По лесу необходимо было перемещаться с предельной осторожностью: пускай всем своим видом округа и давала понять, что она нетронута посторонним человеческим вмешательством, утеря бдительности всегда приравнивается к потере жизни. Переговаривались мы мало, зачастую поддерживая контакт жестами.

Несколько раз мы натыкались на различную дичь: зайцы, олени, кабаны и прочее зверьё. Крупная добыча нам не попалась, однако её приметы, оставленные в когтистых следах и порезах с грязью на стволах деревьев, давали понять, что она где-то да ошивается. Что-что, а переживать о харчах по нашему возвращению не приходилось. К счастью моего спутника, нами не было обнаружено следов извергов, что лишь утверждало мысль о безопасности этого места для дальнейшего переезда.

Круг солнца начал постепенно закатываться за горизонт: надо возвращаться обратно к перевалу. Признаться, после обитания в поселении и регулярного питания органической пищей вместо химической байды, живот давал чаще о себе знать. Вот и сейчас подбирающийся голод, вкупе с уходящим днём побуждали сматываться обратно.

— На сегодня хватит, пора возвращаться. Дальнейший осмотр продолжим завтра.

В ответ я получил утвердительный кивок. Всё-таки понятливый человек.

С обратной дорогой не возникало больших трудностей, так как мы оставляли определённые метки — небольшие магнитные шары, работающие по принципу компаса: один шарик, находясь в прозрачной круглой сплющенной коробке, притягивался к оставленному ранее шарику, что и показывало верное направление. Моему помощнику с его-то навыками это не требовалась, однако предосторожность никогда не бывает лишней. Приблуда удобная, особенно когда дело касается лесных вылазок. Такой у меня ранее не имелось. В ней отсутствовал смысл — у меня не было и не будет дороги назад, не было и не будет иной цели кроме одной — ЕГО головы. Сейчас на моём пути возникли определённые промедления, однако скоро это измениться, и я…

Мой напарник резко остановился. До нынешнего момента наш темп был очень равномерен: мы старались охватить как можно больше деталей местности, поэтому шли друг от друга по сторонам, от чего такая резкая смена была заметна. Это говорило лишь об одном — что-то не так.

— Там — указательный палец руки направился в ту часть леса, которую я планировал обследовать завтра.

— Что «там»? Что ты услышал?

— Людей.

Короткая фраза запустила в моей голове моментальную реакцию: раз уж я командир, моё слово является главным, от чего оно будет иметь влияние не только на мою жизнь, но и на положение, которое, с учётом обстоятельств, мне ещё пригодится. Попытки убедить его в том, что ему послышалось, могут вызвать ко мне недоверие: ещё хуже, если он посчитает меня соучастником неизвестных, из-за чего всё прошедшее время может улететь в тартарары. Было бы куда легче, услышь я сам чего-нибудь, но в моих ушах царила тишь да гладь, которую теперь перебивал гул усердно работающих мозгов и стук сердца. К тому же, неизвестно что именно это за отряд, да и вообще — не изверги ли это?

— Уверен, что это именно люди?

— Изверги механизмы, они тише. Люди делают больше движений. Больше движений, больше шума.

Значит, это какая-то группа. Обоснуйся здесь другое поселение, оно явно оставило бы свой след на флоре, или вообще, в крайнем случае, могла случиться встреча с его разведчиками. Но этого не произошло, а природа по внешним признакам нетронута. Следовательно, это иная, более малочисленная компания, преследующая свои неизвестные мотивы. И надо выяснить, чего они забыли здесь, и уже отталкиваться от этого.

Весь этот бурный поток водоворотом стягивал мысли в единое решение. На это потребовалось несколько секунд.

— Веди меня.

Данное происшествие никак не повлияло на моё спокойствие. Какие-либо эмоциональные бурления могут лишь усугубить положение. Да и понимание собственных сил попросту не даёт им образоваться. Теперь я следовал за своим компаньоном — складывалось ощущение, будто он ориентировался на местности по наитию. Хотя, впрочем, так и было. Небо уже заволакивала темень, поэтому приходилось не только следить за путеводителем, но и за собственными движениями — один неосторожный шорох, и неизвестно какой оборот приобретут события.

