— Мама, смотри! — воскликнул он.

Он показывал на индуса в красном тюрбанерегулирующего движение.

Маленькой я плакала, стоило мне увидеть индусов-регулировщиков. Это потому, что одна из жен отца сказала, что, если я не буду слушаться, она отдаст меня «красным тюрбанам» и они заколют меня своими острыми бородами.

— Не бойся, — сказала я сыну. — Видишь этот тюрбан у него на голове? Он всего лишь выстирал белье и так вывесил его сушиться.

Мальчик попытался привстать на сиденье машины и рассмотреть индуса получше.

— Не учи его всякой чуши! — сказал Вэнь Фу, и Данру тут же сел.

Сейчас меня восхищали и многолюдность, и городской шум. Казалось, ничего не было разрушено или повреждено, ничего не изменилось. Во всяком случае, на центральных улицах. Гудели машины и такси, между ними сновали велосипеды, а на тротуарах процветала жизнь во всевозможных формах: богатые торговцы в дорогих костюмах, крестьяне, толкающие перед собой тележки с овощами, школьницы, держащиеся за руки, современные женщины в самых модных шляпках и туфлях на высоченном каблуке, которые знали, что на них все смотрят с завистью.

На улицах встречались и иностранцы, но не часто, это я хорошо помню. И шли они не такой уж уверенной походкой и с куда меньшей гордостью, чем раньше. Переходя дорогу, иностранцы внимательно оглядывались по сторонам, уже не думая, что ради них готов замереть весь мир.

Когда мы подъезжали к дому, я думала, как рассказать отцу о своем браке и объяснить, почему хочу развода.

Я заставила себя вспомнить о том, что произошло с Ику. Я скажу: «Отец…» И заплачу. Я скажу:

«Он кричал: пусть она умирает, мне нет до нее дела.

Это он дал ей умереть!» Я вспомнила, что Вэнь Фу проиграл почти все мои деньги. «И когда у меня больше нечего было красть, он стал использовать мое тело как разменную фишку. Он смеялся и говорил другим мужчинам, что они могут со мной переспать, если он проиграет». Я вспомнила множество ночей, когда он использовал мое тело после того, как уже побывал с другими женщинами. «Он даже привел женщину в нашу постель и заставил меня смотреть!» Конечно же, я не стала смотреть, но не смогла заткнуть уши.

Чем больше я обо всем вспоминала, тем сильнее учащалось мое дыхание, наполняя меня ненавистью.

Как отец откажет мне в помощи? Он обязательно мне поможет! Какая семья захочет такого ужасного зятя? У него нет ни чувств, ни морали, ни стыда. Вот о чем я думала, когда мы подъезжали к дому отца на Джулу-роуд. Но не учла одного: если моя жизнь могла настолько измениться за эти восемь лет, то та же участь могла постигнуть и отца.

Проходя через арку ворот, я сразу заметила непривычную, странную тишину. На всех окнах были закрыты ставни, словно дом готовился к зиме. Вот только на дворе стоял теплый сентябрь.

— Какой большой дом! — сказал Данру. — Кто здесь живет?

— Тихо! — цыкнул Вэнь Фу.

Я плохо знала отцовский дом, поэтому не заметила других перемен, на которые мое внимание обратили позже. Ворота были сломаны и грубо починены, статуи в саду сброшены и утащены в неизвестном направлении, стены на первом этаже наспех перекрасили в цвет, не гармонировавший со всем остальным домом. А оконные ставни скрывали разбитые стекла, которые так и не удосужились вставить.

Служанка долго не открывала, а когда приоткрыла дверь, внимательно нас рассматривала, пока я рассказывала ей, кто мы такие: дочь Цзян Сяо-йена, зять и внук.

— Айи, — обратилась я к ней, используя слово «тетушка», поскольку не знала ее положения в семье, — я пришла навестить отца.

Эта немолодая женщина в простой рабочей одежде, низенькая и пухлая, совершенно не походила на прислугу состоятельных людей, всегда открывающую дверь. Скорее, на уборщицу, которая работает, когда дома никого нет.

— Ах! Входите, входите!

Но она не позвала старшую служанку, чтобы та приветствовала нас надлежащим образом, а сама повела меня к отцу. Он сидел в темном кабинете, глядя в никуда прямо перед собой.

