Об этой таинственной организации он слышал пару раз и краем уха и понял, что она занимается всякими врагами народа и ловит иностранных шпионов. При чем тут студент Зайцев?
— Завтра мне доложишь, зачем тебя вызывали и как пройдет беседа. Понял?
— Понял.
Приемная КГБ была битком набита народом. Некоторые сидели на стульях с торжественными и бледными от ожидания лицами, на которых читалась плохо скрытая тревога. Другие стояли, нервно переступая с ноги на ногу. В кабину с внутренним телефоном стояла очередь. Металлический голос в динамике то и дело вызывал кого-нибудь по имени и отчеству и приглашал зайти в кабину номер такой-то. Человек опрометью бросался в деревянный бокс и через минуты две вполне успокоенный выходил оттуда, показывая всем заложенный в паспорт пропуск.
— Борис Андреевич, пройдите в приемную, — произнес голос в динамике. Он не сразу сообразил, что обращение адресовано к нему, и стал глазами искать вход в приемную. Услужливый старшина, стоявший на проходе, спросил:
— Вы Борис Андреевич? Давайте ваш паспорт.
— А я не взял паспорт с собой. У меня студенческий билет.
— Давайте тогда студенческий. Так. Проходите.
Анатолий Васильевич, среднего возраста мужчина с невыразительным, как у манекена, лицом встретил его в большой зале, отделанной деревом, и пригласил за большой стол, накрытый зеленым сукном. То ли он торопился куда-то, то ли так было принято, но он без всяких предисловий приступил к делу:
— Давно вы знаете Питера Реддауэя?
— Нет. Я познакомился с ним позавчера в гостях у моего знакомого.
— А где вы познакомились с Лебедевым Валерием Иннокентьевичем?
— С Иннокентьевичем… Валерием? У себя в общежитии.
— И какое впечатление он на вас произвел?
— Никакого. Я с ним знаком совсем недавно и видел всего два раза в жизни. По-моему, он помешан только на западной музыке.
— Это вы точно подметили. Как вел себя Реддауэй?
— Держался он вполне скромно, если не считать наглых вопросов, с которыми приставал ко мне.
— О чем он вас спрашивал?
Борис подробно рассказал о содержании беседы с англичанином.
— Понятно. Он не предлагал вам продолжить знакомство?
— Нет. Может быть, он не успел, потому что нас прервали.
Анатолий Васильевич задал еще несколько вопросов о том, как прошла вечеринка и кто как себя вел на ней, а потом так же неожиданно, как начал, закончил:
— Хорошо. Спасибо. Вы свободны.
— А что же дальше? — пролепетал Борис.
— Дальше? А ничего. Занимайтесь своими делами. Учитесь.
— И все?
— Все. До свидания.
Несколько разочарованный и обескураженный Борис вышел на улицу и пошел пешком в общежитие. Стоило ли из-за такой мелочи искать его в Москве, отлавливать в институте, говорить по телефону, приглашать в бюро пропусков, чтобы отпустить через пять минут малосодержательной беседы! А еще все вокруг в один голос утверждали, что КГБ — чрезвычайно солидная организация и пустяками не занимается. Но когда он обо всем доложил Крабу, тот, судя по реакции, был доволен результатами его похода на Кузнецкий мост, потому что облегченно вздохнул и благосклонным мановением руки отпустил его на занятия.
* * *
Девятнадцатилетний возраст — это самый подходящий период в жизни молодого человека, для того чтобы наделать кучу неисправимых ошибок. Они поджидают не только в темных закоулках легкомыслия и в подворотнях пагубных склонностей, но и на людных и хорошо освещенных проспектах благонравия и самоограничения.
Борис не участвовал в дружеских попойках, не просиживал ночи за преферансом, избегал случайных знакомых, не «крутил» напропалую с девчонками, не одалживал денег, стараясь во что бы то ни стало уложиться в отведенную на месяц сумму. Нет, он не был сухарем и типичным книжным червяком, ничто человеческое не было ему чуждо. Он просто-напросто решил не отвлекаться от учебы настолько, чтобы в ней могли возникнуть необратимые процессы отставания, поэтому он упорно грыз гранит науки и шел к своей цели, казалось, уверенно обходя расставляемые на каждом шагу ловушки и приманки.
