– Пока не сказал то, что собрался, – между тем нескладно начал офицер, – хочу, чтобы ты помнила… последние месяцы были особенными. – Он осекся: – То есть да, много всякого дерьма приключилось. Такого, от чего хочется повернуть время вспять. Антон… и прочее. Но то, что между нами… Я бы переиграл ни секунды.
Бобби обреченно посмотрела на парня:
– Обязательно продолжать? – вымолвила она.
– Так будет лучше.
– Для кого?
Николай улыбнулся, очарованный ее упорством, однако он обязал себя не сдаваться ни при каких условиях.
– Все стремительно меняется, – потому проговорил он. – Большое Кольцо возлагает на меня серьезную ответственность. Они видят: после истории… – старшина невольно запнулся, – с Моргуновым… власть рудной компании сильна как никогда. Ты и сама могла заметить. – (Бобби безыинтересно кивнула). – Они ждут, что я сберегу хрупкий мир.
– А ми с Сашей помешаем?
– Чепуха! Нет! – выпалил Давыдов. Он сразу смекнул, что было бы проще подтвердить опасения девушки и заставить возненавидеть себя, однако не сумел. – Глупости, – бессильно повторил офицер. – *Я* помешаю вам.
Бобби закатила глаза:
– Нонсенс.
– Мы за неделю не провели вместе десяти часов вне «Пионера». Я практически ночую в штабе. – Николай устало покачал головой: – Город как никогда зависим от законников. Надо показать, что мы владеем ситуацией. Еще новобранцы…
– В’ечно тебе не хватает времени.
Давыдов всплеснул руками:
– Порой кажется, я на службе двадцать четыре часа семь дней в неделю!
– Это не навсегда, – никак не сдавалась Бобби. Она старалась говорить спокойно, будто разговор нисколько не пугает ее: – Скоро все устаканится. Новички освоятся. Мила свикнется с обязанностями, шумиха уляжется. Призраков не видели много м’есяцев. – (Старшина вдруг вздрогнул – очередная тайна ненароком кольнула его, точно забытая в одежде булавка). – Ми все наверстаем, – заключила девушка.
Она заботливо коснулась щеки Николая, успокаивая его, но офицер отстранился. Знал, что если позволит Бобби проявить нежность, то не сдюжит.
– В сущности, неважно, – вымолвил он. – Не могу просить ждать бог знает сколько… целую вечность. Чтобы затем упрекать друг друга? К чему? Сохранить, что едва началось?
– Вот как ти считаешь? – наконец с обидой спросила Бобби. – Ничего особенного. Так, началось-закончилось. Ну-ну! – Девушка, насупившись, скрестила руки на груди. Стало ясно, что она пойдет в ответное наступление. – Я это иначе вижу! – тотчас выпалила музыкантша. – Думаю, таков бил расчет, Дэвидоф! Позабавить себя мимолетной страстью, пока прозябаешь в этом захолустье! Только вдруг это стало отв’етственностью! Ти струсил! Видимо, всегда так поступаешь!
Николай испуганно огляделся. Он предугадал, что разговор выльется в нежелательный спор, однако надеялся, что девушка не затронет вопрос его позорно скрываемого прошлого. А это, несомненно, было оно.
– Что ты имеешь в виду? – тем не менее с надеждой уточнил офицер.
Бобби хищно ухмыльнулась:
– Не притворяйся. Злополучный вечер, из-за которого ти угодил в Борей-Сити…
– Я напился, – пожал плечами Давыдов. – Сглупил.
– Ох! Я ничего не сказала, чтоби не обидеть. Все ми с тараканами в голов’е. – Девушка заговорила так быстро, что в какой-то момент попросту запыхалась. Она живо перевела дух и, фыркнув, договорила: – Себе не лги, Дэвидоф, – сказала. – Проще станет жить. Признай, что просто испугался повишения.
Старшина ожидаемо замотал головой, мол, какая ерунда.
– Я хотел повышения, – через паузу бросил Николай.
– Хотел. В той же мере, в какой боялся отв’етственности. Сейчас я вижу это отчетливо. Ти поступаешь так же. Трусишь! – Бобби обреченно всплеснула руками: – С этим я ничего не поделаю. Так что ти прав…
– Неужели?
– Лучше разбежаться, пока не поздно, – пояснила девушка. Отвернувшись, добавила: – Пока кому-то не сд’елалось больно.
