— И то ладно, — глубоко вздохнула я, снова пульс на шее мага проверяя.

Душа болела за родную деревеньку, если честно. И посмотреть на нее хотелось страсть как! Да только я до сих пор не была уверена, что там меня рады будут видеть. Люди — не лешие. Их нрав весьма переменчив. Да и что я могла им сказать?

— Но что остаться — так это придется, девонька, — вдруг проворчал дядюшка, как-то хитро на меня поглядывая. — Отдохнуть тебе надобно перед дальней дорогой. Да и Зверю твоему тоже. А уж погодя, как все дела свои переделаете, уж решишь, возвращаться к жизни деревенской аль нет…

— Я ей решу, — послышался вдруг знакомый хриплый голос. Раздался тяжелый вздох и мужчина, наконец, открыл глаза. — Никакой деревни!

— Волк! — закусив губу от облегчения, едва не всхлипнула я, чувствуя, как начинают трястись давно озябшие в воде руки.

Жив. Он всё ж таки выжил!!

А на меня, меж тем, снизу вверх внимательно смотрели вполне осознанные, широко-распахнутые, пронзительно-желтые глаза… Кажется, они стали еще ярче.

— Ишь, командир нашелся, — не глядя на мое смятение, добродушно усмехнулся дедушка, поднимаясь на ноги, опираясь на свой кряжистый посох. — Ты уж встань для начала, болезненный. Опосля приказы раздавать станешь. Где это видано, чтобы девка молодая столько времени в воде холоднючей сидела? Рожать потом каково будет?

— Дядюшка! — тут же покраснев до кончиков волос, возмущенно воскликнула я. Я б и на месте подпрыгнула, да голова мага до сих пор лежала на моих коленях. И потому я лишь шепнула едва слышно, почти оправдываясь. — И ничего она не холодная.

На что Волк лишь усмехнулся… И одним резким рывком оказался стоящим на ногах! Всех его ран будто и не бывало, а сил и вовсе словно прибавилось. Даже странно как-то. Ирбис, например, когда я его ногу тут лечила, только наутро бодрым оказался. А всю ночь в кошмарах метался, я уж думала, разумом повредится, болезненный.

— Вот то-то же, — окинув полуголого мужчину, стоящего по колено в воде, довольно крякнул леший, поглаживая седую бороду, в которой то тут, то там мелькал сочный зеленый вьюнок. — Полегчало, как вижу?

— Да, — на миг прикрыв глаза, будто прислушиваясь к ощущениям, кивнул в ответ Волк. — Спасибо.

— Да не меня благодари, дурной, — покачал головой дядюшка. — Никаське спасибо скажи, что привела тебя сюда. Да цени ее поступок: клялась она на огне когда-то, что ни один имперский маг в этот лес больше ногой ни ступит.

Я беззвучно охнула, зажимая рот ладонью.

А ведь точно. Клялась, было дело! И лес, помнится, заколдовывала, чтобы никто, наделенный магией, дальше опушки шагу не сделал!

— Мне ли этого не знать? — глядя на лешего, иронично вскинул бровь Волк, подавая мне руку и помогая подняться.

Казалось, леший сначала его не понял, только нахмурил кустистые брови. А после махнул рукой, улыбаясь сквозь бороду:

— Действительно. Прости старого, запамятовал. Сколько с тех пор годов-то прошло?

— Да о чем вы? — поднимаясь, непонимающе посмотрела я на обоих.

Честное слово, сговор какой-то, не иначе!

— Это ты вон, у Зверя своего спрашивай, — махнул сухой ладонью дядюшка. — Чую, поведать о многом ему придется.

— А, может, не надо разговоров? — переступив с ноги на ногу, хлюпнув насквозь мокрыми ботинками, жалобно попросила я. — Уж за сегодня насмотрелась на всякое. И наслушалась.

— Да не о чем тут рассказывать, родная, — понимающе усмехнулся Волк. И вдруг притяну меня к себе, макушки губами касаясь. — Спасибо, что спасла мне жизнь.

— Кто кого еще спас, интересно, — тихонько проворчала, утыкаясь носом в его грудь, обнаженную, прохладную, но уже чистую, без следов крови, с едва заметными алыми рубцами, оставшимися от глубоких ран. Хоть и ледяную. — Не меня благодарить надо. А ручей.