Спустя некоторое время такого блуждания в поле зрения замерцал свет — явный признак того, что мы уже близко.

— Будь осторожен насколько это для тебя возможно. Без каких-либо выпадов.

Я кинул на него взгляд. В опустившемся вечере становилось сложнее различать детали местности и тем более внешности, однако судя по выражению его глаз, ему так же пришлось через многое пройти и понять определённые вещи — оно было невозмутимым, но в них ощущалось едва уловимое, хорошо затаённое предубеждение ко мне: ему будто были видны все закоулки души и понимание моих намерений. А я думал, что понял всё про каждого. На несколько мгновений его скрытые вечерним покровом зрачки завели меня в тупиковые закутки сознания, словно откинув на месяц-два назад, когда в момент пробуждения присутствовало то же самое склизкое ощущения при разговоре со старым хрычом. Но на то моя голова и находится на плечах — в любой ситуации необходимо соображать быстро. Иначе совести попросту негде будет ютиться и некого мучать. Я кивнул ему в ответ.

С каждым шагом цель становилась ближе. Очевидно, что вдали виднелось некоторое свечение, судя по всему, от лампы — во избежание лишних следов от столба кострового дыма в небо. Умно. Вот только от лишних глаз такое ухищрение всё равно не уберегло. Помимо искусственности источника освещения, в их пользу играл естественный фактор: для остановки неизвестные выбрали углублённую местность — таким образом, даже несмотря на приближение, источник не становился ярче, что вызывало некоторую неразбериху в перемещении. Однако моему товарищу это никак не мешало. Поэтому в определённый момент, ухватив за шкирку, он отволок меня в сторону во тьму деревьев.

— Дальше будет спуск, мы можем вызвать шум. Останемся здесь, с этой точки я хорошо слышу то, что они обсуждают.

— Они о чём-то говорят? Ни черта не слышу!

Я ощутил себя круглым идиотом — не только потому, что на меня посмотрели соответствующе, но и из-за собственной недальновидности, которую я продолжаю показывать. Сравнивать чуткость слуха человека, который по дуновениям ветра смог определить надвигающуюся грозу со своим, истерзанным взрывами снарядов и свистами извергов, надо было ещё догадаться.

— Раз в 30 минут я буду пересказывать их разговоры. Пока они незначительны. Если будет что-то срочное, я сообщу. Сейчас молчим.

Молчание. Сколько лет я прожил в нём? Лишь редкие «нежелательные» встречи с мародёрами и договора на защиту селений прорывали её. Всё остальное время я был один. Сам с собой. Казалось бы, столько времени прошло, я должен знать себя на зубок, от и до. Так оно и есть: мои реакции выверены, тело имеет полное сопряжение с мозгом, от чего зачаток действия тут же переходит в нейроны и отдаёт точечные движения. Но откуда это ощущение неполноценности? Почему все мои чувства, эмоции, прошлое, накрыты тентом? Что находится под непроглядностью этой материи? Каждый раз, когда я пытаюсь сорвать покров, меня тут же уносит. Нечто непонятное и хаотичное. Жалкое травоядное нашло свою погибель в пасти хищника, несущего добычу в логово. Неужели жертвой являюсь я сам? Тогда кто охотник?

Шорох отвлёк меня. Нельзя сказать, что я уснул, скорее ушёл на автопилот. Всё это время моё тело находилось в состоянии выжидания момента — дай лишь повод, условный сигнал, инстинкты бы тут же унесли меня туда, где нет места подобному бичеванию. Туда, где животное берёт вверх над человеческим началом. Туда, где в жерле битвы жизнь изжигает саму себя. Туда, где я могу ощутить её истинную сущность. Туда, где…

Повторное движение, издавшее новый звук, оказалось ранее подслушивающим подчинённым, находившемуся теперь предельно близко. Он прильнул к моему уху: