Шея выгибается. Мой взор погружается в небо: сквозь пелену усталости и предобморочное состояние я вспоминаю о том, как же давно не видел звёзд. Потрясающе. Через болевой туман они напоминают белёсые кляксы глазниц. Кому они принадлежат? Почему тот, кто имеет столько глаз, не поможет мне? Почему оно просто смотрит? Видимо, тоже с НИМ заодно… Его надо…

Мысль обрывается: происходит сброс. Обессиленное тело падает на землю. Тьма.

Вспышка. Что это? В моём небытии есть свет? Уж не думал, что такие как я достойны увидеть его ещё хоть раз, находясь по ту сторону жизни. Стоп. Если моё сознание мертво, где формируются эти мысли? Что за ощущение тяжести: неужели это моё тело? Оно будто заполнено чем-то тяжёлым и вязким, никакое движение сейчас мне не подвластно. Однако, я чувствую его: слух, даже если забыть про его тугость, воспринимает отдалённые шорохи. Нюх улавливает какие-то странные нотки: бинты пропитанные спиртовой микстурой, странные лечебные ароматы и… Воск? Сразу после этого домысла в углу моей пустоты возникает свечение. От всплеска, выведшего меня оттуда его отличает постоянство и тепло. Но наиболее важным является уверенность в том, что если я направлю на этот источник всё внимание, то это сможет вытащить меня из тьмы. Ладно, попробуем: в любом случае, рисковать уже точно нечем. Я сконцентрировал всё своё существо на этом свете: моя теория оказалась верна. Находясь, если так можно сказать, в «дальнем углу», тот начал стремительными темпами расширять свои охваты, пока полностью не заполонил собой всё — оковы век сняты, обзор для глаз свободен.

Небольшое округлое помещение и конусообразная крыша. Это шатёр. Пространство обставлено цветными колбами с лекарствами, медицинской аппаратурой и свечами. Именно они, а если быть точнее та, что стояла около моей койки, вытащила меня из забытья. Я не волновался насчёт того каким образом очутился здесь. Скорее даже наоборот, в голове сразу нарисовалась отчётливая картина произошедшего: вспомнив о том сиянии в оторванной голове, несложно было догадаться о близости какого-то поселения. К нему бы я и направился после перевала, не устрой на меня нападение эти стеклянные куски дерьма. Видать жители, услышав подрыв снарядов, выдвинулись на место бойни, где и обнаружили моё поверженное тело. С этим всё понятно. Однако, другие вопросы не могли быть решены подобным суждением: где моё копьё, оставшиеся вещи? В каком сейчас я нахожусь состоянии? Когда снова встану на ноги? В конце концов — сколько я провалялся без сознания?

Видать мысли были подключены к громкоговорителю, иначе объяснить появление в моей нынешней обители человека сразу после этих рассуждений крайне сложно. Смутным взглядом я различил старикашку невысокого роста, с большим выпуклым лбом, густыми белоснежными бровями и длинной бородкой такого же цвета. Глаз не было видно: бровной навес прятал их, да и сами по себе они более напоминали узкие щели, сквозь которые изредка мелькали белки со зрачками. Никакой угрозы с его стороны не было: мародёры бы просто растащили мои жалкие остатки, а эти вон какие, сердечные. В руках деда был некий свёрток — пахнуло съестным. В рот тут же прильнула слюна — последние дни, если не неделю, мне приходилось давиться тем безвкусным желе, которое выполняло единственную функцию: не давать мне скрючиться от голода.

Пока я размышлял на этот счёт, дед подтащил к койке стул. Усевшись на него, тот принялся смотреть на меня. Глаз его не было видно, однако молчание, равномерный треск свечи и тишина обстановки были красноречивее всего того, что мы могли бы сказать друг другу. Он видел меня насквозь: мой взгляд тупился об стену.

— Тебя нашли 5 дней назад. Пришлось изрядно подлатать тело, дабы твой дух не покинул его. Удивительно, что ты вообще сейчас в добром здравии: любому другому, с твоими старыми ранами, уже обычная ходьба доставляла бы массу хлопот. Ты же мало того, что продолжал свой странствие, умудрился пережить стычку с извергами, попутно приобретя новые травмы.

