Дежурный, тем временем, кидает такой же взгляд на меня, качает головой и говорит:

— Ждите двадцать четыре часа. Объявится, никуда не денется.

Дальнейшую ругань мы не слушаем, выходим на улицу через заднюю дверь, садимся в электромобиль Джонни, на котором он подвозил меня до дома после нашей первой встречи, и едем по указанному адресу к Бетти. По дороге мобильник звонит раз пятьсот. Звонки идут и от папы, и от мамы. Я пишу маме, что сбежала с Джонни и домой не вернусь, и отключаю телефон.

Живет Бетти на третьем этаже в обычной многоэтажке. Выглядит район не очень-то богато, но выбирать не приходится. В таких местах мне еще не приходилось бывать, и это тоже интересно. В конце концов, теперь это моя жизнь. С сегодняшнего момента я забочусь о себе сама. И, кто знает, возможно ближайшие несколько лет мне придется прожить именно в такой квартире.

Джонни мрачен всю дорогу. И только у подъезда Бетти решается поговорить. Разворачивается ко мне всем телом и глубоко вздыхает. Так протяжно, будто справляясь с болью. А потом говорит:

— Ты мне нравишься. Очень.

Сердце екает, я раскрываю рот, чтобы ответить, но он перебивает:

— Подожди. Я вижу, что ничего не получается. Но у меня же есть шанс? Я готов драться за тебя, я хочу сражаться. Мне бы только знать, есть ли в этом смысл?

— С мистером Инкогнито драться? — спрашиваю я.

— В нем все дело? Да, Господи… — он откидывается на спинку кресла и прикрывает глаза рукой. С шумом выдыхает отвечает после долгой паузы:

— Да. Я буду драться с ним за тебя.

Внутри опять все сжимается. Джонни выглядит, как мужчина, способный хорошенько наподдать, а мой мистер Инкогнито таким не кажется. Он нежный. Вот, какое слово приходит мне на ум, когда я о нем думаю. И если они станут драться, победит, скорее всего Джонни. Но это ведь не значит, что и я ему должна тогда достаться. Мы же не звери, и я не приз, за который надо бороться.

— Дерись, — киваю я. — Только, не важно, кто победит в вашей драке. Выбирать буду я.

Он нервно сглатывает и дергает головой. Кивок — не кивок? Не ясно.

— И я выберу не самого сильного, — продолжаю я. — И не самого богатого.

— Да, — соглашается он, будто мысленно пишет себе инструкцию.

— И даже не самого стройного и молодого.

— А кого ты выберешь? — спрашивает он, и я пожимаю плечами.

Это единственный честный ответ. Все остальное станет правдой лишь с натяжкой, или вовсе ложью.

— До завтра, Джонни, — говорю я, подаюсь вперед и касаюсь губами его губ.

Он резко хватает меня за талию, просунув руку между моей спиной и спинкой автомобильного кресла, и прижимает меня к себе. Углубляет поцелуй. Я отвечаю неловко и неумело. Тело вспыхивает жаром, и я спешу отстраниться. Он определенно меня привлекает физически, но этого мало. И я повторяю:

— До завтра.

И выскальзываю из машины. Прыжком преодолеваю ступеньки и звоню в домофон в квартиру Бетти. Она не отвечает.

Время идет. Домофон все пиликает, а Джонни не уезжает. Я оборачиваюсь к нему, он смотрит на меня сквозь боковое окно, и вдруг сверху раздается крик:

— Выйди из тачки и поцелуй ее нормально, остолоп!

Джонни прыскает. Лицо озаряет очаровательная улыбка, и я тоже не сдерживаю свою. Он выходит из машины, картинно захлопывает дверь. Подходит к крыльцу, вальяжно поднимается по лестнице и встает в шаге от меня.

— Мисс Холлуэй, — говорит.

— Мистер?

— Уиллер, — наконец, представляется он своим настоящим именем. Делает последний шаг, сократив расстояние между нами до нуля, и целует меня снова. Так, как прежде никогда не целовал. С любовью.

— Ты надолго? — спрашивает Бетти, застилая диван свежими простынями.

— Не знаю, — честно признаюсь я, — пока не выгонишь.

— Я, вообще, не против. Живи сколько хочешь, — говорит она, — но обеспечивать я тебя не стану. Зарплата не такая большая, как хотелось бы, да и аренда здесь дорогая.