Отец развернулся в кресле и посмотрел мимо меня, мимо Данру, прямо на Вэнь Фу. И тут же его бровь выгнулась дугой, но не от радости, а от страха. Он выглядел как человек, которого поймали с поличным. Отец быстро встал, и я увидела, что он сгорблен. Как же он постарел за эти восемь лет! Я ждала, что он с нами поздоровается, но отец не произнес ни слова. Он просто смотрел на Вэнь Фу.

— Отец, — наконец сказала я и тихонько подтолкнула Данру.

Тот сделал шаг вперед и прошептал:

— Дедушка, здравствуйте.

Отец быстро глянул на Данру, потом на меня, потом снова на Вэнь Фу. Его бровь вернулась на место, и на лице отразилось облегчение. Он снова сел, вернее, его тело обрушилось на кресло.

— Ты получил письма, которые я тебе писала? Это твой внук, ему уже пять лет.

Отец прикрыл рукой лицо и продолжал молчать. Я боялась сказать что-нибудь еще. В моей голове билась мысль: кто-то умер? Где все остальные?

Послышался голос служанки:

— Пойдем, пойдем. Вашему отцу нужен отдых.

Как только мы вышли из кабинета, она заговорила громким дружелюбным тоном, и меня это сразу успокоило.

— Должно быть, вы и сами ужасно устали. Идемте сюда, выпьем чаю. — Она повернулась к Данру: — А как насчет тебя, малыш? Твой животик еще не проголодался?

Мы вошли в большую гостиную, ту самую, где Старая и Новая тетушки спрашивали у отца разрешения на мой брак с Вэнь Фу. Только сейчас диванные подушки и занавески выглядели старыми и истертыми. Везде валялись бумаги и клочья пыли. Должно быть, служанка увидела, как я изумлена и как нахмурился Вэнь Фу. Она бросилась вперед и стала взбивать подушку, поднимая вокруг клубы пыли.

— Столько дел! — сказала она со смешком.

И краем рукава смахнула грязь со стола.

— Не беспокойтесь, не надо, — остановила ее я. — В конце концов, все мы пострадали от общей беды. Война все изменила, это понятно.

Служанка посмотрела на меня с благодарно-стью:

— Да-да, так и есть, правда?

И мы все снова оглядели беспорядок в комнате.

— Где все остальные? — наконец спросил Вэнь Фу.

— Как они? — добавила я. — Сань Ма, У Ма? Они здоровы?

— Да, здоровы, — широко улыбнулась служанка. — Вполне. Только их сейчас нет, они гостят у друзей.

Тут она взглянула на Вэнь Фу и нервно затараторила:

— Правда, куда именно они поехали, я не скажу. То есть я этого не знаю. То есть я глупая старая женщина, и моя голова больше ничего не помнит.

И она засмеялась в надежде, что мы к ней присоединимся.

Как видишь, возвращение домой оказалось очень странным. В тот первый день я подумала, что война сломала моего отца так же, как разрушила его дом. Только на следующее утро, когда Вэнь Фу ушел навестить друзей, я узнала о переменах в жизни семьи и о том, почему отец так испугался, увидев моего мужа в униформе Гоминьдана.

Служанка сказала правду: дом действительно пострадал во время войны. Только разрушили его не бомбы и снаряды. Самый страшный вред ему нанесла слабая воля отца. Я никогда не знала его с этой стороны. Он всегда повелевал чужими судьбами. Даже говоря об этом сегодня, я не могу поверить, что в его характере сочетались такие серьезные противоречия. Но, наверное, такие вещи и выходят наружу во время войны. Именно так считала Сань Ма, которая вернулась домой на следующее утро и рассказала мне, что произошло. Она все еще очень сердилась.

— Понимаешь, с началом войны на фабриках твоего отца дела стали идти из рук вон плохо. Так было у всех бизнесменов, одно тянуло за собой другое, и все-выходило из-под контроля. Падало что-то одно, по пути толкая другое. Семьи теряли доход и больше не могли покупать товары. Магазины, торговавшие нарядными платьями и покупавшие у нас ткани, закрылись. Суда перестали ходить за границу, и иностранцы больше не заходили в Шанхай. Так что отец больше не мог продавать свой товар за рубеж.

Но денег еще было достаточно, поэтому никто из нас не беспокоился. Однако война тянулась год за годом, и репоголовые захватывали один бизнес за другим.