Мистер Лукач решительно поднялся с кресла, давая понять, что аудиенция окончена. Но мистер Брайант продолжал сидеть и как ни в чем не бывало улыбаться. Не убирая с лица улыбки, он полез в карман пиджака и аккуратно положил на стол пять или шесть стодолларовых ассигнаций.

— Это что… такое? — изобразил мистер Лукач вполне искреннее возмущение.

— Это мой взнос в пользу бедных сирот города Белфаста, оставшихся без родителей.

— Но я не занимаюсь благотворительством! Уберите ваши деньги! Повторяю, я ничем не могу вам помочь и… прощайте.

Улыбка на лице мистера Брайанта, или как там его звать, исчезла. Он приподнялся со стула, вынул из кармана пальто пачку «уинстона», ловко бросил сигарету в рот и чиркнул зажигалкой перед самым носом вице-консула. Мистер Лукач оторопел и упал в кресло.

— Что это значит? — охрипшим голосом спросил он.

— Это значит, мистер Лукач, что без паспорта я не покину этого кабинета, — так же негромко и с неприкрытой угрозой в голосе ответил Брайант.

— Я сейчас вызову полицию! — Дрожащая рука Лукача протянулась было к телефону, но на нее тут же легла твердая ладонь Брайанта:

— Не советую. Я не думаю, что встреча с полицией будет в ваших интересах.

— Позвольте, как вы смеете!

— Я смею, потому что знаю, мистер Лукач. Я знаю, что вы торгуете паспортами, знаю кому и за сколько вы их продаете, но у меня десяти тысяч долларов нет, да я бы никогда вам их и не выложил. Но я придерживаюсь того принципа в жизни, что каждый труд должен быть вознагражден. Ваши труды и молчание тоже имеют цену. Так что довольствуйтесь пятьюстами и давайте мне быстренько паспорт.

— Это… это ложь! Это наглая, чудовищная ложь!

— Оставим наши споры по этому поводу, мистер Лукач. Вы читаете местные газеты?

— Да, иногда.

— Я советую вам читать их регулярно — ведь вы же хоть и хреновый, но дипломат. Так вот, вы читали на днях, что в Мадриде в заложники взят американский консул?

— Да, читал.

— И вы знаете, кто это сделал?

— Нет, не знаю.

— И не догадываетесь?

— Нет. Как я могу знать?

— Ну так я вам подскажу. Это организовал и осуществил ваш покорный слуга. Надеюсь, вы не захотите разделить участь вашего американского коллеги?

Мистера Лукача прошиб пот, и он полез за платком в карман брюк.

— Так вот, доставайте скорей бланк паспорта и заполняйте. Вот мои паспортные данные. — Мистер Брайант бросил на стол листок бумаги с напечатанным на машинке текстом.

Вице-консул достал из кармана ключи и полез в сейф. Пока он заполнял бланк паспорта, мистер Брайант ходил по кабинету и фальшиво напевал песню Фрэнка Синатра «Чужой в ночи».

Через семь минут мистер Лукач протянул ему паспорт:

— Держите мистер Брайант, желаю вам удачи. Надеюсь, вы не имеете больше ко мне претензий?

Новоиспеченный мистер Брайант внимательно пролистал документ и удовлетворенно кивнул:

— Все в порядке. Не забудьте провести выдачу по всем своим журналам и сообщить о ней в консульский департамент МИД Канады в Оттаве.

— Да, да. Непременно.

— Я закрываю глаза на ваши маленькие проделки, мистер Лукашенко. Очень хочу, чтобы все происшедшее осталось между нами. До свидания.

— До свидания, мистер Брайант.

Человек ушел, а мистер Лукач еще долю оставался в кресле, вытирая пот и шепча проклятия. Минут через десять в двери показалась черная голова О'Нила. К такой фамильярности своего подчиненного мистер Лукач давно уже привык, но на сей раз реакция шефа была самой непредсказуемой:

— Закрой за собой дверь, черная образина! И без стука чтобы больше ко мне не входил!

Патрик О'Нил удивленно поднял брови и с достоинством удалился.

