— Разве это что-то изменит?

— А вдруг?

— Я помню, — невольно улыбнулась я. Правда, улыбка эта вышла скорее грустной, чем ностальгической. — Лучше миг жалеть, что попробовал, чем всю жизнь сожалеть о том, чего даже не попытался.

Странно, но Волк ответил не сразу. И смотрел в это время не на меня, а куда-то мимо, будто в пустоту. А потом вдруг перевел взгляд, и я едва не вздрогнула, когда его невыносимо-черные сейчас глаза вдруг на миг блеснули мистически-желтым цветом:

— Действительно. Глупо сожалеть об упущенных возможностях.

Думала ли я, что именно так закончится этот разговор? Вовсе нет!

И меньше всего я ожидала, что мужские руки, чей жар ощущался сквозь тонкую ткань сорочки, как раскаленные угли, обхватят мою талию. Миг, и одна ладонь скользнула вверх по спине, вторая уверенно легла на затылок, не давая отвернуться, а губами уверенно завладели мужские губы…

Почему я не отвернулась — одним богам известно.

А почему почти без сомнений ответила — сама не поняла!

Его губы были настойчивыми, но мягкими. Они умело пробовали на вкус, боясь испугать своим напором, дразнили и ласкали одновременно, успокаивая и вызывая необъяснимый трепет в груди. Нет, даже не в груди — вместе с мурашками, покрывшими руки, кажется, внезапно проснулись те самые, необъяснимые бабочки в животе…

Кажется, этой ночью я окончательно решила сойти с ума.

Я даже не поняла, кто из нас тогда остановился первым. Помню лишь только бешеный стук собственного сердца, и жилку, предательски-быстро бьющуюся на его виске. И как он усмехнулся, прислоняясь своим лбом к моему:

— Глупа ведьма.

— Бездарный маг, — тихонько ответила ему тем же, и почувствовала, как объятия стали только крепче. Скользнула носом по теплой, вкусной пахнущей мужской шее, и добавила, замирая, отчаянно боясь разрушить волшебное мгновение. — Я бы тебя всё-таки уволила.

— Непременно, — послышался теплый, бархатный смешок, и мужские пальцы скользнули в мои волосы на затылке. — Когда станешь Верховной Ведьмой Ансгара.

Не обращать внимания на подобные заявления было слишком сложно даже для меня. Точнее, для меня так особенно! Но, то ли волшебство вечера сделало своё дело, то ли игра на флейте так повлияла, а может, сказалось падение последних запретов и сомнений…

Однако теперь я лишь фыркнула:

— Держи карман шире. Ни за что и никогда!

Сказала — и тут же чуть не взвизгнула, когда этот полоумный резко поднялся, да еще и меня на руки поднял! Пришлось срочно за его шею хвататься обеими руками, чтобы не упасть. А он еще и уточнил так… невозмутимо!

— Что, прости?

— Нечестно, — охнула я, едва ли осознав, в какой опасности внезапно оказалась, благодаря своему болтливому языку. Говорила мне бабушка, нельзя мужскую честь задевать, да в их способностях сомневаться. Они ж, глупые, тут же побегут обратное доказывать! — Посади, где росло!

— А вот это вряд ли, — усмехнувшись, маг в два шага оказался у кровати и осторожно, даже бережно сгрузил мое мелкое тельце на пуховую перину. Еще и одеяло сверху накинул! — В ближайшее время возвращаться в твою деревню я не собирался.

— А в дальнейшее? — невесть как углядев в его словах двойной смысл, высунула я из-под одеяла свой любопытный нос.

— Поживем — увидим, — склонившись надо мной, опираясь только на руки, и оказавшись очень близко, произнес он с той самой, привычной ухмылкой.

И придавать значение его словам я не стала. Только руку протянула, дотронувшись до морщинок у него на лбу, невольно хмурясь:

— Когда ты спал в последний раз?

Волк не ответил, невнятно повернув головой. Конечно, когда ж он свои слабости признавал? Из все пятерки самый упрямый, другого такого упрямца во всем Ансгаре не сыщешь! И что с ним таким делать прикажете?

Пришлось как всегда на хитрость идти. Правда, чтобы его с места сдвинуть, пришлось постараться. За руку ухватила, да потянула, поворачиваясь, локтем на сгиб его локтя нажимая. И нагло на его плечо улеглась, одеяло к груди подтягивая. И магу ничего не оставалось, как за моей спиной лечь, мне в макушку усмехаясь:

— Упорная, да?

