Из всех преемников Шуазеля на посту министра иностранных дел Франции ни один не осознавал возможностей, кроющихся в раздорах между англичанами и американцами, более ясно, чем Шарль Гравье де Верженн. Вступивший в должность в начале правления Людовика XVI, Верженн, как и Шуазель, надеялся извлечь пользу из заморских проблем Великобритании. Но у этой надежды имелись пределы. В частности, Франция уже не рассчитывала вернуть себе свои бывшие владения в Северной Америке. Тем не менее Верженн считал, что Франция еще может вернуть себе право на ведение рыбной ловли у берегов Северной Америки и сохранить за собой владения в Вест-Индии. И он никогда не упускал из виду свою главную цель: ослаблять британскую мощь всюду, где только возможно, и тем самым восстанавливать ведущее положение Франции среди европейских держав. Верженн не собирался действовать против Англии в одиночку. Он стремился сохранять «династическое соглашение» с Испанией как основу для сильной позиции и поддерживать франко-австрийский альянс как противовес союзу Англии с Пруссией против Франции. Что касается войны, то Верженн считал, что Франция не должна вступать в войну с Англией, если не будет полностью уверена в успехе[704].
Когда в 1770-х годах в колониях возобновились волнения, подобные тем, что имели место в 1760-х, реакция Верженна была осторожной. Британское правительство доказало свою способность благополучно переносить штормы в колониальных морях, и он не хотел, чтобы Франция стала жертвой разыгравшихся стихий. Самым опасным в этой ситуации было то, что преждевременное вмешательство Франции могло бы вернуть ее заклятого врага Четема во власть в качестве главы объединенных сил Британии и Америки: желание захватить французскую Вест-Индию вполне могло породить такой союз. В конце 1775 года, когда разразилась война, эта возможность представлялась ничтожной, и воспрянувший духом Верженн отверг идею нейтралитета в обмен на сохранение французских колоний в Вест-Индии как недостойную рассмотрения. Более того, в конце лета 1775 года он направил в Америку тайного агента Жюльена Ашара де Бонвулуара с заданием наблюдать за происходящим и обещать повстанцам поддержку.
Примерно в то же время еще один агент, наделенный разнообразными талантами, обратил на себя внимание Верженна. Это был Пьер Огюстен Карон де Бомарше, драматург (автор «Женитьбы Фигаро») и авантюрист, человек, который, похоже, не столько ненавидел Англию, сколько любил интриги. У драматургов сильно развито воображение, и Бомарше вообразил себя пророком, предсказав поражение англичан ближайшим летом. В те дни он находился в Лондоне, где жадно впитывал сплетни и слухи, слепо принимая на веру — по крайней мере, на первых порах — самые абсурдные россказни о силе радикалов и слабости правительства. Вероятно, Верженн освободил Бомарше от его иллюзий. Во всяком случае, поскольку Бомарше мог быть полезен, Верженн решил использовать его: он сделал его платным агентом французской секретной службы и после собеседования в Париже отослал его обратно в Лондон с заданием внимательно прислушиваться ко всему, что говорят, и присылать подробные отчеты. Снова оказавшись в Лондоне, Бомарше сошелся с американским агентом Артуром Ли, братом Ричарда Генри Ли из Виргинии, человеком, который во многих отношениях идеально подходил на роль шпиона. Он был вспыльчив и мнителен, но вместе с тем обладал тонким, проницательным умом. После начала боевых действий в Америке Ли остался в Лондоне в качестве агента Массачусетса, и теперь у него появился новый хозяин — Континентальный конгресс.
В начале 1775 года конгресс начал искать поддержку за океаном, отчасти по инициативе одного из своих членов, Бенджамина Франклина. Но поскольку многие из членов конгресса продолжали лелеять надежду на примирение с Великобританией даже после сражений при Лексингтоне и Конкорде, даже после Банкер-Хилла, конгресс остерегался иметь дело с иностранными державами. Несколько членов выдвинули предложение наладить прямые торговые отношения с Европой — шаг, эквивалентный провозглашению независимости и соответственно многим в то время показавшийся неприемлемым. Сделанное королем в августе 1775 года заявление о том, что колонии находятся в состоянии мятежа, увеличили число сторонников этого предложения. Тем не менее конгресс по-прежнему медлил и проявлял осторожность[705].
