— Горячо.

Он обхватывает меня руками, прижимая к себе. — Я хочу показать этим детям, что именно отсюда я родом. Здесь я узнал, кем могу быть. Там, где я начал работать с Бриггсом, где у меня появилась уверенность в себе, что я могу быть успешным.

Мне тепло на протяжении всего разговора, страсть Рамзеса излучается во мне.

— Думаешь, там есть кто-то, кто мог бы стать таким, как ты?

— Скорее всего, нет. — Он смеется, потому что он действительно такой высокомерный. — Но я хочу, чтобы они были лучше. Я хочу, чтобы они были направлены вверх, а не вниз. Я хочу показать им, что это возможно.

Я целую его, и поцелуи переходят в секс.

После этого я снова оказываюсь в его объятиях, за окнами — звездное небо, вокруг — кокон тепла. Рука Рамзеса обнимает мой живот, прогоняя спазмы.

Я засыпаю в его объятиях и остаюсь там всю ночь.

Когда я в следующий раз прихожу к Табите, она смотрит на меня и сразу понимает, что происходит.

— Ты чертова идиотка.

Табита выглядит ужасно. Она сгорбилась, бархатный халат зажат вокруг нее одной когтистой рукой.

Я вижу себя в зеркале позади нее. Я расцветаю. Все во мне выглядит живым и богатым — волосы, кожа, глаза… Вот как Табита ловит меня. Так она понимает, что я снова падаю.

Потому что падение похоже на жизнь. Есть и пить, дышать, бегать и летать. Почему я так долго морила себя голодом?

— Он не такой, как Десмонд, — говорю я.

Табита смотрит на меня мутными и потускневшими, как старый мрамор, радужными глазами. — Они все такие, как Десмонд.

Гнев поднимается у меня в горле. — Мужчины или Джоны?

— Какая разница. — Это не вопрос. — Они берут то, что хотят, или покупают это. Нам повезло, когда они потрудились это купить.

Я встаю с ее старого, заплесневелого кресла, серьезно раздраженный.

— Когда ты стала такой ненавистной?

Я уже знаю ответ. Она стала ненавистной, когда стала старой и одинокой.

Вот почему я не ухожу из ее квартиры.

Я остаюсь и готовлю для нее обед из продуктов, которые принесла. Мы едим вместе и играем в криббидж. Я тасую и сдаю карты, когда приходит ее очередь — ее руки стали хуже.

Даже если ее слова для меня больше не Евангелие, даже если она больше не мой учитель, она все еще мой друг.

И я люблю ее. Я понимаю это, видя ее самой старой, самой больной, самой слабой, самой сварливой. Я все еще чувствую это тепло, когда смотрю на нее.

Я провожу рукой по ее морщинистому старому когтю. Ее кожа мягкая и тонкая, на ней проступают голубые вены.

— Эй, — говорю я. — Я люблю тебя.

— О Боже! — Табита качает головой. — Что он с тобой делает?

15

БЛЕЙК

Одеваюсь с особой тщательностью для большой речи Рамзеса.

Я знаю, что это важно для него. Я хочу, чтобы он видел, что для меня это тоже важно.

Он ухмыляется, когда забирает меня в своем новом бордовом костюме.

— Ты получил его! — восклицаю я, проводя руками по материалу.

— Пришел как раз вовремя.

Рамзес выглядит просто потрясающе в этом насыщенном, глубоком цвете, как я и предполагала. Синий — его цвет, он выбирает его чаще всего, но этот красный делает его похожим на императора.

На мне глубокий темный тил, который прекрасно сочетается с ним. Мне кажется, что сегодня между нами существует космическая связь, хотя я смеюсь над подобными мыслями.

— Спасибо, что пошла со мной, — говорит он, обнимая меня за плечи. Не думаю, что после этого я смогу вернуться к сиденьям-ковшам. Я прижимаюсь к нему, выскользнув из туфель на шпильках, чтобы положить ноги на скамейку.

Рамзес преуменьшил, когда сказал, что будет выступать перед довольно большой толпой. На светлой лужайке собрались все, кто хочет выглядеть хорошим сторонником городских школ, — от комиссара полиции до мэра.

Позади возвышается грандиозное каменное здание новой средней школы с именем Рамзеса в буквах высотой в десять футов. Он смотрит на нее один раз, засунув руки в карманы, и улыбается.

Как только он ступает на лужайку, к нему стекаются журналисты, известные люди и представители финансовых кругов — все они пытаются привлечь его внимание. Он крепко прижимает меня к себе, обнимая за талию. Ему все равно, кто увидит нас вместе, — он из кожи вон лезет, чтобы познакомить меня со всеми знакомыми.

Он ухмыляется, его волосы расчесаны аккуратнее, чем обычно, а лицо свежевыбрито. От него так чертовски хорошо пахнет, что я кайфую от близости после часа, проведенного на его руках.

Бриггс торопится, его тело втянуто в дорогой, но плохо сидящий костюм. Бриггс сложен как бульдог, более низкая, но еще более широкая версия Рамзеса. Я уверена, что они вместе занимаются спортом.

Бриггс красив, когда молчит — стоит ему открыть рот, как у него появляется самый ужасный нью-йоркский акцент. У него высокие скулы, широкое лицо, узкие глаза и слегка курносый нос. Губы полные. Его кожа гладкая и золотистая.

— Мне нравится смотреть, как все эти богатые сучки застревают каблуками в газоне. — Он замечает меня и ухмыляется. — Кроме тебя, конечно, Блейк.

— В какой части я исключена? — Я смеюсь. — Потому что я точно застряну в газоне.

— Да, но я не получу от этого удовольствия, — торжественно обещает Бриггс. — Ты подобрала мне малышку для Хэмптона?

— Да.

Магда была совершенно согласна, когда я ее попросила, и мне бы очень хотелось, чтобы она помогла уломать Бриггса, если мы собираемся провести все выходные в непосредственной близости друг от друга.

— А у нее есть… — Бриггс делает движение под грудью — универсальный знак, обозначающий огромные сиськи.

— Самые лучшие, которые ты когда-либо видел.

— Да, — шипит он.

В кармане зажужжал телефон.

— Черт! Это…

— Я знаю. — Рамзес кивает. — Возвращайся быстрее, они вот-вот начнут.

Бриггс убегает, уже отвечая на звонок.

Как только он уходит, культурный женский голос зовет: — Рамзес!

Тело Рамзеса напрягается, лицо становится твердым, как дерево.

К нему подходит элегантная блондинка в сопровождении мужчины с топором, который кажется мне странно знакомым. Я испытываю прилив смущения и призрачное удовольствие, когда понимаю, что это он застукал нас за трахом в лифте.

Блондинка кладет свою руку на руку Рамзеса — ту, которую я не держу.

— Я так горжусь тобой, сынок.

Вспыхивают камеры. Рамзес выглядит разъяренным, а мужчина с топором и того меньше. Улыбается только женщина — та самая, которая, видимо, родила мне пару.

— А это кто? — говорит она, обращая ко мне свою натянутую улыбку.

— Блейк Эббот, — говорит Рамзес, губы его так напряжены, что он едва может говорить. Он обхватывает меня рукой и притягивает ближе. — Моя девушка.

Это единственный момент, когда в его голосе появляется хоть немного тепла, когда он произносит эти два слова: "Моя девушка". Мое сердце бьется так сильно.

— Правда? — Его мать делает слишком знакомое мне выражение лица, разглядывая меня с ног до головы. — Как давно это происходит?

Независимо от того, знает она, что я эскортница, или нет, я никогда не пользовалась популярностью у матерей. Думаю, дело в сиськах, но может быть и в моем характере. Мы просто не сходимся.

Рамзес игнорирует ее вопрос. Сквозь зубы он говорит: — Я тебя не приглашал.

— Не говори глупостей! — Она смеется самым фальшивым смехом, который я когда-либо слышала. — Конечно, я собираюсь поддержать филантропические усилия моего сына. Я буду сидеть в первом ряду.

— С ним? — Рамзес сплюнул, глядя на ее спутника. — Иди в жопу.

Он поворачивается на пятках и уходит от нее, а моя рука крепко сжимается в его.