Немецкие лётчики, как их камрады ранее, не успевали понять причину своей смерти, а просто получали в макушку положенную долю свинца и врезались в землю, сопровождая таран чернозёма оглушительной детонацией бомб и боекомплекта.

Мне, правда, было уже не до раздавшихся взрывов. В небе оставалось ещё четыре «лаптёжника», а так необходимых для раздачи немцам путёвок в царство Аида бронебойных патронов просто не осталось.

«Что ж, придётся пробовать пробить „фонарь“ обычной пулей», — решил я.

Быстро перезарядил винтовку и, подняв глаза, к своему глубочайшему сожалению не увидел никакой подходящий цели, которая подошла бы мне под уже опробованный метод уничтожения. Было очевидно, что немцы, наконец, поняли, что с тактикой захода на цель в пике что-то не то, а потому все оставшиеся невредимыми самолёты уже летели параллельно земле, иногда постреливая из пулемётов, и сбрасывая бомбы куда попало.

«И куда же мне им надо стрелять, если они не собираются пикировать?» — ненадолго задумался я.

А затем решил проверить, сможет ли боковая часть кабины выдержать пулю.

Прицелился и, разглядев пилота, который, не понимая, что ему делать, крутил головой, выстрелил в боковую проекцию «фонаря». С такого расстояния, а было до цели более пятисот метров, пуля не сумела пробить стекло и поразить лётчика. Она ударилась о поверхность и, вероятно, из-за обтекаемого контура кабины, срикошетила вверх.

Выстрелил ещё раз. Всё произошло точно так же — пуля ушла в рикошет, броня откупилась бестолковой искрой. Даже не попал в фонарь, всё-таки баллистика у обычной пули далеко не та, что у бронебойной.

— Ёлки-палки! — выругался я, получив в руки от Воронцова новую винтовку. — Значит, будем пробовать работать по методичке.

Ближайший самолёт, который следовал за предыдущей моей целью, для моего следующего эксперимента подходил как нельзя кстати.

Судорожно копался в памяти. В прочтённой мной брошюре, насколько я помнил, вроде бы утверждалось, что поражение самолёта может быть в мотор, маслорадиатор, маслобак, расширительные баки, гидрорадиаторы, бензобаки. Я не особо разбирался в конструкциях самолётов, а потому, где конкретно находятся эти самые расширительные баки и тому подобные штуковины, я, разумеется, не знал и мог только предполагать. А раз так, то мне предстояло стрелять по наитию.

Исходя из названий, становилось очевидным, что основная часть этих деталей, агрегатов и механизмов, должны располагаться возле двигателя.

Рассуждал я так: «Двигателю нужен воздух и охлаждение. Следовательно, он не может быть полностью закрыт бронёй. А раз так, то я, наверняка, смогу увидеть какое-нибудь незащищённое место».

Поправил очки и сфокусировал зрение на передней части самолёта. Это принесло свои плоды. Я почти сразу увидел искомое, не защищённое железом, открытое место, в котором были видны какие-то шланги.

Прикинул скорость самолёта, взял упреждение и выстрелил.

Первая же пуля попала точно туда, куда я и целился. Она влетела между боковой защитой мотора и корпусом самолёта и пробила два каких-то шланга. Из них сразу же потекла жидкость тёмно-коричневого цвета, обильно заливая мотор.

Самолёт надсадно кашлянул и задымил. Следующие две пули вошли рядом, порвав ещё один шланг. За самолётом появился дымный хвост, и вражеская железяка устремилась к земле.

Смотреть на её падение я не стал. К этому времени я уже выцеливал следующего за ним — шестого претендента на отбытие с нашей прекрасной планеты в дебри боли и отчаяния.

Шестой вспыхнул даже быстрее, чем пятый. Хватило двух, а не трёх пуль, чтобы тяжёлая машина потеряла управление.

Заметив, что лётчик открыл кабину и пытается вылезти из неё, чтобы выпрыгнуть и спуститься на парашюте, естественно, не дал ему этого сделать, выстрелив в глаз.

«Пленных не брать!» — в очередной раз сказал я сам себе и посмотрел на два оставшихся «Юнкерса».

