Джива Рао с мольбой взглянул на шута.

— Адитья-ерда, только не дай ей меня отсюда забрать!

— Не бойтесь, — ответил Адитья. — Никуда она не заберет ни вас, ни вашу сестру. Вы останетесь со мной навсегда.

Резкость его тона Первин совсем не понравилась. Она твердо произнесла:

— Дети, моя обязанность — обеспечить вашу безопасность и вернуть вас домой. Адитья, нам многое нужно обсудить, но первым делом мы должны обеспечить воссоединение детей с матерью.

— А ты знал, что ай уехала? — обратилась Падмабаи к брату. — И раджмата умерла.

Джива Рао застыл.

— Что?

— Очень печально, что ваша бабушка скончалась, — заговорила Первин, видя, как ошарашен маленький князь. — Мы будем искать вашу маму, как вот искали вас…

— Да вы его и не искали, — холодно вставил Адитья. — Это я его поймал несколько часов назад.

Первин отметила, какой непочтительный глагол употребил Адитья. Глаза Дживы Рао слегка увлажнились — трудно было понять, что тому виной, дурные вести или странное поведение шута. Если тот обнаружил князя уже несколько часов назад, почему не сообщил об этом никому в охотничьем домике?

Ганесан залаял, шут резко щелкнул его по морде. Стало ясно, что единственный их потенциальный союзник теперь подчиняется Адитье. Первин не знала, каким командам нападения Мирабаи научила пса; да даже если она и догадается, Ганесан явно не станет ее слушать.

Первин осмотрела помещение, пытаясь сообразить, чем шут и князь занимались до ее появления. Комнатка была тесной и почти пустой: лишь несколько незажженных фонарей, кувшин воды, два складных стула с холщовыми сиденьями — на них вышит герб Сатапура — и резной деревянный комод. В центре стояла жаровня, угли на ней почти догорели. Первин представила себе сцену охоты: один из князей со своим оруженосцем мог здесь передохнуть, выпить чаю, дожидаясь появления крупной кошки, которую можно разглядеть в окно. Тогда князь поднялся бы по лестнице наверх, оттуда бы и выстрелил.

Взгляд ее привлекла какая-то вещица, стоявшая на комоде, — она блеснула в полумраке. Золотая табакерка: блеск бриллиантов, алый растительный узор. Где-то она ее уже видела — может, во дворце? Возможно, шут ее украл.

Табакерка была почти той же формы, что и у покойной махарани. Первин подошла поближе, чтобы вглядеться, поняла, что табакерка скорее напоминает портсигар. И тут она вспомнила, как Вандана похвалялась этим портсигаром в гостевом доме, как потом раскладывала на столе у себя дома другие портсигары, которые купила у Картье.

Когда Адитья прибыл в гостевой дом, Первин учуяла легкий запах дыма.

Вопрос не в том, виделся ли он с Ванданой, а в чем была цель их встречи.

— Вы куда смотрите? — резко поинтересовался Адитья.

— Никуда! Тут тесновато, но довольно уютно. — Главное — не дать ему понять, как ее потряс этот портсигар. Ей нужно одно — выйти отсюда невредимой вместе с детьми. Оказаться подальше от Адитьи, а уж там она сложит вместе фрагменты головоломки.

— Кто рассказал вам про эту башню? — требовательно спросил Адитья.

— Мне на нее указали носильщики, — ответила Первин. — Но вчетвером нам тут тесновато. Позвольте, я уведу детей, тем более что они проголодались.

Он решительнее прежнего преградил путь к выходу. Сложил руки на груди и вымолвил:

— Нет.

— А почему ты такой злой? — обиженно посмотрела на него Падмабаи.

— А что бы вы желали услышать, княжна? — Глаза шута странно блеснули. Первин почувствовала, как мурашки побежали по коже.

Джива Рао сел, прислонившись к стене и обхватив колени руками. Сжался в комочек. Первин пыталась понять, что произошло между махараджей и Адитьей до ее появления. Как будто поняв, как мальчик напуган, Ганесан подбежал поближе и лег с ним рядом, но Джива Рао не разжал рук.

— Адитья-ерда, не надо сердиться, — сказала Падмабаи: она, похоже, еще не ощутила той недвижно свернувшейся в кольцо опасности, которую уже почувствовали Джива Рао и Первин. Потом девочка влезла на складной стул и потребовала: — Пока несут чай, расскажи мне историю.

