В ночь на 14 октября союзники достроили вторую параллель, предприняв одновременные атаки на два английских редута, девятый и десятый. Обе атаки были столь же яростными, сколь и романтичными. Предпринятые в темноте и с незаряженными ружьями, они удались исключительно благодаря внезапности — и храбрости. Французы, взявшие девятый редут, более крупный из двух, понесли больше потерь, чем американцы. Возможных причин было две: либо засеки, через которые им пришлось продираться, были более мощными, чем те, что преграждали путь американцам, либо они были не так хорошо подготовлены к преодолению этих препятствий. Засеки действительно задержали их и сделали удобными мишенями для английских стрелков. Наконец инженеры расчистили путь, и французские пехотинцы устремились в окоп и на бруствер. Как только они оказались внутри редута, дело пошло легче, так как часть англичан к этому времени отступила. Справа от них американцы под командованием Александра Гамильтона с ходу прорвались через засеку и бросились на защитников редута, прежде чем те смогли организовать оборону. К утру редуты были соединены со второй линией окопов, и союзники получили позицию, идеально подходящую для последнего штурма[1016].

В последнем отчаянном штурме не возникло необходимости. У англичан осталось не слишком много сил для борьбы, и те, что сохранились, были исчерпаны ими в течение следующих трех дней. 15 октября около полуночи небольшой диверсионный отряд англичан ворвался во вторую параллель и вывел из строя шесть орудий в двух батареях, одной французской и одной американской. Этот рейд был предпринят скорее из бравады, и, столкнувшись с сопротивлением, его участники отступили к своим главным оборонительным рубежам. Следующей ночью в отчаянной попытке спасти свои войска Корнуоллис начал переправлять их через реку в Глостер. Он планировал сосредоточить там достаточно сил, чтобы прорваться сквозь ряды неприятеля и затем повести армию на Нью-Йорк. Он переправил около тысячи человек, когда поднялся шквалистый ветер, сделав дальнейшую переправу войск невозможной. К тому времени, когда ветер и ливень утихли, дальнейшие усилия были бесполезны. Войска были переброшены обратно в Йорктаун, и Корнуоллис начал готовиться к капитуляции. В тот день его позиции были подвергнуты интенсивной бомбардировке[1017].

Семнадцатого октября Корнуоллис отправил к Вашингтону одного из своих офицеров с предложением о капитуляции. В этот и следующий день обсуждались условия. 19 октября, незадолго до полудня, Вашингтон поставил свою подпись под актом о капитуляции, и в два часа дня британская армия сложила оружие[1018].

Капитуляция в Йорктауне не положила конец войне. У англичан еще оставались войска в Нью-Йорке, Чарлстоне (Южная Каролина), отдельных районах Джорджии, Галифаксе (Канада) и Вест-Индии. Однако с началом нового года стремление к миру казалось почти неодолимым. Норт пребывал в самом скверном расположении духа, а правительство утратило последние остатки оптимизма. Король не хотел даже слышать о мире без капитуляции американцев, но парламент полностью разуверился в благоприятном исходе войны[1019].

Во второй половине марта 1782 года Норт потерял всякую надежду и 20-го числа ушел в отставку, которая была ускорена обращением палаты общин, объявлявшим всех, кто будет продолжать наступательные военные действия с целью принуждения колоний к повиновению, врагами своего отечества. Неделей позже лорд Рокингам вновь стал премьер-министром, возглавив правительство, которое король едва терпел. Не любил он и Рокингема, причем настолько сильно, что ему было неприятно находиться в одном помещении с ним, и когда требовалось посоветоваться с премьером, он делал это через Шелберна. Таков был жребий Рокингема — вызывать к себе неприязнь монарха, спасая его от катастрофы.

