Десмонд выглядит так, будто его только что ударили перчаткой по лицу. Он весь белый от гнева, но у него хватает ума не произнести ни слова, пока Рамзес все еще заряжен.

Рамзес оттаскивает меня, обхватив за талию. Мои ноги касаются травы, но шаги плавают, и весь мой вес приходится на его локоть. Ночь кажется прохладнее, чище. Фонари снова стали красивыми.

Как только мы останавливаемся, я обнимаю Рамзеса за шею и целую его.

— Спасибо, что заступился за меня.

— Мне жаль, что я заставил тебя прийти. Это было… — Рамзес ловит себя на том, что слегка улыбается. — Это то, чего я хотел раньше.

— Больше нет?

— Нет, — просто отвечает он. — Теперь мне кажется, что это пустая трата времени. Когда я могу быть с тобой где угодно.

Я прекрасно понимаю, что он имеет в виду. Я действительно не хотелаприезжать; я думала, что меня расстроит то, что я снова здесь. Теперь все это кажется шуткой. Почему меня вообще волновало, что подумает обо мне старая бабушка Десмонда? Или сам Десмонд?

Есть только один человек, на которого я хочу произвести впечатление.

Рамзес целует меня. Его руки на моем теле рассказывают все о том, что значит быть тронутой им.

Лампы становятся светлячками. Прибой превращается в шепот. Золотое сияние на его коже и в его глазах — это чувство, которое переходит в меня, когда наши губы встречаются — что значит быть живой и горящей в ночи.

Это настоящее. Это стоит того, чтобы рискнуть всем, что я заработала или когда-либо заработаю.

— Давай уйдем отсюда, — говорит Рамзес.

Я переплетаю свои пальцы с его, ухмыляясь.

— Через минуту.

20

РАМЗЕС

🎶 7 Rings — Ariana Grande

Блейк протащила меня обратно в дом с безумным блеском в глазах. Она усаживает меня на фиолетовый замшевый диван и начинает срывать с меня одежду.

Я спрашиваю: — Мы делаем это в честь Принса или чтобы насолить Десмонду?

Она смеется. — И то, и другое.

Она дергает меня за пуговицы, просовывает руки под одежду, прижимается ко мне, сидя на подушках. Она посасывает мою шею, ее рот горяч.

Я нахожусь в странном состоянии, которое наполовину состоит из возбуждения, наполовину из остатков ярости. Я был в двух секундах от того, чтобы снести Десмонду голову с плеч, и вся эта агрессия все еще бурлит во мне. Дикий рот Блейк и жар ее кожи приводят меня в бешенство еще до того, как я успокоился.

Я хочу трахнуть ее на этом диване. Я хочу разгромить все в этой комнате. Я хочу улететь с ней на Бали и провести отпуск, который должен был быть у нас с самого начала. Я хочу всего, всего, лишь бы это касалось ее.

На что я готов ради этой женщины…

Каким бы мрачным я себя ни считал, я оказался еще хуже.

Я хватаю ее за запястья.

— Скажи, что он ничто по сравнению со мной. Скажи, что никогда не испытывала подобных чувств.

— Никогда, — говорит Блейк, ее глаза темнеют во мраке. — Даже близко нет.

Я отпускаю ее запястья. Вместо этого она хватает меня за лицо и целует, вдыхая аромат кожи и дыма.

Я освобождаю свой член, и она опускается на него, словно именно так мы лучше всего подходим друг другу. Как будто каждая часть меня была создана для нее.

— Ты мне нужна. — Я кусаю ее за шею, насаживаясь на нее. — Дай мне все.

— Я дам тебе то, что никогда не давала ему.

Блейк обхватывает мою шею и приподнимается так, что мой член почти полностью выходит из нее. Она обхватывает основание и прижимает головку к своей заднице.

Я весь мокрый внутри нее. И все же давление и трение почти сдирают с меня кожу. По крайней мере, так кажется, когда я по миллиметру проникаю внутрь. Это перекусывание провода. Это максимальное напряжение.

Блейк издает звуки, за которые меня могут арестовать, и не за незаконное проникновение. Я хватаю в горсть ее волосы и заставляю ее замолчать своим ртом.

Кажется, я не двигаюсь. Я вообще не знаю, двигаюсь ли я. Все, что я чувствую, — это самое сильное сжатие в моей жизни, и долго я не продержусь.

Вкус ее языка богаче и грязнее, чем когда-либо. Ее спина вспотела. Я испытываю удовольствие, которое, должно быть, запрещено законом.

— Возьми, — шепчет она мне на ухо. — Ты заслужил это.

Белое тепло проникает в мой мозг — от места, где ее губы касаются ободка моего уха, по всему телу и через член.

Я вжимаюсь в самую глубокую, самую сокровенную ее часть, словно впиваюсь в ее душу. Блейк издает протяжный, изнуряющий стон. Она вздрагивает в моих объятиях.

Я осторожно кладу ее на пол, стараясь не наделать беспорядка, когда вытаскиваю, но только из уважения к Хэтти.

Я прижимаю Блейк к себе, как кокон в темноте, обнимая мягкую фиолетовую замшу. Ее дыхание успокаивает меня, оно мягче дождя, ровнее волн.

Через некоторое время она спрашивает: — Ты когда-нибудь любил?

— Я думал, что любил свою школьную подружку. Может, и любил, насколько это вообще возможно в таком возрасте.

— Что случилось?

Так легко рассказывать ей секреты в темноте. То, что я никогда никому не рассказывал… то, в чем никогда не признавался самому себе.

— Она всегда была из тех, кто немного флиртует. Поначалу я не возражал, но когда у нас начались серьезные отношения, это стало меня раздражать. Она ходила "учиться" с парнями, которых я знал, с парнями, которые были больше меня, сильнее меня, красивее меня…

— Подожди, — перебивает Блейк. — Кто больше и сильнее тебя?

Я тихонько смеюсь.

— Ты ведь никогда не видела мою школьную фотографию, верно? Я был высоким, но длинным, как черт. Я очень стеснялся этого, вообще-то. Мы с Бриггсом не набирали массу до колледжа.

— Не могу представить тебя тощим.

— Поверь, детка! Я не был самым сексуальным парнем в своей школе, даже близко. Каждая девушка, которую я получал, должна была работать на меня. Особенно Эшли. Это был конец нашего выпускного класса. Нас обоих приняли в один и тот же колледж. Перед самым летом она усадила меня и сказала, что с осени хочет встречаться с другими людьми.

— И что ты ответил?

— Я сказал ей: Ни хрена подобного. Если ты хочешь быть одинокой, то можешь быть одинокой прямо сейчас.

— Вы расстались?

— Да. Но как только мы оказались в колледже в одном общежитии, она попыталась возобновить отношения. Это было в первую неделю, там проходили все эти вечеринки и мероприятия. Она попросила меня встретиться с ней. Я прождал весь день, пропустил все то дерьмо, которым мог бы заняться. Позже я узнал, что она встречалась с кем-то другим.

Блейк пробормотала: — Ненавижу потерянные дни.

— Я был в такой чертовой ярости, что сказал ей никогда больше не разговаривать со мной. Но через неделю она решила, что совершила огромную ошибку, и приползла обратно. Она часами ждала возле моей комнаты в общежитии, плакала в коридоре. И не один день. А несколько месяцев подряд.

— Ты не сдался?

— Нет. Во мне горел огонь, потому что она дважды трахнула меня. Но чем дольше это продолжалось, тем тяжелее было. Ее подруги рассказывали мне, какая она непутевая. Она извинялась и говорила все то, что я всегда хотел от нее услышать. Она умоляла на коленях.

Я чувствую, как Блейк слегка качает головой. — Ты каменно-холодный.

— Не совсем. Я просто не мог ее простить. Потому что она не выбрала меня. И это чертовски больно.

Блейк обнимает меня, прижимаясь щекой к моей груди. — Я такая же. Когда я закончу, я закончу.

Я хихикаю. — Я видел это. Бедный Десмонд.

— Он не любит меня. — Она тихая и уверенная. — Он никогда не любил. И в тот день я наконец увидела это.

— Когда знаешь, что искать, можно увидеть все. — Я думаю о том, как Эшли всегда поворачивала голову, когда в комнату входил кто-то высокий и симпатичный. — Могу я тебе кое-что сказать?