У входа на больших подушках сидели, скрестив ноги, четыре женщины. На них были шелковые сари в цветах самоцветных камней, с широкой, расшитой золотом каймой. Точно не служанки, скорее фрейлины раджматы. Накануне вечером раджмата не позвала их на ужин, а сейчас, видимо, они присутствовали в качестве свидетельниц.

Большой белый пес поднял голову и оценивающе взглянул на приближавшуюся Первин. Направляясь к трону, она ощущала на спине столь же пристальный взгляд фрейлин. Возможно, они рассматривали ее сари, обернутое не так, как это принято у них.

Вспомнив, как неловко ей было накануне делать реверанс, Первин решила на сей раз поступить иначе. Метрах в пяти от раджматы она остановилась, поставила на пол портфель. Сложила ладони, прижала их к груди, потом подняла ко лбу в уважительном намасте.

Мирабаи с приязнью смотрела на Ганесана, а вдовствующая махарани наблюдала за Первин, мертвой хваткой сжимая в руке золотой скипетр, усыпанный рубинами и лунными камнями.

Первин подумала, не нужно ли склонить голову. Склонила, поняв, что благоговение, с которым она раньше относилась к правительницам, сменилось другим чувством: жалостью. Теперь она смотрела на них как на останки очень богатой и очень нелюдимой семьи. Свекровь и невестку связывали несчастливые отношения, в которые они вступили помимо собственной воли, и у раджматы был единственный способ утвердить свое главенство над чоти-рани: манипуляции будущим князя Дживы Рао.

— Что вы с собой принесли? — отрывисто осведомилась вдовствующая махарани Путлабаи.

— Портфель с документами. На случай, если понадобится уточнить какие-то сведения. — На самом деле Первин побоялась оставить портфель в спальне. Если придется срочно покидать дворец, портфель не должен стать тому препятствием.

— Из чего изготовлен ваш портфель? — уточнила старшая княгиня.

Первин бросила взгляд на Мирабаи, молча прося ей помочь, и увидела у той на лице выражение ужаса. Тут Первин поняла. Нельзя было приносить с собой вещь, изготовленную из шкуры животного, которое для индуистов священно. Она тихо призналась:

— Из сыромятной кожи английской выделки.

— В нашем княжестве можно использовать лишь кожу водяных буйволов и коз.

— Простите, я об этом не подумала. Внутри лежит документ, который я хотела вам передать… — Первин попыталась открыть застежку, бумаги посыпались на мозаичный пол. Пока она собирала листы и отыскивала тот, который собиралась зачитать, за спиной у нее раздавалось тихое хихиканье.

Когда портфель был заперт снова, вдовствующая махарани распорядилась:

— Кто-нибудь, унесите отсюда эту мерзость.

Женщины за спиной у Первин начали пререкаться — никто не хотел брать портфель в руки. Первин едва ли не в исступлении думала о том, сколько в портфеле лежит конфиденциальных документов. Нужно было оставить его в спальне, а с собой взять только конверт с рекомендациями. Но сожалеть было поздно.

Наконец в дверь шагнул Адитья. Он переговорил с фрейлинами, после чего вынес портфель. Первин подумала: придется теперь признаться Колину в том, что она так халатно распорядилась официальными документами. С другой стороны, насколько шут владеет английским? И решится ли просматривать бумаги на виду?

— Теперь можно начинать. — Махарани наставила длинный палец на женщин у Первин за спиной. — Принесите ей подушку!

Одна из дам встала и приблизилась, в руках у нее была плоская подушка из синего бархата, расшитая по краю золотой тесьмой. Подушку она положила примерно в центре зала, лицом к трону, подчеркивая положение Первин как просительницы.

— Слишком далеко. — Вдовствующая махарани сурово глянула на фрейлину. — Пусть подойдет ближе, у меня глаза устали.

— Благодарю, — откликнулась Первин, когда фрейлина положила подушку в полутора метрах от Путлабаи. Та хоть и жаловалась на зрение, а ведь разглядела, что в руках у Первин кожаный портфель. Зоркой она была, как сова, — в отличие от мистера Басу.

