Чтобы отвлечься, пробежался по заголовкам газеты.

«Великая дружба народов». «От Советского Информбюро». «Двенадцатидневная операция». «В боях и маршах». «Трудящиеся предлагают создать фронт обороны». «Крупные волнения в Югославии». «Напряжённое положение во Франции».

Прочитав последний, хмыкнул и вернулся на первую страницу.

В этот момент мне показалось, что вокруг установилась буквально звенящая тишина, нарушаемая лишь дальними звуками артиллерийской канонады. Поднял глаза, и посмотрел на удивлённо разглядывающих меня больных.

— Я что-то не то сделал? — повернулся я к усачу.

— Да нет, не то что бы… Только нам сказали, ты слепой совсем, — ответил тот замявшись. — А ты, вроде как, видишь. Как же так?

— Я не слепой. Это мне просто очки такие выдали. Чтобы на свету глаза не слезились. Мне пока на свет яркий смотреть нельзя, сразу в крота превращаюсь.

— Ах, вот оно как, — облегчённо вздохнул тот усмехнувшись. — То-то я смотрю — слепой, а читает! Тогда давай знакомиться, — и вновь хохотнув, стал представлять соседей по палате. — Этот, что у окна — красноармеец Никита Белов. Этот, что напротив, он — красноармеец…

Раненый продолжил представления, постоянно произнося перед фамилией слово красноармеец, а я задумался. Для моего уха, слово красноармеец звучало немного непривычно. Казалось, что я нахожусь не в 1941 году, а почти на четверть века ранее, во времена Великой Социалистической революции. Именно с революцией у меня ассоциировалось слово красноармеец и казалось, что в этом времени оно уже давно было заменено на привычное слово — солдат.

Но на самом деле, это было совершенно не так. Сейчас, в этом времени, слово солдат фактически является ругательным. И тут дело не в том, что напавшие на нашу страну немецкие военнослужащие именуются солдатами, а в том, что слово солдат ассоциируется с прошлыми, дореволюционными, царскими временами. В связи же с тем, что сейчас культивируется совсем другая идеология и другой образ жизни, многое дореволюционное отметается и считается анахронизмом. Сейчас советские военнослужащие называются либо красноармейцами, либо военнослужащими рядового состава, либо бойцами Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА).

Официально в вооружённых силах СССР категория солдат будет введена лишь в июле 1946 году.

Однако неофициально оно начнёт появляться в разговорах и печати значительно раньше. Многие считают, что произойдёт это благодаря советскому писателю Александру Трифоновичу Твардовскому. Именно он впервые в печати употребит это слово по отношению к военнослужащему в своей поэме «Василий Тёркин», в новелле «Два солдата», которая впервые увидела свет в 1942 году. Нужно сказать, среди командного состава обращение в поэме солдат, вызвало — неудовольствие. А вот рядовому составу «старорежимное» словечко, неожиданно пришлось по душе.

Кстати про командный состав. С ним тоже сейчас не все так, как в 2000-х. В этом времени нет никаких офицеров. И слова такого нет. Оно тоже считается «старорежимным» и ругательным. Руководство военнослужащими осуществляют красные командиры. Офицерами они станут только в 1943 году.

Но всё это будет потом. А сейчас мне нужно было намотать себе на ус, что к солдатам нужно обращаться — красноармеец, либо боец, а к офицерам — командир или по званию.

Старший по палате перечислял имена и фамилии бойцов, включая себя, а я, улыбаясь, добродушно кивал, но особо кто есть кто, не запоминал. Будет время, установим контакт. Сейчас же мне хотелось только одного — расслабиться и отдохнуть.

Когда Апраксин Николай Дмитриевич, закончил представления, я сказал:

— Очень приятно, товарищи. Извините меня, но я только из окружения. Сутки не спал. С ног валюсь от усталости. Поэтому, разрешите, я, пожалуй, посплю.

И увидев понимающие кивки, лёг на кровать, снял «окуляры», положив их на стул, отвернулся к стенке и тут же отключился. Напряжение последних часов, измотанность нервной системы и усталость организма дали о себе знать — заснул мгновенно, едва голова коснулась подушки.

Проснулся, когда на улице уже наступил вечер.