Давыдов не сумел подобрать ответных слов, и потому над центральной площадью на время повисло трагическое молчание. Бобби уставилась в пустоту вечерних улиц Борей-Сити и стала разглаживать спадающие на плечи пряди волос – она делала так неизменно в минуты особого волнения или в смятении. Николай давно признавал эту глупую, но милую привычку. Ему захотелось тут же обнять девушку, успокоить, заверить, будто он наговорил чепухи, все это ошибка, минутное помутнение рассудка, происки зловещих сил, любая иная несусветная чушь, способная оправдать его слова. В последний момент, однако, старшина сдержался. Чуть отступил назад, ожидая погасить вспыхнувший было порыв, и попросту тяжело вздохнул. Его молчание окончательно прояснило, что спорам конец.
Пронеслась вечность, прежде чем Бобби решилась разбить тишину:
– Мне пора, – просто вымолвила девушка. Произнесла это спокойно, почти буднично, словно ничего не случилось, однако было ясно, что в ее слова вложен гораздо более глубокий смысл. Это было прощание. – Заругают, что пропала.
– Ступай, – только сумел выдавить из себя Давыдов.
Девушка осуждающе поглядела на офицера и торопливо зашагала прочь. Она старалась гордо держать подбородок поднятым, как делала всегда, притворяясь перед публикой роковой дамой, но даже со стороны было заметно, что плечи ее поникли, а движения лишены прежней живости, будто частичка жизни покинула ее тело после этого внезапного объяснения. Трудно было понять, злится она на Николая или попросту разочарована им, что даже немного жалеет. За годы с тех пор, как покинула родные края, она в совершенстве овладела навыком скрывать переживания, чтобы не быть уязвимой.
Оттого, когда Бобби, пройдя дюжину метров, неожиданно замедлила шаг и обернулась, лицо ее выражало не больше эмоций, чем если бы являлось ликом безыскусно выполненного бронзового изваяния. Это внешнее безразличие испугало Николая. Он сделал шаг навстречу, чувствуя, что девушка хочет сказать что-то.
– Сд’елай нам одолжение, Дэвидоф, – наконец, подобрав слова, вымолвила Бобби. Она оставалась пугающе серьезной. – Город заждался мира и покоя. Не трусь снова. Не сбегай.
Николай хотел было улыбнуться, сказать, что не подведет, но не успел. Девушка мигом развернулась. Он понял, что она не услышит его слов. Бобби ускорила шаг. Бирюзовое платье скрылось за кроной растущего возле дорожки деревца.
Давыдов приподнял взгляд и невольно выругался. Он вдруг осознал, что ему прекрасно знакомо это деревце. Вообще место, где они стояли и вели мучительный, бесконечно тяжкий разговор. Он опустил голову, и перед ним была скамья – та самая, на которой Бобби курила в вечер их первой встречи. Такая же прекрасная, строгая и немногословная. Той коронованной звездами ночью он ворвался в ее жизнь на этом самом месте и теперь здесь же разбил сердце.
Медные гиганты-старатели оказались невольными свидетелями как началу, так и концу этой несчастливой истории любви.
57
Несмотря на одолевшую Давыдова хандру, дела в следующий месяц заметно пошли на лад. Город медленно, но верно свыкся со всеми произошедшими изменениями. Повседневная жизнь Борей-Сити приняла тот спокойный вид, которого не знала со дня пропажи Громова, но по которому многие, не признаваясь, скучали, как по пресловутым «старым добрым денькам».
Важные вести вскоре пришли из Большого Кольца. Специальная комиссия, созванная в связи с делом Моргунова, поставила точку в нашумевшей истории. Последние очевидцы были опрошены, ранее неотмеченные обстоятельства – рассмотрены, взрывоопасное политическое положение на фронтире – учтено, и чиновники корпорации вынесли долгожданный вердикт. Михаила Моргунова посмертно признали ответственным за все злоключения, случившиеся с Борей-Сити после таинственного исчезновения начальника Громова. Стравливание фермеров, подстрекательство к беспорядкам, покушение на будущего мэра, ведение антикорпоративной подрывной деятельности. Бизнесмен был прав, потешаясь над обвинениями в свой адрес. Его практически заклеймили врагом фронтирского уклада жизни. Образ Михаила в последующие недели был так усидчиво втоптан в грязь проплаченной «рудниками» прессой, что человеку, прибывшему в Борей-Сити издалека и не заставшему всех событий воочию, могло показаться, что город избавился от многолетней тирании самого Дьявола во плоти. Это был не совсем тот итог, которого добивались полицейские, думая стравить бизнесмена с «СидМКом». Впрочем, того, что случилось, было не воротить, и потому держать язык за зубами теперь всем, включая Давыдова, казалось неизбежным меньшим злом, на которое следует пойти, чтобы сохранить в поселении установившийся баланс сил.
