Соответствовала ли такая стратегия целям и задачам кабинета — вопрос открытый и неразрешимый. Если бы британцам удалось разбить армию Вашингтона, отрезать Новую Англию, привести к «покорности» ее и другие колонии, стали бы они реставрировать свою американскую империю в прежнем объеме? Вполне вероятно, что они столкнулись бы с упорным скрытым противостоянием, которое в конечном итоге вылилось бы в более кровопролитную и жестокую войну. Но даже если бы все закончилось миром, то цена торжества законности и нравственности была бы слишком высока и сделала владычество в колониях бесполезным: в народе, чья созидательная энергия подавляется насильно, тлел бы огонь неповиновения.

Как уже упоминалось, стратегия на лето 1776 года имела гораздо более существенный изъян: она не учитывала того, что Уильям Хау боялся рисковать своей армией в генеральном сражении. После высадки на Статен-Айленде в начале июля его солдаты оставались там в бездействии на протяжении семи недель. Храбрость Хау никуда не делась, но он опасался, что потеря армии может положить конец пребыванию британцев в Америке. Таким образом, Вашингтон и Хау боялись примерно одного и того же, и тревога их основывалась на скудости сил. Хау одну за другой выискивал причины не ввязываться в сражение: так он уверял, что в войсках не хватает походных котлов для кухни, что неблагоприятно скажется на здоровье солдат. Кроме того, он жаловался, что его солдат нельзя заменить: «а это тот ресурс, в котором Америка сможет черпать силы для национальной армии»[603]. Хау был не одинок в этом убеждении: например, лорд Перси, спасший от уничтожения британский корпус при Конкорде в предыдущем году, летом 1776 года писал: «Наша армия настолько мала, что мы просто не можем позволить себе победу». Генерал-адъютант Перси озвучил мнение, которое гуляло по действующей армии после начала боевых действий: «нас уничтожат по кусочкам», а генерал Уильям Мюррей, также находившийся вдалеке от событий, на Менорке, писал после битвы при Банкер-Хилле, что «американцам стоило бы проигрывать по сражению каждую неделю, пока британская армия не иссякнет; может быть, наши войска и непобедимы, но они не бессмертны». Мюррей подытожил проблемы Хау сакраментальным военным афоризмом того времени: «Итоги всякого сражения, по меньшей мере, неопределенны»[604].

Когда Вашингтон в апреле повел свою армию от Бостона к Нью-Йорку, он мало задумывался о нежелании британцев вступать в бой. Нью-Йорк или возможное сражение мало его занимали, хотя он и предполагал, что в один прекрасный день англичане двинутся на среднеатлантические колонии. В настоящее время его больше заботил канадский театр, где он надеялся, что американцы перехватят инициативу, и если не захватят Квебек, то по крайней мере помешают британцам отрезать Новую Англию от остальных колоний. Он опасался, что Хау проплывет по реке Святого Лаврентия и отбросит остатки измученного отряда Арнольда и подкреплений, отправленные туда по приказу конгресса. Правда, ему придавало уверенность то, что новый командующий осадой Квебека генерал-майор Джон Томас был способным офицером. К сожалению, Томас, прибывший под Квебек 1 мая 1776 года, уже через месяц, 2 июня, скончался от оспы.

Канада забирала лучших из лучших среди американских командиров — бригадный генерал Дэвид Вустер, заменивший Томаса, был мало того что некомпетентным — он даже не осознавал этого. Июнь стал смертоносным месяцем не только для генералов, но и для простых солдат. Как только река Святого Лаврентия весной разлилась и на деревьях набухли первые почки, американский отряд в 2000 штыков под командованием бригадного генерала Уильяма Томпсона атаковал позиции противника под Труа-Ривьер. Британцы легко отразили наскок, а затем окружили отряд и почти без боя взяли всех в плен. Неделю спустя Арнольд отвел жалкие остатки своего отряда, всего три сотни человек, от Монреаля к Иль-о-Нуа. Там он нашел 7000 американцев, не меньше половины из которых были больны или ранены. К концу месяца об этих бедствиях узнал и Вашингтон[605].