Увидев, что я надеваю очки и собираюсь встать, Апраксин сказал:

— Алексей, тут ужин приносили. Вон, на подоконнике твой стоит. Поешь. Мы тебя будить не стали, уж больно сладко ты спал — повариха даже не смогла тебя растолкать. Так что поешь, подкрепись. Еда — она тоже лечит.

— Большое спасибо, — поблагодарил я, вспомнив, что нужно закапать капли в глаза.

«Однако перед этим неплохо бы умыться».

— Ляксей, ты ежели куда идёшь, дверь открой пошире, и не закрывай, — попросил он, видя, что я поднялся. — И воздуха больше, и репродуктор будет слышно лучше, ежели он заработает. Вроде бы в девять вечера будет сводка новостей. Может, хоть узнаем, что и как на других фронтах деется.

Я посмотрел на круглые настенные часы, что висели на стене в коридоре и были мне видны с моего места. Они показывали без четверти девять. А, значит, до так ожидаемого сообщения ещё есть время. Сходил умыться, прогулялся по коридору и ровно в 21:00 вернулся в палату.

Радио не подвело и, в ожидаемое время, из динамиков донёсся вызывающий дрожь и волнение голос диктора:

— Внимание! Говорит Москва! От советского Информбюро!

Оказалось, что это была вечерняя сводка боевых действий, прошедших за день.

Диктор, чётким и поставленным голосом сообщал, что:

«В течение 11 августа наши войска продолжали бои с противником на Сольцком, Смоленском, Белоцерковском и Уманском направлениях».

«Наша авиация продолжала наносить удары по мотомехчастям и пехоте противника, атаковала его авиацию на аэродромах, а также бомбила крупнейший железнодорожный мост…»

«Разведчик Энского полка…»

«Советские артиллеристы и зенитчики…»

«В районах Западной Белоруссии, захваченных немецко-фашистскими войсками, с каждым днем все шире разрастается партизанское движение…»

Из этих сообщений следовало очевидное: страна воюет, страна сражается, и страна собирается в этой войне победить. Все присутствующие свято верили в это, и, когда сводка закончилась, люди, находящиеся в коридоре, принялись живо обсуждать услышанную информацию.

Однако продолжались обсуждения недолго. Через полчаса была отдана команды «Отбой!» и весь персонал и все пациенты госпиталя разошлись по своим местам.

Упав на свою кровать, я хотел было полежать и хорошенько обдумать всё случившееся со мной. Ведь до этого момента у меня на обдумывание своего положения попросту не было времени, однако и сейчас у меня не получилось это сделать. Только я собрался было по полочкам начать раскладывать свои приключения, как взял, да и провалился в глубокий сон.

Что конкретно мне снилось я, как часто это бывает со снами, не помнил. Вроде бы во сне я куда-то бежал, и, вроде бы, за мной кто-то гнался. То ли немцы, то ли фиг знает кто, но, когда проснулся от крика «Подъём!» понял, что почти не выспался. Это расстроило. Не хотелось быть весь день сонным как муха.

Надел очки и, посмотрев на настенные часы, очень удивился поняв, почему именно я не успел отдохнуть. Стрелки часов показывали, что сейчас три часа ночи.

— А чего так рано разбудили? — задал вопрос кто-то из раненых.

— Сейчас узнаем, — произнёс Апраксин, которого я запомнил из-за возраста (он был самый старый в палате, да ещё и с пышными усами).

В коридоре вновь прозвучала команда: «Подъём!», после которой, в этот раз, было добавлено ещё одно предложение: «Кто в состоянии ходить и держаться на ногах, выходи на построение!»

— Нас зовут, — констатировал я очевидное и, потерев ладонями лицо, чтобы прогнать остатки сна, поднялся на ноги.

Надел выданные мне тапочки и, выйдя в коридор, увидел, что из других палат выходят такие же, как и мои соседи по комнате, забинтованные, получившие раны в бою бойцы.

У оборудованного в рекреации медицинского поста, держа папку с бумагами в руке, стоял какой-то неизвестный мне полковник. Рядом с ним находился подполковник, майор и перебинтованный Воронцов, который, к моему великому удивлению, держался на ногах довольно уверенно. Чуть неподалёку от него стоял Горшков и ещё два бойца НКВД — вероятно, охрана.