— Ты что с ней сделал, уродец однодушный? — не успокаивается дед, то подскакивая к Врану, то отпрыгивая от него — точно пёс взбесившийся, не лает разве что. — Ты как додумался нож её руками своими грязными схватить? Отдай, отдай нож ей! Бая, а ты что глазами хлопаешь? Лесьяра, посмотри на неё, посмотри, в каком она виде! Ты куда наследницу на ночь глядя уволок? Ты что…

Смотрит и так на них Лесьяра — впереди толпы лютьей смотрит, из которой дед выскочил и которая на краю болота собралась. Не ожидал Вран, что так много народу здесь будет. Ожидал ли хоть что-то? Едва ли. Разве что, может, Рыжку оклемавшуюся увидеть.

Но Рыжка к такой толчее точно из воды выходить не будет.

— Рыжка, — говорит Бая, как мысли его читая. Хмурится, взглядом недоумевающим деда смеряя. — Бушуй, успокойся. В порядке всё со мной. Ведьму мы… нашли.

«Нашли». Понимает Вран, что не это слово Бая сказать хотела — да не повернулся язык у неё.

— Ведьму? — Очень имя Бушую его подходит — подсказал, что ли, родителям кто, когда выбирали? — Лесьяра, ты слышишь? Какую ведьму, Бая? О чём ты? Вовек ведьм в лесу этом не водилось!

— В лесу, может, и не водилось, — огрызается Бая, и с облегчением Вран готов выдохнуть: молодцом она держится, вон как ответами в Бушуя этого стреляет — значит, хоть немного в себя пришла. — А в деревне врановой очень даже водилось. Дедушка, да хватит уже! Ведьма детей малых в лес выбрасывала. Ведуньей её в деревне называли. Пальцы у неё детские…

Запинается Бая. Обеспокоенно Бушуй брови косматые сдвигает — есть что-то в лице смуглом его с Баей общее, углядел теперь Вран.

— … на кольце железном болтались, — заканчивает за неё Вран, не на деда смотря — на Лесьяру. Опять у неё взгляд этот ледяной, непроницаемый. Ничего, сейчас Вран живо этот лёд растопит. — К ведунье я… мы…

Хочет было Вран приврать немного, чтобы и себя, и Баю выгородить — но понимает он, что лучше без этого обойтись сейчас.

— К ведунье я Баю попросил со мной сходить, — продолжает он. — Узнал я, что Рыжка к себе стариков постоянно тащит, подумал, что помнит она что-то из жизни своей прошлой, из утробы материнской про бабку, которая всем помогает. Подумал… может, и впрямь она поможет. Пришли мы к ней…

— В деревню? — низко, угрожающе Бушуй спрашивает, снова на Врана надвигаясь.

Крепкий он на вид, хоть и немолодой, хоть и с Врана невысокого ростом — но лицо умное, живое и уж больно распалённое. Вран особых надежд не строит: такой набросится — мокрого места не останется.

Но и слабость перед такими проявлять — последнее дело.

— В деревню, — сухо Вран подтверждает.

— В деревню ты Баю нашу потащил? — цедит Бушуй, глаза сужая.

— В деревню, — сквозь зубы Вран повторяет, шаг ответный к Бушую делая — и Баю за собой увлекая, потому что держит Бая всё ещё его ладонь в своей. — В деревню я вашу Баю потащил. Это я и сказал — неужто несколько раз повторять вам надо?

— Спокойно, — бесстрастно Лесьяра говорит, и Бушуй на месте замирает с ногой уже занесённой. — Пусть продолжает.

Отлично.

— Зашли мы в избу бабкину, и Бая там на стене красной нашла… это. То, о чём сказал я уже. Кольцо железное, на которое пальцы детские нанизаны. У Рыжки пальца безымянного нет. У Веша, Бая сказала, тоже. Оба они каким-то образом в лесу оказались, хотя одна якобы не родилась, а второй при родах умер. Я бросил пальцы в печь, но ведунье это… не понравилось.

— Не понравилось? — брови Лесьяра приподнимает. — А поточнее?

— Убить она меня, видимо, захотела, — поясняет Вран. — Душить меня, кажется, начала… или что-то в этом роде. Вот я со страху нож у Баи выхватил и…

— Сама я ей горло перерезала, — резко Бая его прерывает. — Не его это рук дело. Моих.

— Твоих, — задумчиво за ней Лесьяра повторяет — но нехорошая это задумчивость, ещё более ледяная, чем раньше. — Поправь меня, если я ошибаюсь: дочь моя старшая нож свой, для обращений единых использующийся, предками на дела благие благословлённый, из ножен вытащила и…

— БАЯ!