Уильям Хау прибыл в Нью-Йорк также в июне. Британские военные корабли и транспорты были замечены с косы Сэнди-Хук еще 29 июня, а 3 июля основные силы высадились на Статен-Айленде. Через два дня стало ясно, что британцы также придают большое значение киркам и лопатам, так как войска на Статен-Айленде стали окапываться там. За полтора месяца прибыло еще немало кораблей, доставив 12 июля Ричарда Хау и войска из Галифакса, Англии и Южной Каролины. К середине августа в Нью-Йорке собралось 32 000 человек, включая 8000 гессенских наемников.

Сам Вашингтон наблюдал за этими приготовлениями спокойно, но от других военачальников поступали взволнованные донесения. Его солдаты в ожидании вражеского десанта воздвигали укрепления на южной оконечности Манхэттена. Бруклин-Хайте на Лонг-Айленде считались ключом к Нью-Йорку, поэтому американцы сооружали траншеи и там. Армия нуждалась не столько в укреплениях, сколько в свежих силах, и Вашингтон решил обратиться к конгрессу, а в ожидании неминуемой атаки британцев проводил и тактическое обучение солдат. Этим летом в полном масштабе проявилось умение Вашингтона не пренебрегать деталями, умение уделять внимание как глобальным целям, так и малому. Многим солдатам требовалась огневая подготовка, и в начале июля он приказал каждому солдату сделать по два залпа — упражнение необременительное, но большего количества тренировочных патронов просто не было. Также Вашингтон приказал офицерам и солдатам совершать марш-броски от лагерей к траншеям, чтобы, когда начнется наступление врага, они были знакомы с рельефом местности. Солдатам вменялось в обязанность наполнять свои фляги каждый вечер, так как бой мог начаться в любой момент, и у них не было бы возможности сделать это. Кроме того, Вашингтон приказал снять свинец с крыш зданий — армии требовались пули; порох и кремни были в дефиците, несмотря на все усилия пополнить их запасы[606].

В конце концов настала очередь и морального духа. В начале месяца до армии дошли слухи о принятии Декларации независимости. Каких-то масштабных празднований не было, но, когда 9 июля штаб-квартира получила официальное подтверждение, Вашингтон выстроил войска и зачитал Декларацию вслух. Весь следующий месяц он рассылал приказы, едва ли не проповеди, где напоминал солдатам о великом деле, частью которого они являются, — защите завоеваний свободы. Армия защищает не только права американцев, говорил он, но и естественные права каждого человека. Ближе к концу августа Вашингтон получил возможность повторить свои патриотические призывы с еще большей страстью. На рассвете 22 августа Хау приступил к высадке крупного отряда со Статен-Айленда на Лонг-Айленд в районе бухты Грейвсенд-Бей. Первую часть десанта, состоявшую из легкой пехоты, гренадеров и корпуса гессенцев полковника Карла фон Донопа, возглавили Клинтон и Корнуоллис. С моря высадку прикрывали четыре фрегата. К середине дня было доставлено 15 000 человек и 40 орудий, а 25 августа прибыли еще две бригады гессенских гренадеров под командованием генерала Филипа фон Хайстера, ветерана Семилетней войны[607].

Поначалу Вашингтон недооценил размеры вражеской группировки на Лонг-Айленде, а также не понял намерения Хау, в течение двух-трех дней полагая, что вся высадка является ложным маневром, призванным отвлечь внимание американцев от Нью-Йорка. По мнению Вашингтона, стоило ему двинуться к Лонг-Айленду, как Хау возьмет лишенный защитников город с моря. Эти опасения были резонны, но они плохо соотносились с задачами американцев на Лонг-Айленде и с видением Вашингтоном системы обороны Нью-Йорка. Он решил укреплять Бруклин-Хайте, потому что понимал, что они господствуют над южной оконечностью Манхэттена, точно так же как Дорчестер-Хайтс господствовали над Бостоном. Исходя из этого он решил разделить свою армию, притом что Хау контролировал все подходы с моря и мог воспользоваться этим, чтобы изолировать американцев на обоих островах. Цель Вашингтона была практически невыполнимой, учитывая отсутствие у него флота[608].