Одной из немногих точек доступа внутрь, коей, собственно, воспользовались Давыдов с Констанцией, был грузовой шлюз нижнего уровня. Монолитные стальные ворота вырезали с корнем еще люди Моргунова – проход потому стал основной артерией, по которой Призраки доставляли внутрь копателей и орудия, а вывозили артефакты и останки колонистов. Работа в ночи не кипела, но несколько человек, увлеченно занятых делом, Николай все же встретил по пути. Они знали, кого Констанция привела на раскопки, и глядели на старшину с надеждой и благодарностью. Завидев офицера, некоторые поднимали каски, точно шляпы, а один паренек вовсе отдал свою, чтобы Давыдов ненароком не поранился, пробираясь через покореженные крушением коридоры. Старшина был растроган таким отношением. Но и слишком ошеломлен вниманием, чтобы как-то подать виду.
Продираться через обломки меж тем становилось все тяжелее. Если грузовой отсек по большей части оказался примят к земле, и идти по нему за редким исключением было удобно, то остальную часть корабля, начиная со средних уровней, занятых жилыми блоками, удар о скалы вывернул самым невероятным образом. Ходить там местами приходилось то по стенам, то по потолку, иной раз – вообще лазать по самодельным лестницам. Николай тем не менее испытывал необычное удовольствие по мере того, как с трудом углублялся в эти наполовину разрушенные помещения. Он воображал себя исследователем Старой Земли, бесстрашным археологом, пробирающимся через затхлые залы построек доисторических цивилизаций, тем романтическим героем, чья жизнь в равной степени опасна и захватывающа. Если бы только облачиться в кожаную куртку да нацепить на пояс разящий хлыст, фантазировал Давыдов, это был бы полный восторг.
Констанция прекрасно понимала чувства старшины, ибо переживала все то же самое в свой первый раз, и оттого старалась не слишком нагружать спутника рассказами о том, о сем. Она время от времени описывала отсеки, в которые они пробирались, находки, кои казались наиболее ценными и занимательными, но также трагические сцены, встреченные Призраками тут-там, где до них не побывали люди Моргунова. Тела колонистов, если верить Констанции, попадались отовсюду. В коридорах, на лестницах, технических помещениях. Верно, наиболее жутким было находить останки в запертых комнатах, где поломанная гидравлика створок не позволила людям выбраться наружу, даже если они пережили крушение. Отметины от ударов, царапины от напрасных усилий сдвинуть с места стокилограммовые двери – поистине кадры из фильма ужасов. Люди умирали от жажды и голода; одинокие, на земле, которая обязалась стать для них спасительным прибежищем. Николай выслушивал эти истории, и у него кровь стыла в жилах. Он не находил, что сказать. Частные трагедии трогали его до глубины души.
Сделать передышку и обстоятельно побеседовать удалось, когда выбрались на ровную поверхность посреди чудом сохранившегося жилого блока. То была не то столовая, не то зона отдыха, не то все вместе – словом, просторный зал на сотню человек, в свое время, очевидно, меблированный и загроможденный техникой. Теперь почти все в помещении, если уцелело и осталось на месте при ударе, было бережно отвинчено от пола и убрано со стен. Вряд ли зал явил собой богатый источник артефактов Старой Земли, но Призраки, не гнушаясь, утащили все, что прошло проверку крушением и временем. Констанция, оглядевшись, и та подивилась прыткости собственных работников.
– Дьявол! Клянусь, еще в обед отсек полнился барахлом! – выпалила она. Тактичность, с которой женщина минуту назад рассказывала о колонистах словно выветрило сквозняком. – Наверняка думаешь, мы хуже вандалов? – обратилась она к Давыдову.
Старшина сделал вид, что задумался, уставившись на поваленный на бок продуктовый автомат, и якобы не расслышал вопроса.
– Если откровенно, – тогда вновь заговорила Констанция, – после всего, что натворили «рудники», уже ни за что не совестно. Кто не согласен, пускай подавится своим морализмом! Мы разберем эту посудину до последнего винтика, и, коли найдется покупатель, впарим и его. Выжмем каждый юкойн!
– Прямо-таки до винтика? – съерничал Николай.
– Ты думаешь, не сыщется идиота, готового купить кусочек истории, какой бы жалкой хреновиной он ни был? – Женщина многозначительно фыркнула. – Всякие тронутые скупают банную воду, в которой мылись знаменитости третьего сорта! Если правильно подать, купят и рундук, на котором сидел предок со Старой Земли!
– Занятно…
Констанция невольно расхохоталась.
