Бая привела Врана на холм.

На холм, где она отдала ему кусочек своего ножа, думая, что всё только начинается — и не зная, что на этом всё закончится. Холм, с которого они наблюдали за первыми искрами безумия врановой деревни — и холм, на котором сама Бая проглядела первые искры безумия самого Врана. Холм, с которого прекрасно видно и деревню, и курган, на котором нет уже даже деревянного медведя — одни огромные, размером с несколько домов, человеческие образы.

Сгущающийся закат ласкает эти образы яркими, густыми красками, пробегает влажными отблесками по мокрому тёмному дереву, затапливает красным деревню — или то, что называлось «деревней» раньше.

Бая вновь не знает, как называется это у людей. Наверное, как-то иначе. Наверное, у разросшихся домов и дворов, удвоившей высоту ограды, укреплённой уже не тонкими стволами срубленных деревьев, а настоящими толстыми брёвнами, и сети высоких сторожевых вышек должно быть какое-то другое название — наверное, «деревня» — это всё-таки что-то другое.

Но Бае важно не название.

Бае важно, чтобы это увидел Вран.

Вран видит. Вран смотрит.

— Да, Бая с Белых болот, — негромко говорит он, и его губы кривятся в новой сладкой улыбке — ох, как же хочется Бае стереть эту неискренность с его лица. — Твоё зрелище, конечно, не так радостно, как моё. Что ж — равноценный обмен никогда не был сильной стороной вашего племени, не могу тебя за это вин…

— Хватит этих кривляний, — сужает глаза Бая, разворачивая его за подбородок уже к себе. — Хватит, Вран. Разве я смеюсь над тобой? Разве я притворяюсь перед тобой? Разве этого ты хочешь? Так ты хочешь провести этот день — в обществе своих натасканных волчат, делающих всё, что тебе вздумается? Об этом ты хочешь поговорить — о том, какой хороший знахарь Самбор и как кто-то всю жизнь мечтал собирать морошку с земляницей? О чём ты думаешь, Вран? Чего ты хочешь добиться?

— Победы, — вдруг отвечает ей Вран.

И смотрит ей в глаза.

И алая рубаха Врана почти такого же цвета, как небо над их головами. И взгляд Врана почти такой же, как и двенадцать лет назад на этом же месте. Тогда Бая подумала, что Вран просто переволновался перед первым общим собранием. Тогда Бая подумала, что её руки, лежащие на его руках, её губы, лежащие на его губах, её голова, лежащая на его плече, могут всё исправить. Тогда Бая, честно говоря, и не думала, что что-то нужно исправлять.

«Победы». Над этими стенами? Над людьми, живущими за ними? Над людьми, не знающими больше пощады ни к волку, ни друг к другу? Вран совершенно не знает, что происходило здесь всё это время. Вран не знает, как поглощали друг друга деревни, как менялись образы на этом холме, как жила после медведя на нём лиса, затем — сова, затем — сразу несколько зверей, а потом, очень недолго — даже Хозяин, правда, совсем не похожий на себя. Вран не знает, сколько крови впитала эта земля за весь этот срок — и кровь эта была не волчья, а человеческая. Люди не остались на месте, в отличие от Врана, так и застывшего, как комар в смоле, в своих давних мечтах и надеждах. В своём страхе перед тем, в чём он так и не смог признаться Бае — и в странном желании что-то этому страху доказать.

Вран стоит перед ней, старше на двенадцать лет, не лукавый юнец, а зрелый мужчина — но Бая не может перестать видеть запутавшегося, хитрящего, уводящего разговор в сторону, но такого привычного Врана с Белых болот. Бая никогда не умела на него сердиться. Никогда не умела ставить его на место, приказывать: немедленно скажи, что ты от меня скрываешь! Это всегда казалось ей таким… глупым. Конечно, он ничего не скажет. Это же Вран.

Вран, которого она сама выбрала когда-то, прекрасно зная, как это может отразиться на её судьбе.

— Это не твой цвет, Вран, — просто говорит Бая, разжимая пальцы. — Если ты хотел показать им, что ты не боишься Хозяина, то просчитался.

— Почему это? — спрашивает Вран.

Наконец-то — без лишнего словоблудия. Наконец-то — с искренним любопытством.

— Потому что для этого нужно просто зайти в лес одному, — пожимает плечами Бая, опускаясь на землю и скрещивая ноги. — Как у тебя с этим, кстати? Есть успехи?

