Очень хороший знак, просто праздник какой-то. Готовился к встрече не с экзаменатором, а с кем-то посерьезнее. Знакомый круглый камень ненавязчиво намекал, куда надо сесть, и что врать не совсем для здоровья полезно.

— Присаживайся, Боря, расскажи, как ты попал в квартал кожевников, — начал птомант. На свет появилась толстенная папка, та же, что у исправника лежала, знакомо уголок загнут.

— Как мне к вам обращаться? — ответил я своим вопросом. Надо чуть оглядеться сначала и отдышаться.

— Думаю, что вполне подойдет что-то нейтральное, например — Господин птомант четвертой ступени.

— Отец учил меня никогда не иметь никаких дел с людьми, скрывающими свое имя.

— Твой отец безусловно прав, только во всем бывают исключения. У птомантов не спрашивают имен. Есть суеверие, что, произнося вслух такое имя, можно навлечь на себя неприятности.

— Понятно, господин птомант четвертой ступени, а у вас нет водички попить?

— Боря, ты уклоняешься от вопроса, мне начинать думать, что тебе есть что скрывать? Как ты попал в ремесленный квартал?

— Вышел из повозки прогуляться, как мог бы выйти в любом другом месте. Также случайно пересекся с детьми, а потом и со взрослыми познакомился, — начал я.

— Так ли случайно, Боря? Можешь говорить свободнее, я в курсе, что тебя преследовал наемник.

— Вышел действительно случайно, искал тихое место, чтобы разобраться с преследователем, — ответил я.

— Это про него ты говорил: — «Незнакомому мужику яйца раздавил всмятку?» Можешь не отвечать, вот донесение дежурного обера.

— Он мне действительно не знаком. Хвост обнаружил случайно, попытался оторваться — не удалось. Поэтому пришлось выкручиваться.

— Знаешь, Боря, это все лирика. Ты же приехал только вчера, никого не видел, толком не общался. Вот друзья твои из трактира гадости рассказывают. Как так? Как в тебе два человека уживается, принципиально разных?

Ты же прав оказался до мелочей. Стас Ястребженский действительно не родной сын барона. Жена нагуляла его, когда делала заказы кожаных сумок. Кузнец шантажировал баронессу всю жизнь, заставил познакомить с сыном. И она подстроила так, чтобы парень на все лето поехал обучаться кузнечному ремеслу. Кузнец не выдержал, напился и признался. А Стас, узнав правду, жутко расстроился, и на этой почве начал вымещать зло.

— Тут не просто расстроился, обычные люди так не расстраиваются, — заметил я.

— Триггером послужил детский смех. Он серьезно вбил себе в голову, что смеются над ним и его происхождением. Убивал бессмысленно и жестоко. Вначале везло, потом открыл пару нестандартных навыков. Если бы ты не остановил его, ему бы стерли память об экзамене, и вечером он бы убил снова.

— Это все вы за шесть часов определили?

— За всеми не уследишь, ни наблюдателей, ни оберов на всех не хватит. Если такого убийцу не поймать в начале карьеры, а дать развиваться — он в сущий кошмар для дознавателей превращается. Когда надо, инквизорий умеет работать быстро. В смысле, когда их подводят к куче и тыкают в нее носом. Тебя никто ни в чем не обвиняет, но и благодарить тоже никто не будет. Давай сниму наручи и заодно залечу твой перелом, лучевая кость лопнула, хороший толчок — и она сдвинется.

— Вы видите без касания?

— Ты тоже так сможешь, чувствую, что очень скоро. Здесь в шкатулке слеза птоманта, и она по праву твоя.

— Посмотреть можно?

— Ответь только на один вопрос. Когда ты решил выбрать путь смерти?

Потянувшаяся к шкатулке рука отдернулась. Всегда есть какое-нибудь НО, тайный смысл, двойное дно. Я надолго задумался, ответить надо так, чтобы задницу не прожарило. Вопрос однозначно с подвохом. Начал спокойно методично перебирать в голове последние события, вспоминать диалоги. Кажется, увлекся чересчур.

Минут через пятнадцать птомант нетерпеливо заерзал.