Такого мистера Лукача он видел первый раз. О господи, как меняются люди. Вот и делай им добро.

После этого инцидента цены на канадские паспорта в Белфасте резко пошли вверх. Оскорбленное самолюбие вице-консула Питера Лукача не могло смириться с тем, что на последней выдаче он потерял аж девяносто пять процентов причитающегося вознаграждения.

— Ти, ти и ти будити учитися на машинном переводе!

Хосе Мария Браво, сын испанского коммуниста-республиканца, вывезенный в СССР после прихода в Испании к власти Франко, по-русски говорил бойко и темпераментно, но с сильным акцентом. Русский звук «ы» ему никак не давался. Впрочем, это не мешало ему занимать престижную должность декана переводческого факультета, готовившего кадры для многих центральных ведомств Союза.

Группа бывших абитуриентов, а ныне уже полноправных студентов переводческого факультета Первого Московского педагогического института иностранных языков имени Мориса Тореза безмолвно сгрудилась в небольшом «предбаннике» деканата и смотрела, как перед ними брызгал слюной и суетился, словно уговаривал поехать на целину или на Магнитку, лысенький, маленький, пузатенький Санчо Панса.

Что такое машинный перевод, никто из них и понятия не имел, но они были счастливы и на все согласны. Их было двадцать четыре: восемь «немцев», среди которых оказался и Борис, восемь «англичан» и восемь «французов» — все пришли со школьной скамьи и, по предположениям деканата, еще не забыли алгебру, геометрию и тригонометрию, которая вдруг понадобилась в стенах иняза. Борису такой поворот событий не понравился, но все молчали, не возражали, молчал и он. Было только ясно, что отделение машинного перевода готовило специалистов для науки, прикладной лингвистики, а к науке его что-то не очень тянуло.

Опасения Бориса скоро оправдались: чем дальше продвигался учебный процесс, тем глубже они врезались в дебри новых научных и псевдонаучных теорий, тем дальше они отходили от стандартной программы переводчиков. Учиться было не интересно, сложно и хлопотно, и если бы не традиционные занятия по освоению немецкого языка, можно было бы вообще пожалеть, что он оказался в стенах иняза.

Он все больше и больше понимал, что «машинисты», как их все называли на факультете, стали заложниками небольшой группки лингвистов-авангардистов, восторженно воспринявших модные постулаты американцев и западных европейцев о возможности осуществления переводов с языка на язык с помощью стандартных компьютерных программ. Уже на втором курсе Борис пришел к выводу о бесперспективности этого направления. Ему, как и многим сокурсникам, стало очевидно, что язык не может быть уложен в прокрустово ложе алгоритма. Вряд ли такой вывод не посещал умные головы маститых языковедов, но они продолжали тянуть отделение в «светлое будущее», потому что в это будущее въезжали на собственной кафедре, на профессорских и доцентских должностях, на солидных зарплатах и гонорарах.

К подготовке «элитной» прослойки машинных лингвистов привлекли весь цвет московской науки. Запомнились сын известного советского писателя В. В. Иванов, читавший обзорные лекции по общему языкознанию, программист Ляпунова, физик Ливанов, вдалбливающий понятия дисперсии и энтропии, так необходимые для лингвистов, профессоры Розенцвейг — организатор всей затеи — и Ревзин, старший преподаватель МГУ математик А. Шиханович, сотрудники института русского языка И. Мельчук и К. Бабицкий. А. Шиханович, тщедушный человечек в возрасте Иисуса Христа, отличался диктаторскими замашками и навел на всех страха тем, что принимал экзамены по математической логике и математическому анализу по десять-двенадцать часов. Кроме набора формул, в его голове ничего не было. Вершиной математических достижений по этому предмету явилось доказательство того, что дважды два будет четыре.

Учебных пособий по математической лингвистике не было, приходилось полагаться на свои записи и библиотеку иностранной литературы, где шедевры западной научной мысли хранились в единственном экземпляре и, как правило, на английском языке. Их, естественно, не хватало, поэтому нервотрепка перед каждой сессией царила невообразимая.