Декларация обычно считается выражением теории общественного договора Джона Локка, и в соответствии с последней как непреложный факт принимается то, что правящие круги Британии, управлявшие Америкой, нарушили фундаментальные принципы, определявшие их связь с американцами. Король Великобритании нарушал этот договор систематически, что в конце концов привело американцев к провозглашению своей независимости, но только после того, как им отказали в устранении несправедливостей. Соответственно объявление независимости, как считали жители колоний все эти двенадцать лет, стало следствием того, что они защищали свои права, и они пошли на крайнюю меру только после того, как все остальные закончились неудачей[592].
Документ, одобренный конгрессом 4 июля, возлагал большую часть вины за кризис отношений на короля и парламент. В черновике, представленном Джефферсоном, обвинение предъявлялось еще одной стороне — «нашим британским братьям», то есть населению метрополии. Согласно Джефферсону, народ Британии, подобно королю и «их легислатуре»,
оставался глух к голосу справедливости и общей крови, а когда благодаря английскому законодательству ему предоставлялись возможности сместить со своих постов тех, кто нарушал нашу гармонию, он, народ, вновь и вновь оставлял их у власти. В то же самое время народ Британии позволил своим властям послать для нашего завоевания и уничтожения не только солдат одной с нами крови, но и иностранных наемников. Это стало последней каплей, переполнившей наше терпение, и дух мужества побуждает нас навсегда расстаться с этими бесчувственными братьями. Поэтому мы вынуждены забыть нашу прежнюю любовь к ним и рассматривать их, как мы рассматриваем и остальную часть человечества, в качестве врагов во время войны и друзей в мирное время. Мы могли бы стать свободными и великими народами, но отношения в духе благородства и свободы, как кажется, ниже их достоинства. Пусть будет так, как они решили. Дорога к славе и счастью открыта теперь и для нас. Мы будем идти по ней в независимом государстве и признаем необходимость окончательного и бесповоротного расставания![593]
В окончательной редакции конгресс убрал большую часть обвинений в адрес народа Британии и сделал главным виновником событий короля, оставив, однако, упоминание об «общих кровных узах» с английским народом и пассаж о том, что последний «глух к голосу справедливости и общей крови», включив его, таким образом, в число угнетателей Америки. В преамбуле Декларации, одобренной конгрессом, американский народ назывался расторгающим «политические узы», связывающие его с другим народом. Если бы конгресс намеревался объяснить решение отделиться от метрополии чем-то большим, нежели протестом народа против своеволия властелина, нарушившего фундаментальный контракт, то в финальный текст Декларации были бы включены фразы о народе Британии из черновика Джефферсона.
В противовес утвердившемуся мнению историков во многих отношениях проект Джефферсона был гораздо более убедительным заявлением, чем окончательный вариант, принятый конгрессом. Разрыв одного народа с другим, некогда связанным с ним «любовью», — знаменательное и исключительное событие. И гораздо более волнующим его делает признание в том, что солдаты «общей с нами крови» посланы через океан убивать американцев. В этих строках сквозит мотив предательства, мотив того, что американцы брошены своими соотечественниками, людьми одной крови, братьями, утратившими способность ценить справедливость и узы дружбы, ставшими поистине «бесчувственными братьями».
Конгресс понимал народ Америки лучше, чем Джефферсон, вот почему страстные обвинения последнего не вошли в окончательный текст Декларации. В 1776 году американцы в большинстве своем уже не любили своих британских братьев, даже если представить, что они действительно некогда испытывали столь глубокие чувства. Иммиграция ослабила кровные узы, а провинциализм, отличавший жизнь простых американцев за пределами крупных городов (да в принципе и в них тоже) делал их чувства значительно более спокойными. Связи с Британией были важны, и колонии в XVIII веке много раз подтверждали это в торговле, в имитации английских государственных принципов, в поддержке страны предков в ее войнах против Франции, другими способами… Но во всех этих случаях американцами двигала собственная выгода и сила привычки, а не глубокое чувство привязанности. Таким образом, в версии Декларации, одобренной конгрессом 4 июля 1776 года, традиционный общественный договор заменил страстные призывы Джефферсона. Процесс, ведущий к независимости, описанный в Декларации, вряд ли лишен эмоций, но эти эмоции раскрыты не в обманутой привязанности, но в праведном гневе, возбужденном тираном и угнетателем, лишившим нацию прав и нарушившим фундаментальный закон. Поэтому Декларация конгресса является более солидным и менее творческим документом, чем проект Джефферсона. Джефферсон не просто обвинял один народ — он заявлял, что второй, американский народ, полностью сформирован, и этот народ способен на «благородство и свободу». Еще в 1774 году он высказывал убеждение, что американский народ является свободным еще со времени основания колоний в XVII веке. Покинув Британию, первые переселенцы отделились от страны предков, и у них остались лишь политические связи формального подданства короне. Самые сокровенные узы — узы привязанности, соединявшие американцев с британскими братьями, были разорваны из-за той поддержки, которую «братья» оказали тирану[594].
По Джефферсону, остался «американский народ», защищающий свои неотчуждаемые права. Если бы конгресс проявил больше воображения в ущерб реализму, то могла быть принята джефферсоновская версия американской истории. Если бы случилось так, Декларация возымела бы гораздо более эмоциональную и символическую силу, разрешив раз и навсегда щекотливый вопрос: кто объявил о независимости, «свободные, независимые штаты» или «единый народ» в общем порыве?
Как народ американцы имели много общего, гораздо больше, чем они сами предполагали, но они еще не до конца научились работать вместе или концентрировать власть в одних руках. Конгресс же, их верховный политический институт, научился с 1774 года многому, однако ни он, ни легислатуры штатов не могли скоординировать свои усилия. Например, в 1774 году конгресс выпустил «Ассоциацию», призвавшую к тотальному бойкоту торговли, но помогали ее претворить в жизнь местные комитеты, но не правительства колоний. Традиционные институты власти, как правило, с опозданием реагировали на кризисные ситуации, в течение всех десяти лет, предшествовавших созыву первого Континентального конгресса. Но если местные органы власти порой вели себя нерасторопно или по крайней мере неэффективно, то за ними стояли простые люди, едва начавшие осознавать свое единство. Поколение, жившее до волнений 1760-х годов, пережило много испытаний: это и Великое пробуждение, возродившее религиозные чувства, и войны с французами и индейцами, стимулировавшие патриотизм колонистов. Эти события были в определенном смысле событиями континентального, если не национального масштаба. Конфликт, зародившийся в 1760-е годы, постепенно помог сформировать нацию.
Джефферсон проявил дальновидность, утверждая, что американцы начали свою историю как свободные люди — с образованием первых поселений в XVII веке. Его черновик Декларации не был попыткой реконструировать историю; скорее он говорил об эмоциональных узах, которые сплачивали американцев. Это было страстным заявлением, призванным заставить американцев проявить все то лучшее, что есть в их душах. Он стремился напомнить им, что их объединили не только узкоэгоистические интересы, но и добросердечие, взаимное уважение, любовь к людям. В войне, которую они вели, взаимоуважение было очень важным фактором, а в национальном государстве, которое они собирались построить, — необходимостью.