Я отчётливо понимал, что оставшиеся в живых пилоты, видя, что их атака захлебнулась, уже давно забили на всякий орднунг. Их восьмёрка уже потеряла шесть машин, а потому я чувствовал, что вот-вот оставшиеся в живых пилоты примут решение выйти из боя и вернуться на аэродром.

Разумеется, этого я допускать не хотел. Но и стрелять по этим двум самолётам со своей позиции я не мог. Расстояние для поражения целей было свыше километра, а, значит, слишком большим. У меня были вполне закономерные сомнения в том, что даже бронебойная пуля сможет поразить с такого расстояния бронированную цель. Впрочем, проверить я этого не мог, ввиду отсутствия тех самых пуль. Однако обычными пулями я попробовать мог.

Выстрел. Ещё один. И ещё.

Я оказался прав. Силы пули не хватало, чтобы пробить корпус, а в атакующее пике, где у меня было бы больше шансов, немецкие лётчики входить не собирались.

Видя это, понял, что другого варианта, чем только сократить дистанцию с противником, у меня нет.

— За мной! — скомандовал я Воронцову и, схватив очередное заряженное оружие, выпрыгнул из окопа и помчался на встречу с врагом.

— Стой! Куда⁈ Назад! — закричал мне в спину лейтенант, но, вероятно, всё же последовал за своим первым номером, потому что его крики не удалялись, а так и следовали за мной где-то за спиной. — Забабашкин! Стоять! А ну назад! Убьют же, дурак!

Бежал я где-то полминуты, а затем, словно почувствовав, что расстояние для поражения самолёта уже вполне достаточное, остановился, опустился на колено, прицелился и выстрелил.

На этот раз решил попробовать поразить воздушную цель в другое уязвимое место, о котором говорилось в методичке — маслорадиатор, что тоже находился в носовой части самолёта. Вот сейчас нам с немецким пилотом и предстояло узнать, актуальна ли та информация или нет.

Первым выстрелом попал не в рифлёную поверхность радиатора, а в обшивку двигателя — наверное, сказалось немного сбитое при беге дыхание. Естественно, не пробил. Хмыкнул, прицелился и выстрелил вновь. И вновь промазал, вообще не попал туда, куда хотел — пуля ушла чуть ли не на полметра левее, ударившись о винт. Третьей пулей вообще в самолёт не попал. После этого я, наконец, сообразил, что мушка прицеливания на винтовке сбилась.

— Другую! — прокричал я и, отбросив в сторону давшее сбой оружие, кинул быстрый взгляд на Воронцова. Тот, обвешанный винтовками, словно ёж, тут же протянул мне одну из них и занялся зарядкой уже использованной. — Она косит, не трогай! — крикнул я и, сразу же найдя в воздухе самолет, послал в его сторону свинец.

На этот раз всё прошло без сучка и задоринки. Первая же пуля попала именно туда, куда, исходя из когда-то виденной мной иллюстрации, и следовало попадать. Винт самолёта неожиданно прекратил вращение, аэроплан вздрогнул и, с рёвом сорвавшись в пике, упал где-то между нашими позициями и городом.

— Гм, не похоже это на маслофильтр. Наверное, я картер пробил, заклинив движок, — с сомнением в голосе произнёс я, поражаясь скорости, с какой упал «Юнкерс».

— Готов! Ура! Лёшка, последний остался! — радостно воскликнул мой второй номер и тут же громко с нотками паники в голосе закричал: — Лёшка! Он к нам летит! Лёшка!!

То ли немец меня увидел, то ли это была случайность, но самолёт явно ускорился и полетел прямо на нас. Фриц заходил со стороны города, силуэт самолёта по отношению к нам был во фронтальной проекции, поэтому поразить его шансов у меня практически не было. Но другого шанса судьба мне могла и не предоставить.

В тот момент, когда я увидел, что немец открыл по нам огонь из пулеметов, я нажал на спуск. И, когда нажимал, ощутил резкую вспышку боли и понял, что моя пуля, в отличие от немецкой, опять ушла намного выше самолёта.

И произошло это из-за ранения, что я получил за мгновение до.

«Бабах!» — раздался грохот от скинутой на наши позиции бомбы. В тело упруго ткнулась ударная волна от взрыва — рвануло метрах в ста от нас, но я отчётливо услышал свист летящих осколков.