Адитья бросил на нее взгляд, в котором читалось копившееся годами раздражение. Потом глянул на Первин и цинично закатил глаза.

— Ладно, чего бы и не рассказать им историю. Моя история покажется вам интереснее всех ваших «Ветров в ивах». Махараджа, не соизволите сесть на стул рядом с сестрой?

Приглашение прозвучало учтиво, но Первин было не отделаться от мысли, что детей ждет что-то страшное. Наверное, рассказ будет полон всяческих горестей и обличительных тирад в адрес княжеской семьи. Джива Рао поднялся и пересел на стул рядом с Падмабаи; Первин спросила:

— Может, послушаем «Панчантантру» или притчиджатаки?

— Нет, нет, нет! Первин-сагиб, книги и вы нам можете почитать! — взрослым голосом заговорила Падмабаи. — А шуту положено рассказывать нам истории, которых нет в книгах.

Адитья грациозно раскинул руки и слегка поклонился.

— Как пожелаете, любезная княжна.

Первин стояла неподвижно — от этих придворных манер на нее накатывал все больший ужас.

— Две осени тому назад, когда прекратились дожди и дороги подсохли настолько, что по ним смогла проехать почтовая повозка, почтальоны привезли мне письмо, — начал Адитья. — Имя свое на конверте я прочитать смог, а кроме этого почти ничего.

— Это потому, что ты пока не научился читать! — широко улыбнулась Падмабаи.

Первин вздрогнула, испугавшись, что Адитья отреагирует неадекватно на снисходительность княжны. Но он лишь подмигнул девочке и продолжил все тем же фальшиво любезным тоном:

— Да, ведь я не такой богатый, как вы. Меня в девять лет отправили работать во дворец.

Шуту было двадцать четыре года, выходит, родился он примерно в 1897-м. Махараджа Махендра Рао появился на свет в 1879-м, так что именно он мог быть тем высокородным отцом, от которого Адитья унаследовал свои золотисто-карие глаза. А вот муж покойной махарани, махараджа Мохан Рао, на момент его рождения уже достиг зрелости. И ведь мистер Басу говорил, что, еще будучи подростком, танцовщица куда-то исчезла на несколько месяцев. Первин готова была спорить на что угодно, что исчезновение это пришлось на период между 1896 и 1897 годами.

В эти лихорадочные подсчеты ворвался голос Адитьи:

— Ну а теперь догадайтесь. Кто мог прислать мне письмо, если всем известно, что я неграмотный?

— Кто-то, кто тебя не знает! — сообразила Падмабаи. — А как ты выяснил, что там написано?

— Попросил Пратика прочитать мне письмо. А сказано там было, что, если в определенный день я приеду на ипподром в Пуну, меня там будет ждать богатый подарок.

— И что ты сделал? — Падмабаи нетерпеливо застучала ножками по земляному полу.

— Поездку на ипподром мне удалось устроить без труда, потому что, как вы знаете, мне всегда позволяли путешествовать и привозить раджмате свежие сплетни. — Он многозначительно глянул на Первин, та выдавила на лицо улыбку. Нельзя показывать, как ей страшно.

— И что за подарок? — настороженно поинтересовался Джива Рао.

— Очень красивая дама вручила мне пачку рупий. Я спросил, кто она такая и зачем так поступает. И тут она призналась, что она моя мама! Я ужасно удивился. Всем известно, что я вырос в деревне, в семье шута. Так вот, дама эта попросила его меня вырастить, пока сама она работала.

Падмабаи просияла.

— А где работала такая замечательная мама? Она была красавицей юристкой, как Первин-мемсагиб?

Первин понравилось, что, в понимании Падмабаи, существовал целый мир женщин-юристок, а вот то, что девочка назвала ее красавицей, она сочла нелепым. Сама-то она уж всяко не видела в себе никакой красоты: руки перепачканы, к юбке для верховой езды прилипли листья и сучки.

— Вот какая у нее была работа. — Шут округлил руки, изображая исполнительницу классических индийских танцев. — Некоторое время она танцевала в том самом дворце, который вы так хорошо знаете, для всех приезжавших в гости махараджей. А потом, вместо того чтобы забрать меня из деревни, как поступила бы хорошая добрая женщина, она уехала во Францию и Швейцарию. И на ипподром мама меня позвала затем, чтобы попросить прощения и сказать, что никогда про меня не забывала. А еще — если бы все пошло как надо, я стал бы махараджей.