим продолжала сомневаться в целесообразности выдвинутых обвинений. Как решил Николай, девушка слишком долго видела в этом человеке спасителя от прогнившей, по ее мнению, корпоративной системы. После исчезновения старшины Громова, старомодные убеждения которого перестали докучать ей, Максим только сильнее убедилась в справедливости собственных суждений. Она, как многие заблудшие, была совершенно слепа к доводам коллег, однако саботировать расследование не собиралась. Наоборот, Макс обещала, что тотчас возьмется за это дело с утроенной силой и докажет, что те ошибаются в отношении Моргунова. Впрочем, там, где другие восприняли заявление девушки с энтузиазмом, Николай не на шутку насторожился.

На этой перебранке с Максим старшина объявил собрание завершенным. Полицейские договорились, что после насыщенной ночи необходим перерыв. Давыдов разрешил офицерам разойтись на несколько часов по домам: вздремнуть да принять душ. Единственным на смене остался старик Хоев. Когда все разошлись, Борис оставил управление и отправился обратно в ратушу – расспрашивать должников и приятелей касательно последней деловой активности в Борей-Сити. Хоев предполагал, что участие Моргунова в тех или иных сомнительных сделках способно указать на мотивы, направившие бизнесмена по скользкой дорожке. К вечеру, когда коллеги вновь собрались в штабе, старик обзавелся парой занимательных слухов.

Тем временем, пока Борис начинал вести собственные изыскания, Давыдов, Камилла и Минин забежали перекусить в столовую общежития, где снимал комнатку Николай. Офицеры и впрямь были голодны после бешеной ночки на Треугольнике, однако по большей части им необходимо было остаться втроем, чтобы обсудить единственный аспект выдвинутой теории, о котором не получилось переговорить при всех, в управлении. Эта мысль пришла в головы Давыдову и Антону еще утром, когда те впервые перебрали все сотрясшие за последнее время Борей-Сити события. Они нашли подозрительным, что Моргунов встал на сомнительный путь аккурат после исчезновения старшины Громова. Конечно, это могло быть лишь совпадением. Или же Михаил решил воспользоваться неразберихой в городе, чтобы начать проворачивать дела за спиной у провластных законников. Разумеется, неловкие попытки Николая прижиться на посту, а теперь и начатые Большим Кольцом расследования оказались на руку Моргунову, чтобы скрывать преступления за обыденными фронтирскими дрязгами.

Подобное везение выглядело исключительным обстоятельством в отношении человека его природы. Как с отвращением припомнила Камилла, тот любил говаривать, мол, истинный фронтирец сам кует свою судьбу. Словом, с учетом предполагаемой невиновности Охоты и ее дурной шайки Михаил Моргунов перестал являться в глазах Давыдова простым возмутителем спокойствия. Он стал новым главным подозреваемым в убийстве его предшественника.

«Неверно полагать, будто из-за архаичного образа жизни люди на Западе сколько-нибудь близки к предкам со Старой Земли. Не дайте обмануть себя широкополыми шляпами, дикими манерами и древними прибаутками. Жизнь на фронтире – не эхо былых времен, а фальшивка, дешевая игра. Этих людей связывает с прошлыми поколениями не больше, чем современного человека в целом – с популяцией зоопарковых обезьян…»

Р.Р.

Из заметок о Западе, 22** год

44

Первые дни расследования в отношении фигуры Михаила Моргунова, по сути, не дали других результатов, кроме нескольких злорадных слухов, добытых стариком Хоевым в стенах администрации. По большей части люди отзывались о бизнесмене, как о человеке совершенно неуемного аппетита. Говаривали, по молодости, когда дела Михаила только пошли в гору, тот любил рассыпаться заверениями, что придет день, когда весь Борей-Сити будет принадлежать ему. Недвижимость в черте города, сельские угодья вокруг – все это окажется под колпаком у самонареченного градоначальника. Даже шахту он выцарапает из загребущих ручонок рудной компании, в коем-то веке заставив работать действительно во благо борейского люда. Правда ли Михаил видел себя освободителем от корпоративного гнета, однако, отвечать не спешили. Полагали, подобными планами Михаил лишь только тешил нездоровое эго.

