Она живет в цветочном районе Челси, в уродливом кирпичном здании, которое, как я полагаю, внутри выглядит лучше. В воздухе витает аромат свежих цветов, хотя магазины уже закрылись на ночь.

— Какой из них твой? — Я смотрю на окна.

— Я на верхнем этаже. — Она не указывает, на каком именно.

Я хочу заглянуть внутрь.

Блейк такая принципиально скрытная, что я хочу войти в ее спальню, откинуть плед, вдохнуть запах ее простыней. Я хочу проверить всю одежду в ее шкафу, прочитать корешки книг на полках, посмотреть, есть ли у нее настоящая еда в холодильнике. Есть ли у нее домашнее животное? Оставляет ли она мокрые полотенца на полу? Зайти внутрь — все равно что влезть в ее кожу, пройтись по коридорам ее сознания, обнажить все ее привязанности, все ее предпочтения…

— В семь часов в пятницу? — говорит Блейк, словно прочитав мои мысли, словно она уже возводит баррикады, прежде чем я успеваю попросить подняться.

Я позволяю ей наполовину открыть дверь машины, затем хватаю ее за шею и дергаю назад.

Наши рты смыкаются. Моя хватка настолько крепкая, что она не может вырваться, не может даже повернуть голову. Ее рот поддается, мягкий язык, полные губы сминаются под натиском. Я погружаю язык глубоко в ее рот и пробую ее на вкус.

Блейк — это буйство вкусов, лихорадочных, головокружительных. Она похожа на поздние ночи и неверные решения, на искушение, воплощенное в плоть.

Я крепко прижимаю ее к своему телу, но Блейк невозможно удержать. Она сопротивляется, совсем не сопротивляясь, погружаясь в меня… Она течет, как ртуть, ее невозможно схватить, она жидкая в моих руках, но никогда не поглощает.

Она позволяет мне делать все, что я хочу, даже отвечает мне, но я целую ее с голодом, а она сдерживается. Ее соски проступают сквозь мягкий материал платья, упираясь в мою грудь, а глаза остаются ясными и сосредоточенными.

Я не единственный, кто любит держать руку на руле.

Я целую ее крепче, грубее, пока ее щеки не раскраснелись, а от кожи не исходит запах возбуждения.

Когда я отпускаю ее, она тяжело дышит. Ее губы опухли, волосы растрепались.

— Рамзес…

Я прерываю ее, снова целуя. Ощущение ее тела под моими руками настолько притягательно, что я издаю стон прямо ей в рот. Блейк напрягается, и теперь она целует меня совсем по-другому, более влажно, грязно, жадно…

Когда я отстраняюсь, моя рука остается на ее шее.

— Я хочу, чтобы ты целовала меня именно так.

4

БЛЕЙК

Я не знаю, когда-либо я так нервничала, одеваясь на свидание.

Обычно секс волнует меня меньше всего. Большинству мужчин не так уж сложно угодить.

Удивительно, но многие из них хотят, чтобы их любили. Больше всего удивляется сам мужчина, когда узнает об этом. Он звонит мне, думая, что хочет привязать меня к кровати и сделать все то, что его бывшая жена никогда не позволяла ему делать… через три сеанса я заставила его стоять на коленях с моим грязным бельем, засунутым ему в рот.

Властные мужчины целыми днями командуют на работе, отдают приказы, несут на своих плечах всю тяжесть своего бизнеса. Когда они познают облегчение, позволив кому-то другому взять все в свои руки, в их мозгу словно щелкает переключатель. Вскоре это единственный способ расслабиться.

Вырисовывать пуантилизм² на спине Лукаса Ларсена своими шпильками — это самое хуевое из того, что я с ним делала, но я никогда бы не сказала об этом Рамзесу. То, что я делаю со своими клиентами, для меня так же свято, как священник в исповедальне. Я знаю, как сильно они в этом нуждаются, и никогда не предам это доверие.

Второй по распространенности кинк — фут-фетиш. Я не знаю, как устроена проводка разума, но я точно знаю, что космический создатель печатных плат смеялся, когда впаивал в них мужское восприятие ног.

