— Ну, тогда нужно идти. Завтра сможете еще почитать с Первин-мемсагиб. — Мирабаи повернулась к Первин. — А еще вы посмотрите, как мистер Басу проводит с ними свои жалкие уроки.

— В какое время у них начинаются занятия? — спросила Первин, отметив про себя, что Мирабаи послушалась указаний свекрови касательно детей, хотя той с ними и не было.

Мирабаи пожала плечами.

— Ну, после завтрака.

— Если не будет дождя, я вместо этого пойду пускать змея. И вам всем покажу, — великодушно сообщил Джива Рао.

— С удовольствием посмотрю. — Первин глянула на него с улыбкой. У нее постепенно складывался образ того подлинного мальчика, который обитал за золотым шитьем щегольского костюмчика. Любит животных и прогулки; ему тяжело даются формальности и ограничения, соблюдения которых требуют от него старшие.

— Дети, идем. Книги можете забрать с собой. — Адитья нагнулся и взял книги с кофейного столика из черного дерева — Бандар крепко держался за его шею. Первин уставилась на обезьяньи руки, сообразив, что они очень похожи на человеческие. Она это и раньше замечала, но сейчас, когда обезьянка прижималась к хозяину, она вдруг подумала про ребенка и его отца.

Дети неохотно встали. Оба обняли мать и Читру, а потом двинулись к двери.

— А можно мы на сегодня поменяемся книгами? — спросила княжна Падмабаи у Первин. — Джива Рао почитает мою, а я посмотрю картинки в «Ветре в ивах!»

— Нет! Больно мне интересно смотреть на картинки с девчонками! — тут же запротестовал Джива Рао.

— Будете спорить — отберу обе книги, — пригрозила Мирабаи. Голос звучал строго, но во взгляде читалась любовь.

Когда дети взяли у Адитьи книги, каждый свою, Первин заговорила с Мирабаи:

— Вы не могли бы остаться еще на пять минут? Мне хотелось бы поговорить с вами наедине.

— Нет. — Махарани поднялась, будто и не заметив протянутой руки Читры. — Я слишком устала, а завтра мне очень рано вставать.

По напряженному выражению лица махарани Первин поняла: той, видимо, непривычно выполнять чужие просьбы. А может, дело в меланхолии, из-за которой она живет в постоянном страхе.

— Хорошо. Тогда спокойной ночи.

Мирабаи напоследок снова окинула комнату взглядом.

— Я не осматривала ваши покои до вашего прибытия; здесь пахнет сыростью. Откройте на ночь двери на балкон, чтобы проветрить. В закрытых помещениях всегда заводится плесень. Именно это произошло в старом дворце. Там стоит многовековая вонь.

— А! — ответила Первин, вспомнив, какой запах ударил ей в нос в дурбаре. — Вот только сейчас идет дождь…

— Дождь прекратится. А вы будете дышать свежим воздухом.

После того как Читра заплела ей волосы на ночь, Первин надела халат и вышла постоять на балкон под крышей. Там было шумно, как на оживленной лондонской улице: квакали древесные лягушки, стрекотали сверчки, дождь барабанил по крыше. Вот только, в отличие от Лондона и Бомбея, небо здесь было полностью черным, единственная точка света находилась где-то вдалеке, у самой земли. Может, фонарь стражника. При этой мысли она вспомнила про Лакшмана и его людей, которых разместили там же, где слуг. Они наверняка крепко спят после целого дня пути с паланкином на плечах. И вряд ли их тревожат темные горы вокруг дворца, да и что бы то ни было еще.

Первин не было страшно в маленьком бунгало Колина, расположенном в глубине леса, — однако и в безопасности она там не была, ведь кто-то ее ограбил. С тех пор она постоянно оставалась настороже. Может, во всем виноваты разговоры Мирабаи об отравлениях и ее намеки на нечистого на руку деверя; может — откровенная враждебность Путлабаи. В любом случае Первин давно уже не чувствовала себя такой беспомощной, хотя и находилась в укрепленном дворце, где было полно стражников и слуг.

Ей подумалось: а ведь, наверное, то же самое испытывает и старая махарани. Она уже десять лет живет без мужа, потом — внезапные смерти сына и старшего внука. Как она, видимо, придавлена одиночеством и страхом перед новыми потерями.

