— Всё не так плохо, как могло бы быть, да-с, — произнесла она, закончив рассматривать покраснение левого глаза. — Очень плохо, дорогой товарищ, что вы раньше положенного срока сняли повязку. Может быть осложнение, да-с. Но, к нашему обоюдному счастью, пока я этого не вижу. Так что, вполне возможно, если вы будете соблюдать рекомендации, что я вам дам, то выздоровеете очень скоро.

— Я готов, — произнёс я, после разрешения закрыть веки.

— Сейчас я попрошу медсестру ещё раз промыть раствором вам глаза и пропишу капли. Но всё это лечение будет напрасно, если Вы сами не будете заботиться о себе. Ну и капельки три раза в день закапывать не забывайте, да-с.

— И что мне делать?

— Во-первых, не трогать глаза руками. Не чесать. Не царапать ногтями. Занесёте инфекцию и вообще можете лишиться зрения. Помните это! Гигиена, и ещё раз гигиена! А во-вторых, стараться избегать дневного света хотя бы неделю. Роговицы глаз получили небольшие повреждения. Они очень долго заживают. Из-за травмы у вас повышена светочувствительность. Яркий свет глаза раздражает и, происходит то самое, что Вы назвали «слезоотделение». Как результат, вы мало того, что не видите, так ещё и постоянно, вытирая текущие слёзы, тревожите их. Этого надо избегать. Ну и капельки, три раза в день закапывать не забывайте, да-с.

— С капельками понятно, — согласился я, — но вы мне что, опять хотите повязку на глаза сделать? — и буквально почувствовал шестым чувством, что сейчас прозвучит утвердительный ответ на мой вопрос, напомнил: — В десяти километрах от нас немцы. Они вот-вот начнут наступление.

— Помню, как уж тут забудешь, — горестно вздохнула доктор, поднялась со стула, судя по размытому силуэту, подошла к шкафу, что стоял у дальней стены, открыла там дверцу, покопалась, и, что-то взяв в руки, вернулась ко мне и, вложив в ладони, сказала: — Вот, возьмите. Как Алёнка промоет глаза, и капли закапает, Вы сразу же наденьте эти окуляры и носите на здоровье. Без надобности не снимайте.

Судя по форме предмета, что она мне дала, это были очки с круглыми стёклами. На мгновение, приоткрыл глаз и, даже невзирая на расплывчатую картину, что увидел, я понял, что форма и вид этих «окуляров» говорит о том, что они являются точной копией тех очков, что носил кот Базилио в советском кинофильме о приключениях Буратино.

«Ну да, мне было не до эстетики. Если доктор считает, что они мне помогут, и если они и взаправду помогут, то буду ходить в том, что дали и моську тут воротить, заботясь об эфемерной потенциальной непрезентабельности внешнего вида, просто глупо», — хмыкнул я, начав протирать стёкла краешком нательной рубахи.

Анна Ивановна похлопала меня по плечу и вышла, сказав, чтобы я ждал.

Ожидание продлилось недолго. Минут через пять дверь распахнулась, и я услышал тот самый прекрасный голос, который меня сегодня спас:

— Забабашкин, Вас отпустили?

— Да, Алёна, простите, не знаю Вашего отчества, — покивал я.

— Игоревна, — чуть смущённо произнесла та.

Её приятный голос успокаивал, и на душе появилась волнительная радость.

«Ничего себе, неужели я влюбился? Интересно, а она симпатичная? — неожиданно пришли в голову мысли. И я их сразу же постарался прогнать прочь. — Да какая разница, симпатичная она или нет? Может быть, она вообще замужем! Главное, что она уже третий раз за мою жизнь, старается мне помочь!»

Медсестричка тем временем подошла к тумбе, на которой стояли какие-то банки, открыла одну из них, перелила жидкость в миску и, подойдя ко мне, попросила поочерёдно приоткрывать веки. Сама же макала в эту жидкость вату и протирала ей область глаз.

После нескольких таких процедур она просушила мне лицо марлей и в каждый глаз закапала глазные капли, после чего протянула этот пузырёк с каплями мне.

— Закапывайте их себе, Забабашкин, три раза в день. По две капли. Запомнили?

— Да, — кивнул я.

