На карте замысел Вашингтона выглядел блестяще, и он почти сработал на местности. В два часа ночи американцы двинулись вперед и остановились на расстоянии нескольких сотнях ярдов от английских аванпостов, а около пяти часов утра, как только начало светать, бросились в атаку. Согласно приказу Вашингтона, атака на всех четырех дорогах должна была вестись «одними штыками, без стрельбы»[699]. Войска Салливана, вместе с которыми находился Вашингтон, ударили по вражеским пикетам у Маунт-Эри. Разразилась стрельба, причем с обеих сторон (американцы никогда не могли похвастаться жесткой дисциплиной) — и англичане начали беспорядочно отступать.

Одной из причин их смятения был плотный туман, не позволявший видеть далее 50 ярдов и создававший преувеличенное представление о численности атакующих. Хау прибыл верхом на место схватки, чтобы разобраться в происходящем, и начал распекать свою пехоту за малодушие. «Назад! Назад!» — командовал он, добавляя, что ему стыдно за своих солдат, которые спасовали перед разведывательным отрядом[700]. «Разведывательный отряд» на поверку оказался пехотинцами Салливана в сопровождении легкой артиллерии, и они очень скоро избавили Хау от ошибочного представления, будто речь идет всего лишь о разведке боем. Солдаты Салливана тоже с трудом ориентировались в тумане, который мешал им выступать единым строем. И они испытали еще большее замешательство, когда на исходе первого часа сражения подошли к укрепленному пункту на Скиппак-роуд, известному как Чу-хаус и представлявшему собой большой старинный дом, сложенный из крупных камней; его занимал командир 40-го полка полковник Томас Масгрейв с шестью ротами. Первая попытка штурма потерпела неудачу, и пока Салливан строил свои ряды для второй атаки, англичане успели как следует подготовиться к обороне.

Впрочем, даже эта задержка могла бы не стать губительной для штурма, если бы Уэйн, возглавлявший левый фланг Салливана, не попал под огонь Стивена, двигавшегося на правом фланге Грина. Последний начал наступление с опозданием на 45 минут, поскольку, для того чтобы занять исходное положение для атаки, ему пришлось пройти на две мили больше, чем Салливану. Нередко высказывалось мнение, что именно это опоздание стало причиной неразберихи в центре американских позиций и в конечном счете привело к поражению наступавших. Возможно, что задержка Грина сама по себе не сыграла столь важной роли и даже могла бы стать благотворной, если бы местность не была затянута туманом. Ведь когда Салливан бросился в атаку, англичане развернулись ему навстречу, и если бы Грин имел нормальный обзор, он мог бы ударить им в тыл. Однако из-за тумана левый фланг Салливана в течение часа оставался без прикрытия, и Уэйн двинулся на его защиту. Стивен, который все никак не мог решить, в каком месте сомкнуть свой фланг с флангом Уэйна, тянулся вслед за ним, а затем, почти ничего не видя из-за тумана, открыл огонь. Солдаты Уэйна стали стрелять в ответ, и прежде чем оба отряда осознали ошибку, они нанесли друг другу существенный урон, так что левый фланг и центр фактически развалились. По счастливой случайности или по точному расчету Хау бросил в контратаку три полка, в основном обрушившихся на левый фланг Салливана и прорвавших его, почти не встретив сопротивления. Эта атака обескуражила американцев, и за считанные минуты инициатива в сражении перешла к Хау. Американцы отступили, несмотря на отчаянные попытки Вашингтона заново построить войска. Томас Пейн, сопровождавший Вашингтона, позднее назвал этот отход «странным, ибо никто не торопился». Солдаты слишком устали, чтобы торопиться, и более всего напоминали стадо, медленно возвращающееся с пастбища. Грин тоже отвел свои войска, так как отступление Салливана оставило его один на один с явно превосходящими силами неприятеля. Один из его полков, 9-й виргинский, захвативший около сотни пленных, теперь сам попал в окружение и был вынужден сдаться, пополнив число пленных, взятых англичанами, на четыреста человек. Американский правый фланг не понес потерь, так как командовавший им Армстронг не повел своих солдат в сражение. Что касается крайнего левого фланга, то Смоллвуд подошел слишком поздно, чтобы нанести англичанам удар с тыла, и покинул позиции почти сразу после прибытия на них. К концу дня грязная и изможденная армия Вашингтона отступила примерно на двадцать миль на запад и остановилась у Пеннибейкерс-Милл[701].