Я только фыркнула, невольно прижимаясь к крепкому, теплому мужскому телу, надежнее которого, казалось, нет никого на всём на белом свете:

— Нет. Мне просто спать захотелось. А ты всего лишь немного теплее одеяла.

— Почту за честь.

— Всё, — укоризненно цыкнула на него через плечо. — Спи давай. Я устала.

В ответ раздался тихий, чуть хриплый смешок, и на мою талию, наконец, легла тяжелая мужская рука.

А на следующее утро разразился скандал.

Кричала, естественно, Лили, и, естественно, на нас обоих. А еще громко, возмущенно, не жалея оборотов — это вообще само собой.

Вот угораздило же ей явиться на рассвете, чтобы завтрак и лекарства принести. Как будто об этом просили! И ладно бы только она пришла — так на ее крики все остальные сбежались!

И пришлось мне, тихонько вздыхая, слушать, как эта поганка меня на все лады распекает, пока все остальные пытаются спрятать понимающие улыбки.

Бессовестно и бессловесно ржал даже Белый Ирбис!

Одному Волку, казалось, было плевать на всё. Закинув руки за голову, он только лениво рассматривал потолок балкончика, пока я тихо от гнева стонала в подушку.

И нет, стыдно мне не было — у ведьм вообще, стыд и совесть товар не ходовой. А у меня, единственной наследницы Кровавой Ведьмы, так вообще, казалось, он отсутствовал, как данность!

А тут, нет-нет, да кончики ушей едва припекало.

— Ну, всё, — не выдержав новый виток ее словесных изысканий, я резко села, откидывая одеяло. Еще и ладонями по коленкам возмущенно шлепнула. — Хватит на сегодня потрясений! От твоих криков молоко уже свернулось.

— Еще скажи, что персики завяли, — задохнулась от возмущения куколка, тыча пальцем в сторону столика, на котором пара фруктов всего и осталась. И я даже толком не помнила, когда я их съесть успела. — И с деревьев осыпались!

— Ну, может и не осыпались, — качнувшись с пятки на носок и обратно, заложив руки за спину, негромко хихикнул Ворон. — Но сами деревья точно вот-вот согнет.

— Ах, ты ж! — вспыхнув от возмущения, фея прихватила персик и швырнула его в самого молодых из магов. От которого он, естественно, изящно увернулся, посмеиваясь. — А ну, стой, где стоишь!

— Попади орешком в канарейку на лету, — перегнувшись через Волка, я сцапала с тарелки последний фрукт, пока и его куда-нибудь не кинули. — На нас горланит, почем зря, а сама еду разбазаривает. Есть совесть, не?

— У кого именно? — иронично заметил Волк, которого происходящее вокруг не слишком-то волновало. Он только меня придержал, чтобы с кровати вниз головой не кувыркнулась. — У амарантовой феи или кифорской куклы?

— А это не одно и то же? — заинтересовался Ирбис, как всегда подпирающий облюбованный столбик. Хорошо хоть на перила не залез, с него станется — кот же. Как есть кот!

— Технически да. Но подобное переселение душ даром не проходит.

— Это ты что хочешь сказать, черноглазый, — взметнув кудрями, резко обернулась к нему Лили, кажется, забыв о том, что только что собиралась отходить Ворона чистым, вышитым рушником. — Что со мной что-то не так?

— Хочу? — иронично вскинул бровь Волк. — Я напрямую говорю об этом.

Тихонько застонав, я уронила лицо в ладони.

Вот как всегда! Чего они так друг друга так невзлюбили? Ладно, Лили я еще понять могу, она хоть всей моей истории не знает, но о многом догадывается. Но магу-то она, чем и когда насолить успела, чего он вечно в бутылку лезет?

— Бессмертный, что ли? — выглянув у злобно пыхтящей куколки из-за плеча, незаметно придерживая ту за поясок платья, искренне полюбопытствовал Ворон.

— А когда он кого боялся? — тем же тоном откликнулся Ирбис.

Я застонала снова. Они-то чего масло в огонь подливают?

— Ну, знаешь, что, — нервно сжимая несчастный рушник, явно мечтая кого-нибудь им огреть поперек спины, вспыхнула куколка до самых корней волос. — Ну, я тебе сейчас!