Время текло, между тем грандиозный поход Моргунова не сдвигался с мертвой точки. Сопротивление, оказанное фронтирскому выскочке, заметно подкосило амбиции бизнесмена. Се́мьи, вроде Ящинских и Макаровых, с давних времен преданные, точно тренированные псы, режиму Большого Кольца, делали все зависящее от них, чтобы влияние Михаила не набирало достаточного веса. Тому пришлось отложить наполеоновские планы в долгий ящик. Он решил собирать империю осторожно, так сказать, по крупицам. Тем не менее, предположили многие из городской элиты, Моргунов отнюдь не забыл амбиций молодых лет. Без сомнения, сказали они, если Михаилу выдастся шанс, он вцепится в него мертвой хваткой, и ничто не помешает ему на пути к исполнению заветной мечты.

В свете последних событий полицейские под фальшивым начальством Антона Минина не сумели трактовать дошедших слухов иначе: после десятилетий смиренного отсиживания в окопе Михаил Моргунов готов перейти в наступление. Какая-то новая возможность побудила его отворить ящик и вновь поверить, что безумные планы, рожденные молодым амбициозным умом, способны сбыться в настоящем. Перелопатив недавние отчеты по пожару на хозяйстве Акимовых, офицеры вовсе стали подозревать, что, будучи поджогом, эта трагедия могла быть диверсией изнутри. Благодаря разразившемуся противостоянию, Моргунов впервые за многие годы получил шанс избавиться от одной из ключевых корпоративных фигур в городе – от Сая Ящинского. Пускай потеряв немало средств на вкладах в погоревшую ферму, Михаил так или иначе сумел отбить значительную часть убытков, скупив почти задаром выставленную семьей на торги недвижимость. След финансовых операций Моргунова нашли в большинстве сделок, проведенных Ящинскими со дня смерти отца. Многие из этих покупок были произведены так стремительно и метко, словно Моргунов загодя знал, что произойдет. Единственной помехой на коварном пути к цели внезапно стал Майк Макаров. Когда дело дошло до большой сделки на Треугольнике, Ящинские оказались щепетильны в избрании преемника их собственности. Моргунов воле судьбы решил не подчиняться. Полицейским не удалось связать выписанных с границы громил с бизнесменом, однако у всех, помимо Максим, не оставалось доли сомнения, что заказчиком налетов выступал Михаил. С другой стороны, отсутствие этому доказательств пока оставляли выдвинутую Давыдовым и Мининым теорию не более чем вымыслом.

Единственным человеком, по их мнению, который сумел бы пролить свет на причины безрассудного поведения Моргунова, являлся снятый с поста градоначальника Леонов. Может быть, Сергей слыл человеком весьма мягкотелым и политически трусливым, но умение совать нос в чужие дела, несомненно, было одним из его наиболее надежных качеств. Он знал почти обо всех негласных делишках, имевших место в Борей-Сити, и умело держал язык за зубами, если это было выгодно вверенному ему поселению. Деятельность Моргунова, пускай и носила антикорпоративный характер, тем не менее позволяла сохранять на плаву значительную часть городского бизнеса. Вопреки мнению боссов из Большого Кольца, фронтир не мог прожить на одни только подачки с Востока. Борей-Сити, как большинство подобных селений, выживал от симбиоза корпоративных и независимых предприятий. Шахта занимала среди них особенное место, так как являлась градообразующим делом, однако и она не сумела бы продержаться на скуднейших дотациях от рудной компании. Сергей Леонов знал о таком порядке вещей лучше прочих и всегда держал ухо востро, следя за тем, чтобы течению дел не мешали помешанные энтузиасты, вроде Сая Ящинского. Потому и являлся лучшим шансом выяснить, какие тайные дела могли заставить Моргунова броситься во все тяжкие.