— Решайте сами, что вы ему скажете. Вряд ли его расстроит мое отсутствие. Однако, если вы ему сообщите, куда я направилась, он может броситься в погоню вместо того, чтобы отправиться с вами в Пуну.

Колин глянул через плечо на здание гостевого дома, будто бы проверяя, что оттуда никто не вышел.

— Скажу ему так: вы нынче не в настроении ехать в Пуну. Вот только боюсь, вам сложно будет разбудить Лакшмана и заставить его людей нести паланкин в столь ранний час.

— Лакшман и носильщики очень устали, — согласилась Первин. — Я и не думала просить их помощи. Зато надеялась, что вы дадите мне на время лошадь.

Колин выпучил глаза.

— Да как вы найдете дорогу, если сидели в закрытом паланкине? Кроме того, через некоторые части леса ехать верхом очень сложно.

Первин решила промолчать про свои потайные страхи. И просто сказала:

— Занавески я почти все время держала раздернутыми. Запомнила много примет. Кроме того, в джунглях достаточно протоптанная тропинка. Вообще, путь несложный, если не по темноте.

С дерева спустился ярко-зеленый попугай, напугал их обоих. Колин заметно покачнулся.

— Лучше сядьте, — предложила Первин, и он сел, подчеркнуто оставив между ними примерно полметра.

— Когда два дня назад вы уезжали, я переживал, что вас не впустят во дворец. Теперь у меня другие переживания. — Колин шумно выдохнул и только потом продолжил: — Я тревожусь за вашу безопасность. Если вас убьют во дворце или на пути туда, что я скажу вашему мужу? Что отпустил вас совсем одну?

— Да ну вас! Он тут вообще ни при чем! — Эти невежливые слова вырвались у Первин прежде, чем она успела себя остановить.

Но Колин не столько обиделся, сколько изумился:

— Что вы имеете в виду?

Не собиралась она открывать ему всю правду, но, с другой стороны, не хотела, чтобы муж стал для него инструментом давления на нее. Она скованно произнесла:

— Для меня он все равно что мертв. И никак не участвует в моей жизни. Собственно, моя смерть его только обрадует.

Колин откинулся назад, как бы пытаясь оценить ее получше.

— Вы хотите сказать, что живете раздельно?

— Совершенно верно. — Первин пыталась изображать равнодушие. — На расстоянии в полторы тысячи километров. Как по мне, лучше бы еще и дальше.

— Вы разведены?

Первин задел его бесстрастный тон.

— Нет. Развестись с Сайрусом я не могу, потому что он недостаточно жестоко меня мучил. Парсийка может получить развод, только если ее серьезно изувечили, выбили глаз, оторвали руку или ногу.

При этих ее словах Колин побледнел. Первин подумала: ее слова об оторванной ноге, видимо, заставили его вспомнить собственное увечье. Наконец он заговорил — и в голосе проскальзывала дрожь:

— Но вы живете в Британской Индии, имеете гражданство, как и я. Развод — вещь осуществимая. Наверняка его можно добиться в суде. Например, на основании прелюбодеяния.

— В парсийском законе нет статьи о прелюбодеянии; вернее, есть, но только если супруг вступает в связь с женщиной, не являющейся проституткой. У меня нет доказательств, что такое случалось.

— Поверить не могу, что в столь прогрессивной религии столь отсталые законы о браке, — нахмурился Колин.

— Действующее парсийское законодательство одобрено англичанами, — заметила Первин. — Кроме того, ваше правительство поддерживает недопустимое семейное право и в других индийских религиозных общинах: так, дочери получают в наследство меньше, чем сыновья, вдов лишают собственности, мужчины и женщины не могут расторгнуть брак, в котором они несчастны.

Колин качнул головой.

— Я ничего про это не знал. Чувствую себя полным идиотом.

Первин очень хотелось дотронуться до его руки: он явно был потрясен. Но тем самым она нарушит приличия. Поэтому она тихо произнесла:

— Я доверила вам важные личные сведения. Меня вряд ли взяли бы на эту работу, знай руководители агентства, что мое прошлое запятнано.

— От меня они ничего не услышат. Конфиденциальная информация останется при мне. — Он дотронулся до рубахи чуть выше груди. — И хочу, чтобы вы знали: я считаю вас очень отважной женщиной — ведь вы сумели вырваться. И слава богу.

Она почувствовала, как заливается краской.