— Почему так долго, какие могут быть сложности в этом вопросе? Я просмотрел твое дело с момента, когда тебя крестили милостью. В школе ты никогда и никому не показывал, ни ум, ни решительность, ни готовность действовать. Вообще ничего не показывал. Тебя кто-то тренировал, обучал? На сканировании недельной давности ничего интересного нет. Ты ловко скрывался с самого детства, или есть что-то еще?

Почему так долго? Да это же подсказка и, кажется, выход.

Посмотрел птоманту прямо в глаза и сказал твердо: — С чего вы взяли, что я когда-то решал встать на путь смерти?

Выдерживаем театральную паузу.

— Времени не существует, а значит ваш вопрос не имеет значения. Филипп Червоуст говорил, или еще скажет — «Когда — это не важно. То, что мы воспринимаем как течение времени, — это ментальный процесс, происходящий между памятью и ожиданием». Для простых людей все время что-то происходит или течет, но это чувство, порожденное случайностью, наивностью и ограничениями. Возможно, я еще ничего не решил, но это решение неизбежно.

Завис птомант, переваривая, что я не него вывалил. Главное — умный вид делать. Обмануть этот камень легко, как, в сущности, любой полиграф. Надо быть уверенным, все что говоришь — это святая правда.

— Ты знаком с древними текстами? Как к тебе мог попасть Трактат о потерянном времени?

— Граф Собакин давал почитать. По большому секрету.

— Собакин? Твой клан по отцу. А у него откуда? Это они тебя послали, не Таракановы?

— Не буду ничего отрицать, но и подтверждать не буду, это не мои секреты. Так что, я могу идти?

Птомант засуетился. Руки начали выдавать нетерпение и спешку.

— Почти. Осталась формальность.

По окончанию учебы бюджетному птоманту предлагается стандартный двенадцатилетний контракт. Плюс у каждого выпускника есть обязанности перед людьми, которые его направили — семья, род, клан.

— Понимаю. Ничего не дается просто так, — заметил я. — Мне это объясняли.

Собеседник продолжил: — Птомантия — это профессия вредная. Половина выпускников теряют стабильность в течение первого года после выпуска. До завершения контракта в здравом уме дотягивает не больше одного из сотни. Но я уверен, тебе ничего такого не грозит. У меня есть возможность и полномочия сразу предложить тебе более мягкие условия. Только шесть лет и работа в престижном и безопасном месте. Где придется служить — распределяет канцелярия. За теплые места идет борьба между кланами. С твоим умением заводить друзей, у тебя не иллюзорный шанс оказаться в каком-нибудь нехорошем месте, опасном и непригодном для жизни. Тебе очень повезло прямо на старте заручиться поддержкой…

На секунду представил на месте птоманта старшего сержанта Серченко, так же вдохновенно подбивал молодых к службе по контракту. Вот так сидят, уши развесив, а потом этими же ушами хлопают — как я мог на такое подписаться.

— Спасибо, но не хочу быть кому-то обязанным раньше времени. Стандартный контракт вполне подойдет, — я ответил твердо и достаточно жестко.

Птомант нахмурился. Не ожидал отказа, такого явного и однозначного.

— Ну что же, ясно. Я все равно буду наблюдать, следить за твоими успехами.

Пробежался глазами по одной невзрачной бумажке. Контракт стандартный ученический, по окончанию трехлетнего обучения — двенадцать лет работы по распределению. Слезу в любой момент можно сдать досрочно, получив денежный эквивалент отработанных полных лет — десять тысяч за первый год и по пятьдесят за каждый следующий. Слеза не наследуется, после завершения контракта можно три года работать на себя, потом обязан сдать ее в храм. Или здравствуй новый контракт.

На оборотной стороне приложение мелким шрифтом — целый список всего, за что может последовать отчисление через принудительно изъятие слезы. Не сказал бы что мне этот раздел интересен, но прочитал для общего развития.

Через месяц обязан сдать первую контрольную точку — получить вторую ступень. После этого официально считаюсь студентом. Кажется, вовсе шумоголовым надо быть, чтобы с наставником за месяц 72 не набрать. Через год обучения обязан получить розу и через три — рубин.