Причина неудач, постигших американцев в тот день, несомненно, отчасти крылась в плане операции, который был слишком сложным для реализации. План предусматривал согласованные атаки четырьмя группами, отстоявшими одна от другой на большом расстоянии. Их неспособность скоординировать свои действия часто приводится в качестве главной причины поражения. Вашингтон возлагал всю вину на туман, но верховые курьеры и фланговые дозоры, которые по идее должны были посылаться каждой колонной, могли бы обеспечивать контакт между отдельными бригадами даже в густом тумане. Не исключено также и то, что туман помог американцам хорошо начать наступление, поскольку англичане не сразу смогли разобрать, с кем или с чем они имеют дело. Кроме того, американцы обычно достигали наибольших успехов, когда сражались из укрытия, а туман как раз служил своего рода укрытием. Как повернулось бы дело, если бы наступление было предпринято при ярком солнце в условиях хорошей видимости, остается только гадать. Англичане объясняли свой быстрый приход в себя и последующую победу совершенно другими факторами; дисциплина и контрнаступление — вот что, по их мнению, помогло им выиграть сражение. Тем не менее, как они сами, так и сторонние наблюдатели признавали, что выигранное ими сражение едва не было проиграно. Американцы в очередной раз понесли серьезные потери, но они, как отмечал Вашингтон, сражались доблестно. Англичане тоже сражались геройски. Большую пользу из этой баталии, пожалуй, извлекла армия Вашингтона: американцы поняли, что они способны атаковать вышколенную профессиональную армию, и не без успеха. Разумеется, они проиграли битву по причинам, которых нам никогда до конца не понять ввиду наличия множества случайных факторов и замешательства с обеих сторон. Но это поражение послужило для них очередным драгоценным уроком[702].

Победа Хау при Джермантауне и его вступление в Филадельфию принесли британскому правительству чувство удовлетворения, но эти успехи не развеяли уныния, наступившего в связи с известием о капитуляции Бергойна. Это событие было воспринято как катастрофа. Масштабы катастрофы были оценены не сразу — в течение нескольких месяцев в правительстве жила надежда, что самых пагубных последствий еще можно избежать. Единственное, чего боялся кабинет, это возможного вступления Франции в войну на стороне американских колоний. Военные действия Франции против Великобритании могли превратить восстание в пределах империи в глобальный конфликт, разрастание которого неизбежно привело бы к распылению британских сил, и почти неизбежно — к обретению американцами независимости.

Франция не забыла о том унижении, которому она была подвергнута в 1763 году, и мечтала отомстить британцам за поражение в Семилетней войне. Неудивительно, что восстание в британских колониях было воспринято французским правительством как шанс развалить Британскую империю. Шуазель, министр иностранных дел Людовика XV, понимал, что своим могуществом Великобритания во многом обязана своим колониям и торговле с ними, и наблюдал за ростом недовольства американцев с надеждой, что рано или поздно оно выльется в войну. Но у Шуазеля было и много других предметов для размышлений; например, каким образом восстановить французскую военную и военно-морскую мощь. Эта проблема была связана с другой — истощением казны в результате Семилетней войны. Агенты, посылавшиеся им в Америку в 1760-е годы, сообщали оттуда, что восстание неизбежно, но что произойдет оно не скоро — мнение, в справедливости которого Шуазель не сомневался[703].