— Да нет, кр… Бая, — отвечает Вран. Колеблется мгновение — и садится рядом с ней. — Скажем так… я был немного занят. Тяготы главы племени, всё в этом духе. Тебе ли не знать?

— Главы племени? — хмыкает Бая. — Может, ты хотел сказать, старейшины?

Вран усмехается, глядя куда-то вдаль.

— Да нет, Бая, — повторяет он. — Главы племени. Видишь ли…

И замолкает.

Бая улавливает лёгкую тень, пробежавшую по его лицу — Бая улавливает, как рассеянность его взгляда исчезает вмиг, а глаза устремляются в одну точку. Для Баи — просто в воздух.

— Вижу ли?.. — подгоняет она его.

Вран вздрагивает.

— … видишь ли, довольно трудно выбрать старейшин среди тех, кто выбирает правый сапог на левую ногу, — заканчивает он. Морщится — словно услышав чьи-то нелестные слова. — Нет, я не говорю, что всё так уж плохо, но…

— Это ведь не Хозяин, верно? — задумчиво перебивает его Бая.

И кивает на воздух, который на самом деле не воздух.

— О ком…

— Вран.

— Нет, — качает Вран головой. — Не Хозяин.

— Ясно.

Бая подпирает голову рукой.

«Ты сказала ему убираться с нашей земли?»

«Что он не должен даже пытаться лезть к людям из своей бывшей деревни?»

Сивер, Сивер… Возможно, будь ты здесь, из этого разговора вышло бы больше толка. Как может Бая выгнать с этой земли того, кто на ней родился?

— Жаль, — говорит она. — Знаешь, жаль, что это не Хозяин. Я бы не отказалась поговорить с ним — пусть даже через посредника. Раз уж наши сны не посещают предки, я бы спросила Хозяина напрямую: в чём дело? Как ты думаешь, твой собеседник сможет передать ему мой вопрос?

Вран косится на неё. Слегка напряжённо — не бойся, Вран из Сухолесья. Даже если ты соврёшь снова, ничего не случится. Как и не случалось раньше.

По крайней мере, когда ты врал Бае.

— Вопрос? — осторожно переспрашивает он.

— Да, вопрос. Только один вопрос: почему волчата нашего племени рождаются людьми?

— Чт…

Вран смотрит в сторону. На Баю. Снова — в сторону. Глаза Врана мечутся, болезненно сужаются, Врану как будто хочется заткнуть уши — а потом Вран и вовсе дёргается, отшатываясь от этого невидимого нечто.

Нечто явно что-то говорит ему. Возможно, толкает его в грудь, или встряхивает за плечи, или даже даёт пощёчину — Вран вскакивает на ноги, делая несколько шагов назад.

Бая помнит — раньше это было не так. Не так явственно. Раньше Вран мог хоть как-то сдерживать себя — либо нечто окрепло за это время, либо не желает больше сдерживаться само.

— Все волчата, рождённые после ухода предков… не волчата, — пожимает плечами Бая, продолжая сидеть на месте и смотреть на Врана снизу вверх. — Почему-то — только в нашем племени. Я не виню ни предков, ни Хозяина, ни кого-либо ещё, кто стал причиной этого — я просто хочу знать, почему. Никто из двоедушников не смог дать мне ответа — хотя я вижу, что они знают. Но молчат русалки и упыри, молчат водяные и болибошки. Молчала и моя мать, хотя она тоже знала — и унесла эту тайну с собой в вечный лес. Порой очень грустно жить в неведении среди тех, кто ведает. Может, ты поможешь мне?

— Не издевайся надо мной, — вдруг хрипло говорит Вран. — Пожалуйста, Бая. Хотя бы ты.

— Я не…

Вран резко закрывает глаза. Лицо Врана искажается так, что едут по нему все застарелые рубцы, оказываясь совсем не там, где обычно, — и руки Врана действительно вскидываются к ушам, и в этот миг Бая понимает: она не может на это спокойно смотреть.

Бая быстро поднимается с земли. Делает к Врану широкий шаг — и одним движением срывает с себя пояс, набрасывая на него.

— Уходи, — говорит Бая разбушевавшемуся воздуху. — Что тут водится — то по мои души приходится, а кому свою защиту даю — от того любую беду отвожу.

Бае кажется, что воздух дрожит.