Отшатывается Лесьяра в сторону, глазами ошарашенно вправо стреляя: отталкивает её вихрь тёмный, чуть с ног не сбивающий, едва успевает её под руку Искра подхватить.

Сивер. Растрёпанный, с глазами совершенно обезумевшими, от страха одуревшими, напролом к Бае кидается, попутно чуть и деда своего на землю не отправив.

— Прошу прощения, — добродушно голосом знакомым басят, тоже мимо Лесьяры осторожно вперёд просачиваясь. — Переволновался он, Лесьяра. Все мы волновались — в другой стороне совсем искали, по болоту бегали. Только русалки нам разбуженные поведали, что нашли уж их. Вы бы хоть повыли, а то так бы мы там и блуждали…

Впервые Вран слышит, чтобы великан-Радей столько слов за один раз выдавал.

Стискивает Сивер Баю в объятьях судорожных, впивается в него и Бая, руку Врана отпустив, так, что аж костяшки пальцев у неё белеют — а за Радеем и другие вперёд Лесьяры подтягиваются.

И что-то ни одно из этих лиц новых Врана не радует.

Зима, взгляд в землю потупившая, женщина какая-то рядом с ней коротко остриженная — никак старшая её, — и, самое отвратительное — Солн.

Отличный набор. Кажется, Вран уже может приступать к последнему «сочинению» на бересте: «Как я нарушил все лютьи правила и почему меня следует выставить за границу сейчас же».

— Не успели мы повыть, — коротко Лесьяра Радею отвечает. — Только что они из леса вышл…

— Почему ты мне ничего не сказала? — перебивает её Сивер, явно и вполуха её не слушающий. Не до матери Сиверу сейчас — всё его внимание к Бае приковано. — Бая… кровь… и на этом… что за… Ладно, неважно! Почему ты мне не показалась, почему не предупредила хотя бы, что с недоумком этим в деревню собираешься? Я от раздолбайки этой узнал всё только! Тьфу! Я с тобой куда угодно пойду, Бая, я тебя никому не выдам, хоть жить в этой деревне будем, ты только без меня никуда больше не ходи!

— Сивер, — тянет Лесьяра холодно. — И это слова сына моего в ответ на поступок дочери моей?

Видимо, считает Лесьяра, что если высокопарно вместо имён детей «сыном своим» да «дочерью своей» их кликать будешь, сразу речь твоя важнее, существеннее станет. Не заметил Вран в глазах Лесьяры ни проблеска радости при виде «дочери своей» — да и в глазах Искры тоже. Опять на лице Искры мина эта скучающая появляется, всё ей уже надоело — подумаешь, сестра ночью из деревни людской вышла, ведьму, говорит, нашла и убила. Разве это новость?

— Ну, полно, Лесьяра, — хмыкает Солн, почему-то на Врана глядя. Что ж, по крайней мере, Солн здесь не скучает — явно за улыбкой своей приторной желание придушить Врана скрывает. — Сказал же тебе Радей — переволновался парень. И мой, похоже, тоже. Враша, как сочинение твоё продвигается? Готово уж, наверное, или всё впечатления в лесу собираешь?

— На десять сочинений у меня впечатлений хватит, учитель, — Вран ему отвечает. — Ведьму мы в деревне нашли. И деревню от неё избавили.

— Он Баю заставил ножом для обращений… — вновь вспыхивает Бушуй.

— Никого я не заставлял, — вновь огрызается Вран.

— Ведьму?.. — моргает Сивер, от Баи слегка отстраняясь.

Вран набирает воздух в лёгкие.

И заново всё выкладывает.

Слушает его внимательно Солн, ни словом не прерывая, слушает его внимательно женщина коротковолосая, даже Зима на него глаза от земли изумлённые вскидывает — и замечает Вран внезапно, что и все остальные его с прежним любопытством слушают. Длиннее новый рассказ Врана получается, подробнее, красочнее — выхватывает он из толпы лица Верена и Нерева, Зорана и Горана, Самбора, постарше лютов, имён которых он не знает уже, и, вроде бы, без ненависти на него все глядят, без презрения. Даже Солн.

На Солна Вран всё это время и смотрит, хотя на Зиму всяко безопаснее было бы. Но сосредоточенно ему Солн внимает, спокойно, совсем не так, как пересказам приключений лютов древних — потому что, наверное, не несёт Вран сейчас чепухи такой, как в пересказах тех проклятых, половину в которых ему выдумывать от безысходности приходилось.