— Угу. Где…

— Половина найденной рухляди непригодно к восстановлению. Другая часть немного лучше, но не то чтобы сильно. Видимо, эти вещи пропитались твоей несносностью, иначе всё должно было сломаться намного раньше: впрочем, так можно сказать и про тебя.

— Сочту за комплимент, дед. Скольком мне ещё придётся пролежать без дела?

— Не меня об этом спрашивай. Вот твой паёк. Приятного аппетита.

Встав и вернув стул на место, где тот стоял, он покинул палату. И как это понимать? Он же меня и выхаживал, учитывая точность его ответов, кому как не ему знать о моём текущем состоянии? «Не меня об этом спрашивай» — как отрезал сказал. Скорее, это личная специфика определённого старикашки, остальное население явно более сговорчивое. Спасибо хотя бы за харчи, хрыч.

В теле взбаламутилась тяжесть-оно с огромным трудом начало двигаться в сторону рядом стоящего столика. Из-за слабости рука более напоминала огромное бревно, которое ещё и приходилось удерживать с края. Но непомерными усилиями содержимое миски было доставлено в мой рот. То была гороховая каша, слегка солёная, и, судя по приятной жирности, с маслом. Её тепло тут же разлилось по моему желудку, растапливая собой образовавшееся внутреннее томление.

Покой. Тихо. Вокруг меня обитают живые люди, и учитывая оказанный уход, они явно неплохие, даже можно сказать что добропорядочные. Как давно не мелькали подобные слова в моём обороте мыслей. На сытый желудок всё иначе воспринимается. Даже мысли о НЁМ отошли на другой план. Глаза постепенно слипаются: организм на данном этапе достиг своего суточного лимита, и ему необходимо время на перезарядку. Что же, я не против.

Тело восстанавливалось, но не так быстро как того хотелось. Болезненная вязь постепенно оползала, и я начинал возвращаться в привычное русло. Про тренировки, оттачивание навыков или, тем более, про восстановление/создание нового обмундирования речи и не шло. Пришлось смириться с ситуацией, посвятив себя собственному выздоровлению и наблюдению за временным пристанищем.

Из себя оно представляло некрупное селение на 30, может чуть больше-меньше, шатров. В счёте я крайне посредственен. Мне и ранее приходилось видеть подобную кочующую организацию: живя таким образом, не составляло труда оперативно менять дислокацию, что в наших реалиях являлось огромным преимуществом. Ранее, находясь в пути, я замечал подобные деревушки во всех состояниях: когда они стояли на месте, когда съезжали с него и… Когда на них совершали набеги. Тогда, оценивая ситуацию издали, для себя я принимал решение о том, стоит ли вступаться в конфликт, или же нет. Делалось это далеко не из благородных побуждений: при удачной обороне в качестве оплаты выдавали определённые ресурсы и продовольствие, что для кочующего образа жизни, можно сказать, бесценно. Если сила была на стороне нападающих, то что же — этот мир выживает по принципу «Сильный жрёт слабого». Моя цель другая, я не при делах.

У деревни в качестве защиты от тварей применялась та же система, которую использовал я, только сильно увеличенная в масштабах и с закреплёнными по радиусу ультразвуковыми установками вместо мин. Для устранения извергов на дальнем расстоянии стояли арбалеты с металлическими стрелами, а если те приближались слишком близко, то в ход шли копья с наручами. На крайний же случай, в их арсенале для обороны хранилось огнестрельное оружие — нынче настоящее сокровище. Стволов было достаточно, патроны тоже имелись, однако они, являясь ресурсом исчисляемым, использовались только в критических ситуациях — если надвигался крупный рой, либо же когда происходили нападки мародёров. Редко, да и не сказать, что метко: огнестрел не был особо действенным против извергов, а большинство жителей представляло из себя мирное население, которое может взять какое-либо оружие разве что для устрашения. Это, в сущности, единственный недостаток, который сильно усложнял им жизнь.