— Доктор сказала, что пару дней будете у нас под наблюдением, так что капать пока буду их Вам я. Приходите в процедурный кабинет. Он оборудован примерно по центру этого этажа. Увидите, там табличку на двери прибили. Ну, а если вдруг там никого не будет, то закапывайте сами. Я могу быть на операции или ранеными заниматься. Их сейчас много. Но, когда я там есть, то приходите, всё сделаем в лучшем виде!

— Как скажете. Раз надо, то готов отбросить свою гордыню и полностью поступить в Ваше распоряжение, — пошутил я, улыбнувшись размытому силуэту девушки.

К моей радости, капли почти сразу начали действовать. Ощутил даже какое-то лёгкое жжение. Надел очки, поморгал и открыл глаза. Слёзы почти перестали течь и я, обрадовавшись этому факту, посмотрел на свою спасительницу.

Напротив меня стояла красивая девушка, которой было на вид около восемнадцати-двадцати лет. Светлые русые волосы заплетены в длинную косу, немного курносый нос в озорных веснушках. Приятные, чуть пухленькие губки. И красивые, бездонные голубые глаза, в которых я сразу же утонул. Всё это говорило лишь об одном — я наконец-то встретил ту, которую не смог встретить за всю свою прошлую жизнь.

Алёна довела меня до палаты и убежала по своим делам. А я ошарашенный остался стоять в коридоре, смотря на старые доски пола и пытаясь прийти в себя.

«Ничего себе меня прибило. Что это? Никогда такого со мной не было. Может быть, гормоны играют, тестостерон стучит по мозгам? Не знаю, но состояние крайне непонятное».

Внутри всё колыхалось и не могло никак успокоиться. Может быть, это действительно была любовь? По ощущениям, наверное, она должна ощущаться именно так. Впрочем, в этом я не уверен. В той жизни я, очевидно, никого не любил, раз такое чувство на меня нахлынуло впервые. А может быть и любил, но любил когда-то очень давно. Да так давно, что даже и не помнил столь ошеломительного спектра эмоций.

Однако любовь или не любовь, но с этим надо было разбираться после.

Пару раз глубоко вдохнул, выдохнул и потряс головой, пытаясь прогнать оттуда непонятные видения. Через полминуты сердце и пульс более-менее нормализовались и я, нарочито громко покашляв в кулак, открыв дверь, вошёл в палату.

Это было небольшое помещение в виде обычной комнаты с одним окном. Шесть кроватей располагались вдоль стен, по три слева и справа. Рядом с каждой стоял стул, который использовался для укладки личных вещей вместо положенной тумбочки. Все койки, кроме одной, были заняты замотанными в бинты ранеными красноармейцами. Всем досталось от войны по-своему. У кого-то была замотана рука, кого-то нога, а у кого-то голова.

Оценив обстановку, поздоровался и представился.

— Красноармеец Алексей Забабашкин. Глаза зацепило.

— Э-э, здравствуй, — произнёс усатый мужчина примерно пятидесяти лет с перебинтованной шеей. — Забабашкин, значит. Интересная фамилия.

— Какая есть, — пожал я плечами.

— Так тебя зрения лишило?

— В общем-то, да…

— Эва, не повезло тебе, паря. Как же тебя так угораздило-то?

— Да вот, от взрыва землёй зацепило.

— Бедолага… Ну, ты проходи, не стой в дверях. Располагайся. Только, — он осёкся. — Э-э, то есть, погоди! Сейчас я встану, и помогу.

— Да не надо. Я сам, спасибо, — отмахнулся от предложения.

Под взглядами раненых бойцов прошёл к свободной койке и, сев на неё, посмотрел вокруг. Привычные белые стены, белёный потолок и играющий в ветвях деревьев повеса-ветер за окном. Почти всё точно так же, как и в моём родном времени, с той лишь разницей, что я не там, а тут, и сейчас идёт самая ужасная за историю человечества война.

Обратив внимание, что на стоящем рядом с моей кроватью стуле лежит газета, взял её в руки. Это оказалась «Правда», выпущенная пару недель назад.

Читать совершенно не хотелось, и, в общем-то, делать этого я и не собирался. Газету же взял просто для того, чтобы хоть как-то погасить неловкость первых минут адаптации, когда попадаешь в чужой коллектив. Ведь сейчас внимание всех пятерых пациентов госпиталя было приковано исключительно к моей персоне. Я это прекрасно видел через тёмные очки, в то время как раненые не могли увидеть направление моего взгляда.