Купцы в колониальных портах, конечно же, мстили и весьма изобретательно портили жизнь флотским. Они старались делать так, чтобы те не могли найти лоцманов, когда их корабли заходили в порт, и предлагали большее жалованье морякам, которых флот надеялся нанять. А когда выдавался шанс, они подстрекали группы людей к тому, чтобы срывать насильственную вербовку и всячески мешать представителям королевских ВМС на берегу[96].

Эти стычки были незначительными и являлись примером организации в мелком масштабе. Торговцы также пытались создавать и более серьезные объединения. Бостонские купцы, несколько лет неформально встречавшиеся еще до этих событий, начали обсуждать общие проблемы ведения бизнеса. В апреле 1763 года, когда до них дошли слухи о расширении пошлин на патоку (за целый год до принятия Сахарного акта), они создали общество по содействию торговле и коммерции и поручили постоянному комитету из пятнадцати членов составить «состояние торговли» — анализ, на основе которого они хотели доказать, что пошлины на патоку наносят ущерб торговле колоний, островам, выращивающим сахарный тростник, и самой Англии. В отчете о состоянии торговли, изобилующем впечатляющей статистикой и торговыми данными, утверждалось, что патока «не вынесет вообще никаких пошлин», так что технический анализ в нем сочетался с предсказанием коммерческой катастрофы[97].

Бостонские купцы отправили нескольких своих представителей для встречи с такими же группами из Сейлема, Марблхеда и Плимута, и довольно скоро все эти ассоциации подали петиции в законодательное собрание штата с просьбой отправить английскому министерству официальный протест против введения пошлин. А в начале следующего года 250 экземпляров «Состояния торговли», выпущенных под названием «Доводы против возобновления Сахарного акта»[98], были отправлены представителю колонии в Англии с приказом распространять их и протестовать против предлагаемых пошлин.

Купцы в других колониях тоже не сидели сложа руки в последние месяцы 1763 года. Родайлендцы, прекрасно понимая, каковы будут экономические последствия нового закона, начали действовать самостоятельно, без указки из Бостона. Губернатор Хопкинс, сам занимавшийся торговлей и тесно связанный с предпринимателями города Провиденс, написал «Эссе о торговле в северных колониях Великобритании в Северной Америке», поскольку газеты сочли бостонский документ чрезвычайно важным. Купцы из Провиденса предоставляли дополнительные данные о торговле в Род-Айленде, а губернатор затем составил «Ремонстрацию» против расширения пошлин на патоку, которую легислатура решением специальной сессии отправила в Англию. Купцы города Нью-Йорк встретились в январе 1764 года, призвали законодателей колонии выразить протест, а также связались со своими партнерами в Филадельфии, которые тоже организовались[99].

Эти организации не имели единой позиции. Большинство из них заостряли внимание на несправедливости Сахарного акта и его потенциально разрушительном воздействии на торговлю. Парламент не осознавал, что Новая Англия и срединные колонии не платили за импорт из Британии, экспортируя товары местного производства. Вместо этого они импортировали патоку из французской Вест-Индии, перегоняли ее в ром, который обменивался на рабов из Африки, представлявших собой товар в сложной торговой цепочке с южными колониями и той же Вест-Индией. Рыба, лошади, мясо и зерно тоже ввозились во французскую и британскую Вест-Индию. Этот обмен приносил не только патоку, но и деньги, «кредит», обычно в форме расписок или векселей, которые использовались в торговле с Британией для оплаты ее товаров: одежды, металлических изделий, чая, мебели, пива и всевозможных предметов первой необходимости и роскоши[100].

Понятно, что колониальные законодательные органы, начавшие посылать петиции и меморандумы осенью 1764 года, тоже беспокоились об экономических последствиях акта. К концу зимы девять из них отправили сообщения в Англию через своих губернаторов и их представителей. Все они утверждали или намекали на то, что парламент злоупотребил своими полномочиями в сфере регулирования торговли. Конечно, британские плантаторы в Вест-Индии выиграли бы от прекращения товарообмена с французской частью островов, но ни метрополии, ни колониям это бы не пошло на пользу[101].

Если по вопросу влияния Сахарного акта на торговлю эти законодательные собрания держались общего мнения, то о связанных с этим правах они говорили с гораздо меньшей уверенностью. Ни одно из них не признавало «право» парламента вводить налог для получения дохода в Америке, но лишь два (Нью-Йорк и Северная Каролина) настойчиво отрицали это право. Генеральная ассамблея Нью-Йорка выражала свое «удивление» тем, что парламент рассматривает такое «новшество», и сообщала о том, что ее избиратели требуют «освобождения от бремени всех налогов, которые они не ввели сами». По ее мнению, такое «освобождение от бремени недобровольных, принудительных налогов должно являться важным принципом всякого свободного государства. Без такого права… не может быть свободы, счастья и безопасности; оно неотделимо от идеи собственности, ибо кто может называть что-то своим, если оно может быть отнято по усмотрению другого? Таким образом, представляется естественным правом человека, что даже завоеванные государства, обязанные периодически платить оговоренную дань, никогда не принимали столь унизительного и удручающего условия нести любое бремя, которое их завоеватель решит возложить на них в будущем. После уплаты дани долг считался погашенным, а все остальное они могли считать своей собственностью». И ньюйоркцы считали ниже своего достоинства просить «об этом освобождении как о привилегии. Они основали его на фундаменте более достойном, прочном и стабильном, они отстаивают его и гордятся им, как своим правом»[102].

Законодатели Северной Каролины тоже противились Сахарному акту, считая его посягательством на их «право» вводить собственные налоги. Возможно, какой-то особенно волевой (и прозорливый) человек приложил руку к этим протестам легислатур Нью-Йорка и Северной Каролины. Ни одна из этих колоний позже не претендовала на лидерство, и эти заявления о правах кажутся некой аномалией. Американцы в конторах и легислатурах если и не были совсем растеряны, то, во всяком случае, плохо представляли себе, с чем столкнулись. Раньше им не приходилось иметь дела с парламентом, решившим обложить их налогами. Они пользовались своими правами, не задумываясь о них[103].

Разумеется, лишь немногие американцы поднялись на борьбу против Сахарного акта. А те, кто это делал (купцы и представители колониальных легислатур), по большей части вполне комфортно чувствовали себя на вершине колониального общества. Время от времени они ощущали поддержку со стороны людей менее влиятельных, чем они сами. Во время кризиса, который вскоре должен был разразиться из-за Акта о гербовом сборе, эти лидеры чаще обращались к таким людям и при этом более пристально изучали их права. Их пример оказался назидательным для тех других — ремесленников, лавочников и всевозможных рабочих. То, что началось наверху, останавливаться там явно не собиралось.

Пока колонисты проводили свои операции против пошлин на патоку, самые вдумчивые из них беспокоились о возможности введения в Америке еще одного налога. Это объяснялось тем, что Джордж Гренвиль 9 марта 1764 года, в день выдвижения предложений о новых пошлинах на патоку, предупредил, что для покрытия государственных расходов, «возможно, потребуется взимать с колоний и плантаций некоторые гербовые сборы»[104]. Гренвиль не слишком распространялся об этой идее, но сказал, что отсрочит принятие необходимых законов, чтобы дать колониям возможность выступить со своими возражениями. Однако эти возражения не должны были включать сомнения в праве парламента облагать колонии налогами: таковое право, по мнению Гренвиля, он имел, и премьер-министр не собирался принимать во внимание противоположные доводы.