29 ноября 1775 года конгресс учредил секретный корреспондентский комитет «с единственной целью ведения переписки с нашими друзьями в Великобритании, Ирландии и других частях света». Помимо Франклина, в комитет вошли Бенджамин Гаррисон из Виргинии, Томас Джефферсон, Джон Дикинсон, Джон Джей и спустя несколько месяцев Роберт Моррис. Комитет незамедлительно поручил Артуру Ли разведать отношение европейских держав к восстанию в Америке. Разумеется, в первую очередь комитет интересовался позицией Франции. Все это делалось с существенными оговорками — протестантский конгресс, представлявший протестантские колонии, сохранял вековую враждебность в отношении католиков и католических государств. (С другой стороны, трудно было ожидать от европейских монархов симпатий к восстанию против одного из их числа[706].)
В течение зимы 1776 года Бомарше приводил в своих письмах веские аргументы в пользу вооруженной поддержки колоний в борьбе против Англии. Одно из его тщательно просчитанных предупреждений гласило, что нерешительность Франции рано или поздно приведет к примирению американцев с Великобританией. Верженн высказывал то же самое мнение более осторожно, тонко намекая на те выгоды, которые могла бы извлечь для себя Франция из противостояния колоний и метрополии. Весной сопротивление Людовика и большинства его министров ослабло и было принято решение об оказании секретной военной помощи американцам. Один лишь Тюрго, генеральный контролер финансов, был категорически против, считая, что если американцам суждено обрести независимость, они обретут ее и без содействия Франции, и что независимая Америка будет способствовать процветанию английской торговли в гораздо большей степени, чем нынешние колонии, но 2 мая 1776 года Людовик решил пренебречь этими прогнозами и распорядился выделить колониям финансовую помощь для закупки военного снаряжения в размере одного миллиона ливров. Десять дней спустя Тюрго подал в отставку[707].
Решение об оказании помощи было принято втайне и прикрыто заверениями в дружбе с Великобританией. Тогда же Верженн изложил свои планы по наращиванию французской военной и военноморской мощи. Он знал, что поставка снаряжений не скроется от глаз Великобритании и почти неминуемо приведет к войне. Тем не менее имелись веские основания скрывать эту помощь. Великобритания заявила бы свой протест даже в том случае, если бы помощь оказывалась тайно, однако она не стала бы торопиться с объявлением войны. В международных отношениях поддержание видимости с целью сохранения лица зачастую более приемлема, чем признание фактов. Видимость в данном случае состояла в том, что оказанием помощи занималась частная фирма «Родерик Горталес и компания». Делами этой фиктивной фирмы ведал сам Бомарше. Он вместе с несколькими коллегами организовал выплату денег за пушки, боеприпасы и другие военные поставки. Второй американский эмиссар, Сайлас Дин из Коннектикута, прибывший в Париж в июне в качестве представителя конгресса, тесно сотрудничал с Бомарше — даже слишком тесно, если верить Артуру Ли. Помощь, которую французское правительство рассматривало как займы, в отчетах Дина нередко фигурировала в качестве подарков. Как Дин, так и Бомарше, распоряжаясь поставками, находили возможность направлять часть денег в свои собственные карманы[708].
По мере разрастания конфликта помощь в виде снаряжения и денег удовлетворяла американцев все меньше, и они начали подумывать о втягивании в войну Франции и Испании, традиционных врагов Великобритании. Они не прельщали себя надеждой, что эти страны вступят в войну из восхищения Америкой и американскими принципами. Однако они надеялись, что Франция и Испания ухватятся за любую возможность свести старые счеты и, что более важно, восстановить баланс сил, который десятью годами ранее сместился в сторону Великобритании. У этих старых врагов опасно было просить слишком многого: ведь если бы они вступили в войну и победили, они бы, несомненно, могли бы закрепиться на американской земле в качестве новых хозяев американцев.