— Не могли бы мы прекратить разговор на личные темы? Я как раз шла в конюшню. Если вы согласны одолжить мне лошадь.

— Я очень за вас беспокоюсь, но останавливать не стану. Слишком многие уже пытались. — Колин поднялся со скамейки. — Важно, чтобы вы уехали прежде, чем князь Сваруп проснется.

Первин не знала, как выразить в словах свою благодарность. И просто произнесла:

— Буду рада увидеть вас во дворце.

Колин запрокинул лицо к небу.

— Туман в предгорьях рассеивается. Надеюсь, вас ждет хорошая погода — и на пути туда, и на пути обратно.

В путь Первин двинулась через полчаса, плотно завернувшись в шаль, так как утро выдалось прохладное. Все необходимое уложили в переметные сумки, в том числе и пакетик с завтраком, который на скорую руку приготовил Рама. Мохит ночевал на конюшне. Его разбудили, и он помог Первин сесть на ту же лошадку Рани, на которой она уже ездила три дня назад. Они затрусили вниз по склону, и Первин показалось, что пятнистая кобылка понемногу разобралась в том, чего же от нее хотят. Оставалось надеяться, что такой же послушной и легкой на ногу она будет и на крутых и сырых участках, которые Первин запомнила из поездки в паланкине.

Тропа привела ее к стене, окружавшей поместье Мехта, и Первин увидела тех же привратников, что дежурили и накануне. Поравнявшись с ними, она натянула повод, удерживая Рани.

— Как себя чувствует бурра-мемсагиб?

Старший привратник отвел глаза — он явно нервничал.

— Нехорошо ей. Доктор у нее.

За открытыми воротами Первин увидела ту же лошадь темной масти, на которой врач приезжал в гостевой дом. На переметных сумках виднелся красный крест — раньше она этой подробности не заметила.

— Не велено никого впускать, пока не скажут, что это безопасно, — вступил в разговор привратник помладше.

Тут Первин вдруг вспомнила слова врача о том, что двое детей заболели холерой. Как могла болезнь проникнуть сюда, за стены поместья?

— У нее холера?

— Он этого пока не сказал! — Старший привратник с укором глянул на младшего. — Но ей совсем худо. Возможно, когда сагиб вернется, его тоже внутрь не пустят.

Первин окатила волна жалости к Вандане. Да, может, та и обманщица, но не заслужила таких страданий. Кроме того, Первин понимала, что навестить Вандану не может — слишком велик риск заразить потом княжеское семейство.

— Я помолюсь за ее здоровье в храме Араньяни, — сказала Первин. Да, она не индуистка, но ей станет легче, если она быстренько произнесет там зороастрийскую молитву — ведь невзгоды обступают со всех сторон. — Попросите, пожалуйста, горничную передать это мемсагиб.

— Это ее главное божество, — заметил старший привратник и коротко кивнул.

Первин попрощалась с дурванами, поняв наконец, что хмурыми они выглядели отнюдь не потому, что она им не понравилась. Они переживали за хозяйку, а еще, видимо, понимали, что и собственное их благополучие под угрозой.

Первин дала Рани шенкеля, та тронулась с места. Сгущался туман, усиливая чувство опасности. Первин не понимала, куда направляется. Ей было неведомо, жив ли князь Джива Рао, как неведомо и то, чем окончится поездка Колина в Пуну, удастся ли ему вызвать на подмогу военных.

Проезжая через деревню, Первин заметила, что на улицах куда больше людей, чем в прошлый ее визит. Двигалась она осторожно, не поднимая головы, сосредоточившись на дороге. Надеялась лишь на то, что ее не признают в этом эксцентричном костюме — вот только слишком пристально вглядывались в нее прохожие.

Добравшись до края леса — деревья здесь росли не так часто, а цветов было больше, — Первин возвратилась мыслями к Вандане. Если доктор Эндрюс не сможет ей помочь, печальным станет возвращение домой для ее мужа. Первин гадала, знал ли Язад тайну кулона с лунным камнем, который Вандана подсунула Первин в качестве подарка раджмате. Возможно, он сам и настоял на том, что кулон должен вернуться во дворец. Но почему? Нужно сосредоточиться, не пропустить отворот к храму. Кроме прочего, Первин внимательно следила, не обнаружится ли следов человеческого присутствия — хотя и сильно сомневалась в том, что Джива Рао заберется один в такую даль.