Первин вспомнила, с какой легкостью Колин на занятиях йогой садился на землю, скрестив ноги. В той же позе сидела и вдовствующая Махарани, но Первин не обладала нужной гибкостью — она согнула ноги в коленях и опустилась на одно бедро.

После этого она перевела взгляд с Путлабаи на Мирабаи. Почему младшая княгиня сидит на стуле, не на подушке? Возможно, чтобы подчеркнуть ее промежуточный статус: до трона в зенане еще не доросла, но пользуется достаточным уважением, чтобы не опускаться на

пол.

Вдовствующая махарани закашлялась. Первин в очередной раз задалась вопросом о ее здоровье, однако промолчала.

— Я призвала вас, чтобы вы нам сказали, что думаете про нашу семью. — Голос махарани звучал хрипло, понимать ее было трудно. — Однако много ли вы смогли узнать? Я слышала, что вам стало дурно при виде издохшего животного и вы ушли отдыхать.

Первин подумала: шут наверняка так и стоит у двери и слышит, как бездушно отзываются о его любимце. Она решила говорить взвешеннее:

— Да, для меня это стало потрясением. Адитья, видимо, очень горюет по своему любимому другу.

— Он хочет, чтобы вечером совершили погребальный обряд. Раз вам тоже жалко, можете посетить церемонию.

Первин совершенно не собиралась задерживаться до вечера, но об этом можно сказать потом.

— А религиозная кремация животных — это общепринятый обряд?

Вдовствующая княгиня огладила скипетр и покачала головой.

— Нет. Однако шуту эта обезьяна была за младшего брата. Два озорных дурачка!

Тут из-за колонны раздался голос Мирабаи:

— Мне невыносимо думать, что Ганесан может умереть, но он каждый день рискует жизнью. Он заслужил те же почести в конце.

— Нынче утром ты забрала собаку на прогулку, — проскрипела Путлабаи. — Как и всегда. Тебе безразлично, что будет с твоим сыном?

— Пока у нас в гостях госпожа юрист, ему ничего не грозит. — Мирабаи вытянула руку и погладила пса по белой голове.

У Первин упало сердце. Неужели Мирабаи хочет, чтобы она здесь осталась? Первин решила, что нужно четко обозначить свои намерения.

— Раджмата и чоти-рани, я подготовила свои рекомендации. Вот они, у меня в руке.

— Наконец-то. Стоило тогда зря тратить наше время? Говорите! — распорядилась старшая махарани.

Вспомнив, что она намеревалась задобрить обеих, Первин провела языком по пересохшим губам. Ей было не собраться с мыслями.

— Раджмата, прежде всего я хотела бы поблагодарить вас за заботу об обоих ваших внуках. Они в полной мере восприняли от вас представления о традициях, которых надлежит придерживаться правящим особам. Я видела, как княжна Падмабаи любит читать, а ваш внук прекрасно осведомлен об истории Сатапура.

— Совершенно верно. — Вдовствующая махарани поудобнее уселась на троне, явно слегка оттаяв.

Первин перевела взгляд на Мирабаи.

— Кроме того, я поняла, что вы как мать будущего властителя дали ему возможность насладиться детством. Запускать воздушных змеев и наблюдать за животными в этом возрасте естественно. Мудро и то, что вы надеетесь на расширение круга его знакомств.

Мирабаи чуть заметно кивнула, однако не улыбнулась. Она, видимо, поняла, что решение не будет однозначным. Ганесан будто бы почувствовал ее настрой и глухо заворчал на Первин, державшую бумаги в руке.

— Свои рекомендации я написала на английском и на маратхи — в форме официального документа, который может храниться во дворце. — Первин нагнула голову и начала зачитывать то, что в самых официальных выражениях записала менее часа назад: — В документе сказано следующее: «Я, Первин Мистри, представитель Адвокатского агентства Мистри, Бомбей, от лица Колхапурского агентства выражаю признательность за предоставленный мне доступ в Сатапурский дворец в период с 10 по 11 октября 1921 года. В этот промежуток времени я имела возможность опросить многих домочадцев, в том числе махарани Путлабаи, махарани Мирабаи, наставника махараджи мистера Арвинда Басу. Его высочество князь Сваруп не проживает во дворце постоянно, однако, будучи дядей князя и премьер-министром, имеет право на собственное мнение».