К сожалению, в той бесцеремонности, с которой вдовствующая княгиня относилась к невестке и Первин, не было ничего необычного. Первин был прекрасно знаком тот затаенный гнев, который вызывали презрительные манеры пожилой дамы. Ей приходилось сдерживать себя, чтобы не реагировать на Путлабаи так же, как она когда-то реагировала на Бехнуш Содавалла, свою свекровь. После развода с Сайрусом она могла бы навсегда забыть об этой женщине — что сняло бы с ее психики огромную нагрузку. Но получить развод по парсийскому праву Первин не удалось, им с мужем присудили раздельное жительство.

Первин глубоко вздохнула и напомнила себе, что не собирается жить прошлым. Нужно будет тщательнее выбирать слова, следить, нет ли где яда, и решать возложенную на нее задачу. Она вытащила из саквояжа блокнот и стала вкратце записывать услышанное за ужином от обеих махарани. Нужно составить четкое представление о том, чего хочет каждая из дам, хотя удовлетворить обеих, скорее всего, не получится.

Записи отняли около получаса, и, покончив с ними, Первин поняла, что пока еще не хочет спать. На другом конце комнаты она приметила книжный шкаф из покрытого изысканной резьбой красного дерева и пошла посмотреть, что в нем хранится. Книги стояли вперемешку, на английском, хинди и маратхи — что примечательно, были здесь даже труды по математике и географии. По истории княжества ничего. Первин взяла богато иллюстрированное издание «Махабхараты» и забрала с собой в постель; при свете свечи она читала текст на хинди, пока ее не стало клонить в сон — тогда она задула свечу. В голове крутились имена властителей и мудрецов, подумалось: наверное, поэтому князю Дживе Рао книга кажется скучной. Она закрыла глаза и, постепенно приспособившись к гулу насекомых, погрузилась в сон.

Когда Первин проснулась, еще не рассвело. В комнате было тихо — или почти тихо. До нее долетел непонятный звук: шелест ткани, очень тихое дыхание.

В ее комнату в гостевом доме кто-то проник, а она не услышала. Такого не повторится. Но кто это? Лучше, наверное, не выдавать, что она проснулась. Ведь может дойти до потасовки. А если лежать тихо, воры заберут что им надо и уйдут.

Но тут она с нарастающей паникой поняла, что рассуждает неверно. Возможно, к ее постели неслышными шагами приближается убийца, которого послали, чтобы она так и не приняла решения касательно будущего Дживы Рао.

Внутри всплеснулся страх, Первин застыла. Представила себе, в какой ужас придет Колин, не дождавшись ее возвращения. Однако при мысли о нем она вспомнила про свое секретное оружие. Нащупала рядом с подушкой фонарик на батарейках.

— Кто там? — выкрикнула Первин, рывком села и направила луч в темноту.

— Бхагван ке лийе! Тише, ради Всевышнего! — ответил ей яростный женский голос.

Первин направила на голос фонарь и увидела Мирабаи. Лицо махарани было суровым, но в руках, к облегчению Первин, не оказалось ни ножа, ни пистолета.

— Вы велели мне оставить балконную дверь открытой, чтобы проникнуть сюда! — Первин ругала себя за наивность.

— В собственном доме я могу проникать куда угодно, — парировала Мирабаи. — А вы сказали, что хотите поговорить. Не надо мне светить в глаза.

Первин передвинула фонарь, обвела им комнату. Ей хотелось убедиться, что Мирабаи никого с собой не привела. От испуга Первин все еще дрожала всем телом.

Мирабай стремительно скользнула к письменному столу и зажгла свечу в лампе. Посмотрела на Первин, пояснила:

— Электричество по ночам отключают. Мы его вынуждены экономить.

Первин попыталась говорить как можно мягче, хотя волнение пока и не улеглось. На Мирабаи были широкие шаровары под очень коротким сари — весь комплект из мягкого бежевого шелка, прошитого золотыми нитями. То, что махарани оделась так, чтобы, как мужчина, лазать по стенам, свидетельствовало о дерзости ее вторжения.

— Но почему вы пришли ночью, а не с утра?