Деревня, городище, что бы это ни было, остаётся далеко позади. Остаются далеко позади люди, всё-таки высыпавшие из своих домов — далеко позади их сторожевые вышки, далеко позади их попытки броситься в погоню, прорваться через лес, догнать «ведьму» и «колдуна», забравших своего «жреца». Хозяин, видимо, всё-таки любит Баю, Хозяину, видимо, всё-таки приходится по душе её упрямство — в отличие от упрямства Врана. Метель не прекращается даже после того, как Бая уже никого и ни о чём не просит. Метель, вызванная ей ранней осенью среди одних только человеческих домов, внезапно накрывает и опушку леса, вставая там колючей, непроходимой, свирепой стеной, пропуская их — но не людей. Ломая все летящие в них стрелы. Сбивая всех бросающихся за ними мужчин с ног. Выбивая из их рук копья и топоры, заталкивая их гневные крики обратно в глотки — и на что они злятся, на что обижаются? Бая сдержала своё обещание — Бая не отняла у них ни одной жизни. Кроме, конечно, той жизни, за которую она когда-то взяла ответственность перед Хозяином. Возможно, Хозяину понравилось именно это. Хозяину всегда нравится, когда его дети выполняют свои обещания.

Сивер несёт Врана на руках — Сивер одного роста с Враном, но Вран худее его вдвое, и порой Бае, порой её то и дело теряющемуся среди темнеющих деревьев взгляду кажется, что Сивер несёт не мужчину своих лет, а восемнадцатилетнего мальчишку, вырванного из лап человеческой деревни. Да, «из лап человеческой деревни». Врану наверняка бы понравилось такое описание. Наверное, Вран бы и сам мог сказать что-то подобное.

Вран, Вран, Вран…

Рана в боку Врана продолжает лениво кровоточить, пачкая руки Сивера и окрашивая осенний воздух железным привкусом крови — но Сивер говорит Бае: «Ничего, выживет».

«Ничего, пусть поживёт ещё немного».

«Ничего, мне ещё нужно с ним поговорить. Ты успеваешь, Бая? Может, отдохнём? О, я поговорю с ним, я поговорю с ним обо всём, и пусть только попробует притвориться спящим — я выбью из него его лживый сон вместе с его погаными зубами. Ты слышишь меня, Вран Лес-пойми-откуда? Ты же у нас любишь говорить — вот и побеседуем. Я не позволю тебе сбежать в вечный лес, нет, Вран, я не пущу тебя к твоим застрявшим на его границе дружкам. Тебя нельзя подпускать к ним и на ширину реки — если они увидят тебя сейчас, для них всё точно будет потеряно, а мне ещё утешать их родителей и братьев. Или, может, ты сам с ними поговоришь? Может, мне стоит попросить навестить тебя Верена? Хотя нет — тогда нам придётся делить твои зубы, а этим я не готов пожертвовать…»

Если бы Сивер лишал зубов всех, кому угрожал, на Белых болотах не осталось бы ни одного волка, способного прожевать кусок мяса. Кроме Баи. И, возможно, Искры? Нет, кажется, однажды Сивер грозил подобным и ей, когда она неудачно огрызнулась на Баю в его присутствии…

Они добираются до Белых болот, когда ночь опускается уже окончательно. Бая впервые в жизни чуть не проваливается в топь, оступившись, и только чутко ловящий каждое её движение Сивер спасает её от этой участи; Бая не соображает уже ничего, и единственное, о чём она думает в этот миг, — забавно. Какое необычное ощущение. Неожиданность и лёгкий испуг. Неужели Вран испытывал нечто подобное каждый раз, когда шагал по Белым болотам?

Бая замечает, что у холма нет Веша. Бая замечает голову местного водяного, торчащую из трясины, — и то, как он в сердцах сплёвывает на землю, завидев Врана.

— Ну кудай-то ты его, милая? — вопрошает у Баи водяной. — А ты кудай-то его, Сива? Ну чего же ты её слушаешь? Ну ты зачем грязь эту полудохлую домой к себе тащишь, вору этому поганому снова разум её красть позволяешь?

— Уже давно он его украл, дедуля, — сквозь зубы отвечает ему тяжело дышащий Сивер. — Ты давай, со своими ворами разбирайся, а этим я сам займусь.

— А нету у меня воров, — гордо заявляет водяной. — Никогда не было — и этого бы к себе не пустил! И вы его не пускайте. Бая, Баюшка, Баечка — ну чего же ты? Ну что бы мать твоя сказала?