— Что ж, — отпуская меня, просто констатировал мужчина. И вдруг, развернувшись, не отпуская моей руки, глубоко, в пояс поклонился ясеню. — И снова спасибо, матушка. За доброту твою, за ласку.

Я с немым удивлением смотрела, как высокое дерево приветливо прошелестело в ответ. И даже склонилось, едва касаясь мужской головы тонкой веточкой…

А потом до меня, наконец, дошло.

Ясень. Белый ясень! Такой же белый, как и его флейта!

А я еще гадала, непутевая, с чего такой цвет необычный, его породе никак не свойственный!

— Ты был здесь, — глухо пробормотала, всё еще сама себе не веря. — Ты был здесь после моего ухода!

Где-то сбоку довольно рассмеялся леший:

— Неужто поняла, девка, наконец?

— Ну, знаете, что? — сердито топнула ногой и принялась самостоятельно выбираться на берег. — Развели тут тайны. Уж от кого, а от тебя, дядюшка, я не ожидала!

— А что там говорить-то? — изумился леший. — Кто ж с порога такие разговоры хороводит? Никаська, Никаська. Совсем одичал, ребенок, с жизнью этой городской. А ты, Волк, куда смотрел?

— Уж извини, — послышался хриплый смешок за моей спиной. — Не до того было.

Не до того ему, видите ли, было. Я уж стесняюсь спросить, чего еще начудить успел, и откуда они с лешим вообще, столь тесное знакомство водят!

Догнал он меня, кстати, быстро. Далеко уйти не дал, но и останавливать не решился, только за руку взял, переплетая наши пальцы. И врываться уже не позволил, уверенно шагая рядом так, будто точно знал дорогу и легко мог ее отыскать даже в кромешной темноте векового леса.

Где-то позади слышалась тяжелая поступь дядюшки лешего и… злиться на них обоих долго не получилось. По одному страсть, как соскучилась, а второй перепугал так, что до сих пор нутро в узел завязывается!

Как представлю, что могла его потерять, так перед глазами темнеет всё, и не вздохнуть даже.

Но всю дорогу шли молча. И вроде как я уже не злилась на них обоих, а Шетан, так и вовсе, почуяв себя в безопасности, остался у ручья травку щипать. Однако ж говорить всё-таки не хотелось. Просто…

Просто я тоже вспомнила, куда именно вела эта тропа.

— А может… — и замерла за пушистой елкой, когда до нужной поляны оставался с десяток шагов. — Не надо нам туда?

— Надо, родная, — не слушая моих страхов и сомнений, хрипло и негромко рассмеялся имперский маг, уверенно подталкивая меня в спину. — Поверь, как раз туда тебе надо.

А я всё равно не хотела. Знала, же, что ничего хорошего там не увижу — нос будто до сих пор чуял непередаваемый запах пепелища, тоски и увядания.

Но у меня, как всегда, мнения не спрашивали, и по обыкновению многое скрывали.

Выходя в тот час на поляну, озаряемую мягким светом полной луны, я ожидала увидеть уничтоженные огнем развалины. А обнаружила целый, невредимый, и будто даже обновленный скит!

Мой собственный скит, который я собственноручно сожгла много, много лет назад.

В скит меня, ревущую и растерянную, Волк заносил на руках.

Казалось бы, ну чего причитать? А нет, как будто накрыло эмоциями так, что ни вздохнуть, ни успокоиться. Разом вспомнилось всё: и как я из столицы вернулась, и как узнала, что бабушка умерла. Как от боли, что душу выворачивала, подгибались колени, и как я со зла жгла всё, что мне о прошлой жизни напоминало — и дом, и книги, и скит этот! И как всколыхнулся во мне родовой дар, силой своей опаляя, и он же меня вышвырнул из старого леса прямо к ногам Верховной Ведьмы Рунха.

И она вспомнилась тоже. И разговор этот с Делиссой, и кладбище опосля…

Хоровод мыслей и чувств сжимал виски до головокружения, заставляя переживать снова и снова самые болезненные воспоминания. Их вдруг оказалось слишком много.

Только мужские руки, ставшие вдруг еще сильнее, чем прежде, не давали упасть и пропасть в вихре прошлого окончательно.

И как только я оказалась внутри скита, сидящей на грубой лавке, в маленькой старенькой печи тут же вспыхнул огонь, подогревая воду в гнутом чайнике, а в воздухе запахло травяными сборами.

Удивительно иль нет, но скит казался неприбранным, однако совсем обжитым.