– Не пойми превратно, – впрочем, оговорилась она, – мы благие цели тоже поддержим находками. – Женщина стала щелкать пальцами, вспоминая что-то, и наконец сказала: – Один человек, сочувствующий положению Сима, связан с научным сообществом Большого Кольца. Я попросила прощупать почву на предмет заинтересованности в артефактах. Не переживай, – махнула рукой Констанция, – ему можно доверять. Он был приятель мужа и неравнодушен ко мне. Придержит язык за зубами до поры до времени.
– Что удалось узнать? – тем не менее насупившись, спросил Николай.
– Есть несколько лабораторий. Они занимаются чем-то вроде сравнительной геологии. И несколько исследовательских центров за границей. Промышляют тем, что восстанавливают по находкам патенты прошлого, права на которые затерялись в колонизаторские годы. Иными словами, воруют изобретения предков, которые могут принести пользу. Слышала, – отчего-то перешла на шепот Констанция, – те гики с руками отрывают находки с мест, наподобие этого. Вещи, не запятнанные цивилизацией Нового мира. Заплатят за что угодно.
Давыдов пожал плечами и с насмешкой показал на погнутую скамью под ногами:
– За всякую рухлядь?
– За нее тоже, – с энтузиазмом ответила женщина. Она ударила кулаком по железу и со знанием дела прислушалась к звону, заполнившему отсек. – Ты только представь, сколько лет этому куску металлолома, – посмеялась Констанция. – Его отлили еще на Старой Земле. В их атмосфере, по древним технологиям. Мы приберегли парочку экземпляров, если лаборатории заинтересуются. А нет… – покачала она головой, – так впарим каким ни то придуркам в сети.
– Лишь бы удалось вдохнуть вторую жизнь в Сим, и все было не зря, – решил Давыдов и ненароком произнес это вслух.
Констанция, растрогавшись, похлопала офицера по плечу.
– Все схвачено, старшина, не кисни, – улыбнулась женщина. – Вот увидишь. Будет и на нашей улице праздник.
Констанция еще долго перечисляла все эти условные ценности, которые удалось найти среди обломков и которые, по ее предсказаниям, обещали нешуточный заработок, а экскурсия тем временем подходила к завершению. Они взобрались в святую святых любого корабля, его командный отсек. Половину просторного мостика придавило обрушившейся толщей хребта – она подпирала могучие своды пещеры, – но остальное сохранилось целым, и места здесь было столько, что хоть хороводы води.
Николай первым залез в отсек и отчего-то сразу поразился, что внутреннее устройство не слишком разнится с тем, что он наблюдает в новостях и репортажах с кораблей нынешнего поколения. Точно не было пропасти в века́ между механизмами предков и днем сегодняшним. Старшина предполагал обнаружить доисторические панели управления: кнопки, джойстики и нелепые рычажки, всякого рода лампочки и цветастые индикаторы, – а на деле предстало все то же засилье сенсорных панелей и экранов, которыми слепит любая машина новейшей поры. Увидь он подобные экспонаты в музее истории, вероятно, вовсе не поверил бы организаторам выставки, что они выкорчеваны из аппаратов давно ушедшей эпохи.
Впрочем, здесь и сейчас, нетронутое Призраками, нагромождение машин, отвечающих за управление шаттлом, вполне вписывалось в общий антураж командного отсека. Давыдову сделалось совестно, что он представлял предков настолько отсталыми в сравнении с гордым современником. Офицеру пришло в голову, что это нынешнему поколению следует поставить в вину, что за сто с лишним лет оно ни на йоту не продвинулось на нелегком, но решительно важном пути совершенствования космических технологий. Возможно, так проявлялся некий замысловатый, не слишком понятный ему, простому полицейскому, цивилизационный закон, решил Николай. Что-то сравнимое с силой сопротивления, некий тормозящий фактор, только в культурологическом смысле. Мол, нельзя просто перезапустить процесс цивилизации, будто компьютер, выключить-включить и начать на том самом месте, где завершилась предыдущая сессия. Придется неизбежно откатиться до бэкапа, перепройти потерянный путь, чтобы затем свободно двигаться вперед. Зе́мли так называемого Запада в этом плане являлись доходчивым примером. «Полтора века варварства и беззакония», – писали злоязычные критики, вспоминая былые деньки, когда фронтир был дик и невежественен. Потребовалось немало десятков лет, усилий, человеческих жертв, трагедий, чтобы Запад хотя бы в малой степени стал напоминать процветающее человечество. Видно, тот же процесс цивилизационного брожения происходил со всем остальным миром.