Но вот что интересно: он не имел никакого успеха у девушек, и это обстоятельство его беспокоило. Возможно, он не прилагал особых усилий, для того чтобы понравиться, — вероятно, на его пути еще не встретилась та единственная, которая зажгла бы его сердце. Как бы то ни было, проколы на любовном фронте случались не только с серьезными, положительными особами, которые в общем-то нравились Борису, а и с легкомысленными «пчелками», порхающими по жизни и собирающими нектар со всех пахучих цветов. Вероятно, «основательным» девицам он казался слишком «зеленым» и малоперспективным, а для легкомысленных — слишком робким и порядочным. Он пришел к печальному заключению, что женщины предпочитали почему-то прохиндеев.
Итак, физиология шла впереди телеги опыта, а крестьянская осмотрительность на каждой версте вставляла палки в колеса.
…Лариса была бойкой и симпатичной девушкой, заканчивающей медучилище и готовящейся к самостоятельной жизни. Борису нравился ее задорный характер, острый язычок и манера перескакивать с одного предмета на другой. Она явно была избалована многочисленными поклонниками, и в свои девятнадцать с половиной выглядела опытней и старше Бориса.
Он с большим трудом познакомился с ней на совместном с медучилищем вечере, потому что она была сразу замечена, обласкана и заангажирована на все танцы. Он долго подбирался к ней, стараясь оказаться поближе в момент, когда заиграет музыка, и когда наконец это ему удалось, он покраснел до кончиков ушей и не знал, с чего начать разговор.
Они танцевали танго, и поэтому он скоро более-менее успокоился и то ли спросил, то ли прокомментировал:
— Вы, я вижу, пользуетесь у нас успехом.
— На том стоим. А вы считаете, это плохо?
— Да нет, почему…
— А мне кажется, что вы меня осуждаете. — Карие глаза Ларисы задорно сверкнули, а короткие волосы кокетливо легли на бок.
— Нисколько. — Борису было почему-то обидно признаться в том, что девушка его выбора пользуется успехом, и он замолчал.
— Что же вы молчите и не развлекаете даму? — прервала молчание партнерша.
— Давайте сначала познакомимся. Меня зовут Борис. А вас?
— Лариса. А можно задать вам нескромный вопрос?
— Конечно.
— Почему вы такой важный, словно… словно…
— Вы так считаете? Я просто очень скромный.
— Ой-ой-ой! Держите меня. У вас все такие… несамокритичные?
— Не знаю, но я, во всяком случае.
— Это плохо. Я вам говорю как будущий врач.
— А каким врачом вы хотите стать?
Разговор незаметно оживился, они немного рассказали о себе, об учебе и планах на будущее. Когда танец закончился, они как-то естественно остались вместе и продолжили беседу под звуки вальса.
— Ну, Боб, хорошенькую девушку ты подхватил, — одобрил сокурсник Лева Белозеров, когда Борис отпустил наконец Ларису и подошел к ребятам со своего этажа. — Держи крепче, не отпускай.
— Да ладно вам… — засмущался он.
— Чего — ладно? Тут надо действовать смелее! Бери пример с Сережки.
К мнению Льва можно было прислушаться. Он отслужил в армии, несколько лет проработал на производстве и как старший товарищ постоянно опекал их «немецкую» троицу.
В конце вечера Лариса неожиданно пригласила Бориса на «белый» танец, и он предложил проводить ее до дома. Она жила в начале шоссе Энтузиастов, и пришлось дважды менять вид транспорта, пока они не добрались до ее дома. У подъезда Лариса как-то сразу посерьезнела, вся подобралась и замолчала, теребя снятую с руки перчатку.
— Ну что ж, спасибо за вечер, — произнесла она наконец. — Мне пора.
— Подождите минутку. Что вы делаете по вечерам?
— А то же самое, что и вы: учу уроки.
— Ну не каждый же вечер. Может, сходим завтра или послезавтра в кино?
— Позвоните мне. Может, сходим. — И она назвала номер своего домашнего телефона. — Спокойной ночи.