Третья группа — это те, кого я люблю называть возбужденными мальчиками-подростками. С ними проще всего, потому что они рассказывают мне все грязные вещи, которые собираются со мной сделать, но на самом деле все происходит так: они кончают за шесть минут, заказывают обслуживание в номер и засыпают на диване.

Рамзес не вписывается в привычные категории.

Мужчины приходят ко мне за услугой, за удобством — у них нет времени на свидания, они в разгаре тяжелого развода, они хотят заняться каким-нибудь фривольным дерьмом, не беспокоясь о том, что об этом проболтается весь город.

С Рамзесом это кажется… личным.

Я не думаю, что он влюблен в меня, я не идиотка.

Но я думаю, что он воспринимает меня как вызов, а это опасная позиция с человеком, который не просто играет, чтобы победить — он играет, чтобы уничтожить.

Он будет давить на меня. Проверять меня. Попытается как-то подшутить надо мной.

Что ж…

Посмотрим, насколько ты плох на самом деле, Рамзес.

Я давно научилась отделять свой разум от тела. Неважно, что происходит с моим телом, когда мой разум далеко. Вот как я могу трахать уродливых мужчин, мужчин, которые мне надоели, мужчин, чью мораль я презираю. Я могу использовать их так же, как они используют меня, потому что, что бы ни делало мое тело, мой разум все контролирует.

Рамзес не будет со мной церемониться.

Не зря же он положил на мой счет три миллиона — и не для того, чтобы погладить мое эго.

Он положил слишком большую сумму, чтобы отказать.

Так действуют эти люди, ничем не отличающиеся от гангстеров из "Крестного отца³": они делают вам предложение, от которого вы не можете отказаться.

На Уолл-стрит нет ничего вежливого. Ничего честного, ничего цивилизованного. Игроки встречаются так, как они ведут бизнес — враждебные поглощения, сделки с черного хода, угрозы, взятки, вымогательство…

Сколько бы восхитительных "конкурсов с яйцом-пашот" ни придумывал Рамзес, он ни на секунду не обманет меня. Все, что он делает, направлено на достижение конечной цели. И какой бы ни была эта цель, она направлена на его благо, а не на мое.

Я говорю себе это снова и снова, пока брею ноги, сушу волосы феном, крашу лицо. Я пытаюсь заглушить нетерпеливое предвкушение, корчащееся в моих внутренностях.

Я хочу увидеть Рамзеса голым.

Я хочу этого с того самого момента, как увидела его руки. Я хочу увидеть член, который соответствует этим рукам.

Я видела, как он вздымается по штанине на скачках "Belmont", оживает, словно чувствует меня, словно живет собственной жизнью. Я едва дышала, пытаясь украдкой взглянуть на него, чтобы Рамзес не заметил…

Мое влечение к нему — большая гребаная проблема.

Влечение затуманивает рассудок. Это должно быть мое оружие против него, а не его против меня.

Этот поцелуй…

Эти беззвездные глаза, заглядывающие мне в душу, рука, обхватившая основание моей шеи…

Вот так я хочу, чтобы ты целовала меня…

Мои трусики намокли, как будто у меня отошли воды.

Черт, черт, черт, черт, черт, черт.

У меня столько проблем.

Под влиянием импульса я отправляю Рамзесу сообщение:

Меня не нужно отвозить, я буду у тебя в 7:00..

Я добираюсь на поезде до квартиры Табиты. Она живет в многоэтажке в Квинсе. В последнее время ей приходится несладко — у нее артроз бедер, коленей, лодыжек. Это плата за то, что она танцует по четырнадцать часов в день в балете Большого театра.

Во время визита в Нью-Йорк в восьмидесятые годы она дезертировала, чтобы стать любовницей Вандербильта. Он выделил ей особняк в стиле Beaux-Arts, который стал ее борделем. К тому времени, когда я с ней познакомилась, она уже тридцать лет управляла самым успешным эскорт-агентством в городе.

Табита научила меня большему, чем любой родитель.