— Я понимаю, — киваю я. Мне и самой не хочется быть нахлебницей. — Завтра же устроюсь на работу и обязательно отдам тебе все-все-все. Просто период такой.

— Я тоже понимаю, — отвечает Бетти, — все, кроме одного. Чего ты с Джоном не поехала? Он, вроде, ничего парень. Симпатичный.

Я и сама не понимаю, почему. Вопрос на миллиард долларов. Что у Адель творится в голове, никто не знает, даже она сама. Я вздыхаю и пожимаю плечами.

— Дело в мистере Инкогнито, — догадывается Бетти. — Ты всерьез в него влюблена?

— Почему это всех удивляет? — спрашиваю я.

— Потому что это интернет переписка, — просто отвечает Бетти и, к счастью, сразу переводит тему. — Слушай, у меня мама в булочной на Пятьдесят Шестой заправляет. Им продавец требуется. Хочешь, я тебя устрою? Уровень, наверное, не твой, но с чего-то же надо начинать.

— Хочу, — отвечаю я. — Мне все равно какая работа, лишь бы поскорее встать на ноги.

— Вот это правильный настрой. Я с той же мыслью оттуда увольнялась. Мама у меня хорошая, но работать на родственников всегда тяжело.

У меня немного другое мнение на счет семейного бизнеса, но я решаю не спорить. Я ведь никогда не работала в семейной компании. Я вообще никогда не работала и мне страшно, что даже булки продавать меня не возьмут. Однако, этими соображениями я тоже не делюсь. Благодарю Бетти за приют и укладываюсь спать на жутко неудобный старый и дешевый диван, обитый какой-то скользкой и скрипучей невиданной гадостью. Так, должно быть и выглядит кожзам.

«Хватит, Адель, ты больше не принцесса, — одергиваю я себя, — живи, как все, и не жалуйся».

Наставление помогает, и несмотря на неудобства я засыпаю сразу, как только проверяю телефон и читаю мамин ответ:

«С меня хватит, живи, как хочешь, — пишет мама, — только нас с отцом потом не вини».

«У меня все получится, мам, — пишу я в ответ, — пожелай мне удачи».

«Удачи» — приходит сухая смска. И она лучшее, что случилось в моей жизни за последние несколько лет.

Утром я встаю вместе с Бетти и петухами и по ее инструкции сама впервые в жизни готовлю завтрак.

— Свежевыжатый сок — дорого, — говорит она, — потому пьем из коробки. И это только первое правило бедняжек, которое тебе предстоит запомнить. Обжаривай яйца с двух сторон и недолго, тогда желток внутри будет нежный, а сама яичница без жесткой корки. А вот бекон должен быть хрустящим. Масла не жалей, но и не лей слишком много, не богатые.

Я киваю и мысленно все записываю. С двух сторон, нежный, хрустящий, не богатые… ох, нелегкая адаптация меня ждет. Но это интересно.

После завтрака еще одно новое дело — мытье посуды. Я смываю остатки еды, Бетти вытирает полотенцем насухо.

— Если не вытирать, от воды взбухнет кухонная мебель, а от сырости заведутся насекомые, — поясняет она.

— А посудомоечной машины…

— Нет.

— Сушилки…

— Тоже нет. Я тебе больше скажу, — Бетти поджимает губы, — белье придется нести в прачечную. Стиральной машины нет.

— В химчистку, — соглашаюсь я. — Мой костюм нельзя стирать в машинке. Это очень дорогие ткани.

— Продай, — тут же делает Бетти вывод. — И купи на вырученные деньги что попроще.

— Не могу, он единственный.

— А где остальные вещи? — спрашивает она и тут же сама отвечает:

— Остались в багажнике лимузина, грязные и перепутанные сотрудниками полиции. Я тебе что-нибудь одолжу.

Бетти уходит на работу в восемь тридцать, оставляет мне дубликат ключей и адрес маминой булочной. На собеседование меня ждут к двенадцати, и свободное время я трачу на душ и выбор наряда. Каждое предложенное Бетти платье на ощупь просто кошмарное. Дизайн тоже так себе. Кое-какие вещи повторяют прошлогодние коллекции кутюрье, но в основном это просто цветастые тряпки с до ужаса неудобным кроем и грубыми швами.

— Хватит, Адель! — снова одергиваю я себя, залезая в джинсовые шорты и легкую белую блузку в горошек из не пойми чего. Это точно не шелк и не атлас. Оно пыталось подражать им, но не вышло, застряло где-то по середине.