— Ох, не знаю, дедуля, — говорит Бая, едва шевеля языком. — Может, похвалила бы?

— Похвалила?..

Волк и волчица, стоящие на холме, таращатся на Баю круглыми-круглыми глазами. Забывают даже выпрямить спины, почтительно склонить головы — ну и ладно, думает Бая, но Сивер тут же сердито напоминает им, что они неотёсанные невежи, в самых несдержанных выражениях, и на губах Баи появляется новая улыбка.

А за границей Баю ждёт новая неожиданность.

Веш. Сидящий на камне круга для собраний Веш, а рядом с ним — Искра.

— Совсем сдурела? — шипит Сивер, наверное, на всё болото. — Что он здесь делает? Искра, ты его сюда…

Искра поворачивает голову в их сторону.

Искра вскидывает брови, пренебрежительно пробегая взглядом по Врану. Задерживается глазами на его пропоротом боку — но без особого любопытства.

— Фу, — перебивает она Сивера на полуслове. — А что он здесь делает? Лесьяра изгнала его.

— Сивер, иди к себе, — быстро говорит Бая: глаза Сивера сужаются очень, очень нехорошо. И смотрит Сивер не на Искру — на Веша. — Иди, Сивер. Я сказала тебе идти. Позаботься о нём.

— Лесьяра изгнала его, — повторяет Искра, безразлично смахивая с себя крайне недовольный взгляд Сивера, всё-таки брошенный на неё напоследок. — А ты притащила его обратно.

Взгляд. Взгляды. Бая чувствует их на себе — Бая чувствует взгляды всех, кто успел занять удобные места у окон землянок. Конечно, никто сегодня опять не спал. Конечно, все ждали, вернётся ли Бая одна — или с тем, кого не ждал никто.

Конечно, все узнали о том, куда направилась Бая, от Искры — а Искра узнала это от Веша.

И самовольно впустила его за границу, хотя Бая прямо сказала ему: нет.

— Изгнала? — сухо переспрашивает её Бая. — Похоже, ты, как всегда, думала на том собрании о чём-то своём, сестра. Я не помню, чтобы кто-то кого-то изгонял. Но так и быть — в таком случае Лесьяра изгнала и его.

Бая кивает на Веша. Веш избегает смотреть ей в глаза — зато смотрит на Искру.

И Бае вдруг становится смешно. Горько и смешно.

Бая узнаёт этот взгляд — о, она знает его очень хорошо.

Именно так смотрела на Врана Зима.

— Так вот куда ты порой пропадаешь на целый день, Искра? — спрашивает Бая.

Искра морщит нос — так, как она морщилась всегда, когда Бушуй в очередной раз пытался учить её уму-разуму. «Ну почему вы все такие скучные?» — читается на её лице.

Что ж, видимо, Веш стал тем единственным, кто смог её развеселить.

— Если ты привела сюда его, то и я могу привести Веша, — заявляет Искра невозмутимо. — В чём разница?

В землянке Сивера что-то грохочет. Бая снова слышит его ругательства — и слышит тихий хрип Врана.

— Разница в том, что я могу привести сюда кого угодно, Искра, — негромко говорит Бая. — Если я захочу — я могу привести сюда хоть всю людскую деревню, и пока ты Искра с Белых болот, Искра от Баи, ты не сможешь мне возразить. Выведи его отсюда — или в следующий раз, когда я увижу тебя рядом с ним на земле моего племени, ты отправишься за границу вместе с ним.

— И когда же будет этот следующий раз? — фыркает Искра. — Когда ты наконец разродишься наследницей от этого недомерка и вылезешь наружу из-под охраны Сивера, чтобы показать её племени?

Стон повторяется.

Бая смотрит на Искру — и Искра кажется очень довольной собой.

Бая смотрит на Искру — и радуется, что Сивер сейчас слишком занят Враном, чтобы выскочить из землянки и оттаскать Искру за волосы.

— Очень остроумно, Искра, — просто говорит Бая. — Но, боюсь, если ты не сделаешь то, что я тебе сказала, ты будешь радовать своей находчивостью только своего верного друга.

Искра что-то бросает ей в спину. Что-то про то, что ей всё равно, что там несёт Бая — и что ни один волк на Белых болотах не хочет видеть здесь Врана.

У Искры всегда было плохо со счётом, думает Бая, быстро спускаясь в знахарскую землянку.

Как же — «ни один», если этого хочет Бая?

Прости, прощай