— А потом вы вышли за него замуж? — спросил Фрам.

— Да, вопреки уговорам матери и отца. Они считали, что брак с иностранцем, особенно с русским, не принесет мне счастья. Но я настояла на своем. Мы были очень счастливы.

— А он никогда не хотел вернуться домой?

— Конечно, хотел. Но когда узнал, что все его родные погибли во время войны и что Сталин мог посадить его опять в тюрьму, он прекратил все свои попытки репатриироваться на родину и умер как шведский подданный. Да. Мы были вместе с ним в советском посольстве на Виллагатан, сама мадам Коллонтай разговаривала с нами. Ее тоже уж нет в живых, мне говорили, она уехала в Советский Союз и умерла там сразу после войны.

Она замолчала. Молчал и Фрам, но сердце его так сильно гоняло кровь, что он чувствовал, как она стучит в висках. Он вспомнил, как мать рассказывала ему в детстве, что отец находился в германском плену в Норвегии.

На веранду вышла Мария с подносом в руках.

— Мама, ты опять рассказывала об этом? Тебе вредно волноваться. Она каждому, кто к нам заходит, рассказывает историю своего замужества, — извиняющимся тоном пояснила Мария Фраму.

— Я сама знаю, что мне вредно, а что — полезно. Вы садитесь пить кофе, господин Брайант, а ты, Мария, принеси-ка тот альбом с фотографиями.

— Ну мама!

— Неси, неси.

Наступили сумерки, и госпожа Полякова включила свет.

Альбом был в вишневом сафьяновом переплете — таких сейчас уже не делают, и все черно-белые фотографии в нем выцвели от времени и были слегка попорчены клеем.

— Вот мой муж, а это его товарищи по лагерю, — ткнула мать Марии в первую же попавшуюся фотографию.

Фрам нагнулся, чтобы получше рассмотреть снимок. На нем были изображены несколько человек в полосатых рваных робах. Поляков стоял в центре объектива и обнимал своих товарищей за плечи. Странно, но пленные улыбались. Слева от Полякова стоял высокий костлявый мужчина. Это… это был его отец! У Фрама замельтешило от неожиданности в глазах. Он протер их пальцем здоровой руки, но отец не исчезал со снимка, он стоял, молодой и веселый, чему-то улыбался и смотрел прямо на своего сына.

— Этот снимок сделали норвежцы. Отец нашел его при муже, когда его нашли умирающим в горах. Кроме снимка, осталась еще одежда заключенного. Хотите, я покажу?

— Ну мама, может, достаточно? Господину Брайанту совсем это неинтересно, — взмолилась дочь.

— Ну хорошо, хорошо. Потом как-нибудь. Вы ведь зайдете к нам еще, господин Брайант?

— Да, да, непременно.

— Обязательно заходите, а то моя дочь ведет довольно замкнутую для молодой девушки жизнь. Ей нужно больше общаться с молодыми мужчинами. Слишком глубоко закопалась в своей науке. Ладно, ладно, молчу, — сказала госпожа Полякова, увидев возмущенное лицо дочери.

— Спасибо за угощение. Мне пора.

Он вышел на улицу. Свежий мартовский морозец уже успел сковать ледком растаявшие днем лужицы воды, и он бодро похрустывал под ногами. Мария вышла его проводить.

— Вы найдете дорогу до автобусной остановки?

— Конечно, конечно. Какой у вас номер телефона? Я вам позвоню.

— 745-38-98. Я дома обычно после пяти.

— До свидания. Я обязательно позвоню.

Он ехал в автобусе, потом пересел на метро, и пока добрался до своей квартирки в Норрмальме, перед глазами неотступно стоял отец в полосатой и рваной робе и чему-то улыбался. Улыбка совсем была непохожа на ту измученную и усталую гримасу, которую он видел на его лице потом, в 1946 году, во дворе деревенского дома. В ней не было надежды.

