50. Зелёный ужас На город пал зелёный листьев снег, И летняя метель ползёт, как палец. Смотри: мы гибель видели во сне Всего вчера, и вот уж днесь пропали. На снег асфальта, твёрдый, как вода, Садится день, невыразимо счастлив. И тихо волосы встают и борода У нас с тобой и у других отчасти. Днесь наступила тяжкая весна На сердца ногу мне, до страшной боли. А я лежал, водою полон сна, Как астроном. Я истекаю. Болен. Смотри, сияет кровообращенье Меж облаков по жилам голубым. И ан вхожу я с божеством в общенье, Как врач, болезням сердца по любым. Да, мир в жаре; учащен пульс мгновений, Глянь, все часы болезненно спешат. Мы сели только что в трамвай без направленья. И вот уже конец, застава, ад. Шипит отравной флоры наважденье. Зелёна пена бьёт из горлышек стволов, И алкоголик мир открыл с рожденья Столь ртов, сколь змия у сего голов. И каждый камень шевелится глухо На мостовой, как головы толпы. И каждый лист полураскрыт, как ухо, Чтоб взять последний наш словесный пыл. День каждый через нас ползёт, как строчка, С таким трудом; а нет стихам конца. И чёрная прочь убегает точка, Как точка белая любимого лица. Но всё ж пред бойней, где хрустальна кровь Течёт от стрелки, со стрелы, меча, Весенни дни, как мокрых семь коров, Дымятся и приветливо мычат.  «Зелёный ужас». Вариант 51. Искусство пить кофе Знаменитая жизнь выпадает и тает В несомненном забвенье своих и чужих. Представление: шпагу за шпагой глотает Человек, и смотрите, он всё-таки жив. Вот поднялся и пьёт замечательный кофе, Вот подпрыгнул и мёртвенький важно молчит, Вот лежит под землёй, как весенний картофель, Вот на масле любовном он мягко шипит. Восторгаемся облаком глаз на открытке, Где большой пароход бестолково дымит. Уменьшаюсь и прыгаю в воду – я прыткий. Подымаюсь по трапу. Капитан, вот и мы. Мы обедаем в качку огромных столовых, Мы танцуем, мы любим, мы тонем, как все. Из открытки в кафе возвращаемся снова; С нас стекает вода, нас ругает сосед. Но опять приключенье: идите, иди. Нам кивает сквозь дверь разодетая дама. Мы встаём и уходим. Но снится другим: Мы к трюмо подошли и шагнули чрез раму. Мы идём по зелёным двойным коридорам, Под прямыми углами, как в шахтах, как в тюрьмах. А в стекле ходят круглые рыбы, как воры, В синем льду мертвецы неподвижны – мне дурно. Надо мною киваешь ты веером чёрным, Разноцветным атласным своим плавником. Подымаюсь на локте, прозрачно, просторно, Вот разбитый корабль лёг на гравий ничком. Я плыву; между пальцев моих перепонки. Я скольжу – настоящий морской человек. Я сквозь пушечный люк проплываю в потёмках. Между палуб сигаю, искусный пловец. Блещет злато, ну прямо твоя чешуя. Ан скелет ещё держит проржавую саблю. Но прощайте! Вон спрут! не смущаясь ни капли, Юркнул я через люк, через кубрик – ça y est. Но огромные сети струятся во мгле, Я попал! Я пропал! Нас стесняют! Нас тащат! Вот мы падаем в лодку, мы вновь на земле, Оглушённые воздухом, замертво пляшем. И дивятся кругом на чудесный улов В малом озере дум. Но начто чудеса нам? Глянь: на мрамор запачканных малых столов Опускается к нам тёплый кофе с круасаном. И куда же нас, чёрт, из кафе понесло? Жарко в нём, как в аду, как на небе светло. 52. Посвящение
Как девушка на розовом мосту, Как розовая Ева на посту. Мы с жадностью живём и умираем; Мы курим трубки и в трубу дудим. Невесть какую ересь повторяем, Я так живу. Смотри, я невредим! Я цел с отрубленною головою, И ампутированная тяжела рука. Перстом железным, вилкою кривою Мотаю макароны облака. Стеклянными глазами, как у мавра, Смотрю, не щурясь, солнца на кружок. И в кипяток любви – гляди дружок! Автоматическую ногу ставлю храбро. Так процветает механический народ, Так улетает к небесам урод. Как розовая Ева на посту, Как девушка на розовом мосту. июнь 1925 париж 53. Жюлю Лафоргу С моноклем, с бахромою на штанах, С пороком сердца и с порочным сердцем, Иду, ехидно радуясь: луна Оставлена Лафоргом мне в наследство. Послушай, нотра дама де ла луна! Любительница кошек и поэтов, Послушай, толстая и белая фортуна, Что сыплет серебро фальшивое без счета. Вниманье! тыквенная голова, Ко мне! ко мне! пузатая невеста. Бегут, как кошки по трубе, слова; Они, как кошки, не находят места. И я ползу по жёлобу, мяуча. Спят крыши, как чешуйчатые карпы, И важно ходит, завернувшись в тучу, Хвостатый чёрт, как циркуль вдоль по карте. Лунатики уверенно гуляют. Сидят степенны домовые в баках. Крылатые собаки тихо лают. Мы мягко улетаем на собаках. Блестит внизу молочная земля, И ясно виден искромётный поезд. Разводом рек украшены поля, А вот и море, в нём воды по пояс. Но вот собаки забирают высоту, Хвост задирая, как аэропланы. И мы летим на спутницу, на ту, Что нашей жизни размывает планы. Белеет снежный неподвижный нос, И глазы под зубчатыми тенями. Нас радость потрясает, как понос: Снижаемся с потухшими огнями. На ярком солнце ко чему огни. И ан летят и ан ползут и шепчут Стрекозы-люди, бабочки они, Легки, как слёзы, и цветка не крепче. И шасть жужжать и шасть хрустеть, пищать, Целуются, кусаются; ну ад! И с ними вместе, не давая тени, Зубастые к нам тянутся растенья. Как жабы, скачут толстые грибы. Трясясь, встают моркови на дыбы. Свистит трава, как розовые змеи, А кошки: описать их не сумею. Мы пойманы, мы плачем, мы молчим. Но вдруг с ужасной скоростью темнеет. Вот дождь и хлад, а вот и снега дым. А вот и воздух уж летать не смеет. Пропала надоедливая рать А мы, мы вытянулись умирать. Привстали души, синий морг под нами. Стоят собаки в ряд со стременами. И вот летим мы сонные домой. К тебе, читатель непонятный мой. И слышим, как на утренней земле Мильон будильников трещат во мгле. |