Шелберн стал государственным секретарем Южного департамента, занимавшегося делами колоний, в то время как Чарльз Джеймс Фокс, его недруг, возглавил Северный департамент, отвечавший за европейские дела. Эти назначения породили неудобные проблемы, так как отныне в сфере дипломатии работали два врага. Они не любили друг друга и расходились в политических взглядах. Тем не менее им приходилось решать тесно связанные между собой вопросы.

Каковы бы ни были отношения внутри нового кабинета, выбор был небогат. Следовало заключать мир. В Америке уже существовала комиссия по мирным переговорам; конгресс образовал ее годом ранее, 15 июня, в надежде на посредничество Австрии и России. В состав комиссии вошли Франклин, Джон Адамс, Генри Лоуренс, Томас Джефферсон и Джон Джей. Лоуренс, который в 1780 году был захвачен британским военным кораблем и заключен в Тауэр, в 1782 году был выпущен, однако он почти не принимал участия в переговорах. Джефферсон, у которого в то время было много своих проблем, уведомил конгресс о своем отказе работать в комиссии. Задача заключения мира для Соединенных Штатов легла на Франклина, Адамса и Джея[1020].

Американские представители приступили к выполнению этой задачи со связанными руками. Конгресс дал им наказ проконсультироваться с французами и последовать их совету. Инструкции конгресса для членов комиссии были разработаны в тот период, когда исход войны оставался еще далеко не решенным; Ла Люзерну, французскому посланнику в Соединенных Штатах, тогда удалось подкупить генерала Джона Салливана, в то время делегата от Нью-Гэмпшира. Французам пришлось купить члена конгресса, потому что они не смогли подобрать ключи к Джону Адамсу, который в 1779 году был назначен одним из членов американской комиссии по мирным переговорам. Верженн опасался прямоты Адамса и его преданности национальным интересам Соединенных Штатов. В июне 1781 года конгресс назначил в комиссию ряд других членов, урезав тем самым полномочия Адамса, и в довершение всего обязал их следовать рекомендациям французов.

Лишь самые наивные члены конгресса, голосуя за эти инструкции, могли всерьез полагать, что они служат интересам их страны. Прозорливые мужи, включая членов комиссии, прекрасно понимали, что цели французов и американцев, будучи сходными в общих чертах, в ряде важных деталей значительно отличаются друг от друга. Право на рыболовство в районе Ньюфаундлендских банок и право сушить улов на берегу представляли жизненно важный интерес для американцев, особенно для жителей Новой Англии. Их также беспокоил вопрос о границах: они не хотели, чтобы канадцы продвигались на юг в Огайо, и настаивали на том, чтобы их западной границей стала река Миссисипи. В то же время Испания заявляла свои права на значительную часть территории к востоку от этой реки. Ни одна из этих проблем, похоже, не представляла для французов настолько сильного интереса, чтобы заставить их изменить свои планы либо в пользу мира, либо в пользу войны. Верженн еще в начале 1781 года был готов согласиться на мир, который бы гарантировал Великобритании и Америке те территории, которыми каждая из них владела в Америке. Великобритания, разумеется, должна была сохранить за собой город Нью-Йорк и значительную часть обеих Каролин и Джорджии.

Испанские интересы также сильно отличались от американских. Хотя в 1779 году Испания вступила в войну с Великобританией, в 1782 году она еще не признавала Соединенные Штаты. Предметом неизменного интереса Испании был Гибралтар. В 1780 году испанские дипломаты провели секретные переговоры со своими британскими коллегами по вопросу войны и не удосужились уведомить своих французских союзников об этом факте.

Сами англичане, несмотря на свое стремление к урегулированию отношений с Америкой и прекращению войны со своими врагами на континенте, хотели сохранить за собой свои старые колониальные владения. Шелберн, к которому перешла обязанность курирования переговоров, когда в июле после смерти Рокингема он возглавил правительство, пытался разрушить союз между Францией и Соединенными Штатами. Если бы ему удалось настроить их друг против друга, Великобритания могла бы участвовать в европейском урегулировании на выгодных для себя условиях.