Теперь он понимал почему. Сразу после приезда в Кунаково отец пропал. Ему дали возможность увидеться с семьей, а потом отправили этапом в один из лагерей на Дальнем Востоке. Только вместо норвежских камней ему пришлось несколько лет ворочать стволы деревьев. Поляков предпочел остаться на Западе и избежал ГУЛАГа. Но и тот и другой так и не заслужили на своей родине ни одного слова благодарности в свой адрес. Вокруг их имен образовался ряд выжженных клеймом слов: военнопленный, предатель, безотцовщина.

…В анкете при поступлении на работу в разведку он, как и при поступлении в институт, указал, что никто из его близких родственников в плену не находился, а об отце уже давно не имеет никаких сведений, потому что он с матерью развелся.

Разобрав присланные из Центра средства тайнописи и расписание радиосеансов, он тут же написал отчет в Центр. В конце послания он хотел было попросить московское руководство разыскать отца и установить с ним контакт, но передумал. Лучше заняться этим самому, когда приедет в отпуск.

Он никогда еще не бывал в таких широтах и с любопытством рассматривал через иллюминатор голые горные кряжи, перерезаемые бурными ручьями и реками, топкие заболоченные долины, покрытые мхом и мелким кустарником, голубые блюдца многочисленных озер и редкие признаки присутствия человека в виде тоненьких линий шоссе, притулившихся к морю разноцветных домиков или небольших поселков городского типа. Иногда по тундре пробегали кучки серо-коричневых букашек — это саамы, коренное население этих мест, перегоняли стада оленей на новые пастбища.

В Стокгольме было еще довольно тепло, а тут уже чувствовалось дыхание зимы. Говорят, что именно в этих местах живет Дед Мороз, в нужный час выезжающий на лихой тройке в более южные края, чтобы раздать там заготовленные заранее подарки. Возможно, это так и было на самом деле, только вряд ли это загадочное существо могло поселиться в Кируне — в этом самом крупном в Заполярье городе. Это место больше подходило пещерным гномам — злым и немытым карликам-уродцам, владеющим подземной тайной железной руды.

Но люди оказались хитрее и сильнее гномов — это Фрам понял сразу, как только самолет, сделав вираж вокруг какой-то горы, резко упал вниз, чтобы не промахнуться и попасть на посадочную полосу. Все в этом городе напоминало о постоянной битве с природой, каждый дом, каждый кусок дороги свидетельствовал о победе человеческого гения над природой.

Впрочем, Фрам торопился и вникать в перипетии этой борьбы не собирался. Главная цель его поездки находилась дальше, за шведско-норвежской границей, а Кируна, что в переводе с финского языка означает «полярная куропатка», была всего лишь промежуточным пунктом на его маршруте. Да, на маршруте. У разведчиков не бывает путей или дорог в обычном понимании этого слова. Любое передвижение, в том числе и не обусловленное служебной необходимостью, все равно происходило в соответствии с заранее намеченным, привязанным к местности и согласованным по времени планом. Дороги созданы для туристов и для праздношатающихся по свету.

Лапландия… Вряд ли бы он забрался в такую даль, если бы миттельшнауцер Бонни не выскочила на него именно в тот момент, когда он вышел на тайниковую операцию. Он улыбнулся при воспоминании о том, как эта хитрая тварь опередила его с тайником и привела в дом к Марии. Везет же ему последнее время на собак! Интересно, что стало с тем бедолагой, которого он встретил год назад еще на одном из своих маршрутов? Обрел ли он в конце концов хозяина?

Тайниковая операция неожиданно всколыхнула нечто сокровенное и обнажила его собственный тайник, запрятанный в глубине души. В принципе он всегда знал о его существовании, но «изымать» его на свет божий не собирался. Теперь это уже не остановить. Из-за этого он, собственно, и покинул Стокгольм, выкроив из плотного рабочего графика неделю отпуска.

— Стивен, — удивился Линдквист, когда услышал, что Фраму нужно отлучиться на недельку в Норвегию по личным делам, — никак ты влюбился?

Он не стал ему отвечать и попросил к приезду подготовить финансовый баланс фирмы. Ничего, Магнус справится и без него, а в делах оперативных наметилась короткая пауза.