— Да вот именно! Давай, пошли, бросай эту бодягу!

Не дожидаясь ответа, я сам открыл дверь в лабораторию. И подвыпивший лаборант вошёл по моему приглашению уже без всяких сомнений:

— Слушь, Тим… — Остановившись почти на входе, коллега обернулся. — А он точно в сейфе конину держит?

— А где ж ещё? — Я с трудом подавил желание свернуть ему шею прямо сейчас.

Вместо ответа лаборант начал неспешно оглядываться. Давай открывай уже… Я точно знаю, что начлаб регулярно просит вас там что-нибудь посмотреть, пока сам на даче с рыбалкой зависает, а ему из Москвы звонят…

— А прост сёдня перед уходом чё-то в холодильном возился… Может там ещё чё есть, а? Наверное, уже занесли, как думаешь?

— А ты от него код знаешь?

— Может от сейфа подойдёт… Ща… — Лаборант шагнул к циферблату на большой белой двери, ведущей в камеру рефрижератора для тестовых культур. И пока он медленно пикал десятизначной клавиатурой, я внимательно запоминал комбинацию.

— О, подходит!

Ну да. Тренинг по информационной безопасности я тоже за вас проходил.

Коллега сунул голову в холодильник и огляделся:

— Чё-то нету ни х…Х-Х-Х-ХК-К!

Уложив обмякшего коллегу чуть в стороне, я быстро поменялся с ним бейджиками. Следы запутать — никогда не лишне. Мы тут все в халатах на одно лицо.

Так… Сначала сейф… Да, та же комбинация. Берём всё, потом разберусь… Холодильник… Что тут? Да неужели…

— Тим?

Я резко обернулся.

Роман стоял в дверях лаборатории с бутылкой в руках:

— А ты чё тут…

И нетрезвый взгляд старшего лаборанта упал на тело у моих ног…

— Ну что, Тимофей? — Послышалось из-за двери. — По-прежнему ничего не щёлкает?

— А там, где ты это нашёл, больше ничего интересного нет?

— Это лучше ты мне скажи.

Ох и напарничек… Если бы я знал, что он будет подозревать меня в измене на каждом шагу, лучше бы Харда с собой взял. Тот хоть помалкивает. А от ненужного внимания местной фауны всё равно полностью избавиться не удалось.

— Слушай, Шутник. — Я поковырял фото на бейдже пальцем. Нет, печать прямо на пластике, не переклеили… — Хочешь подскажу безотказный метод проверки меня на «брокеровость»? Если можно так выразиться…

— Попробуй.

— Он вроде бы как живёт в моей голове. Но при этом я ничего не помню о его планах и прежней жизни.

— Ну это ты так говоришь. — Голос моего собеседника постоянно перемещался — то от двери, то обратно.

— Допустим. Но и он тогда ничего не должен знать о том, как я прожил последние несколько дней. Ни про «Калину», ни про смерть «грибных троллей», ни про тебя.

За дверью снова послышался скрип доспехов. Теперь напарник захромал обратно в соседнюю комнату.

— Про меня он знает. — Донеслось из общего с этой комнатой блока электророзеток. И за стеной что-то звякнуло. — Судя по подброшенным для нахимовцев документам… И про то, что их увидит Белла — Брокер тоже знал, как мы поняли.

— Ну окей. — Ответил я в розетку. — Но про Киру-то в этих бумагах точно ничего нет. Или про Майку с Баджером. Но я, как видишь, всё ещё про них помню. И могу рассказать даже про то, как Баджер когда-то съел собаку.

— Про это даже я не слышал. — Голос Шутника неожиданно опять раздался рядом с дверью. Он там тренируется бесшумно ходить в нашей экипировке, что ли? Или пытается понять, нет ли у меня других путей к отступлению?

— Он этим не гордится. — Я тоже ещё раз огляделся. Нет. Даже вентиляции не видно. А в окно — высоковато. — Но ты же понимаешь, к чему я клоню?

— Понимаю. Хочешь сказать, что пока ты помнишь о том, как Баджер съел собаку — я могу чувствовать всебя в безопасности. Потому что личность Брокера об этом не слышала. — Кажется, при ответе Шутник шелестел какими-то бумагами. Что-то тут всё-таки не сожгли?

— Ну раз понял, тогда можем пойти дальше? Я могу по пути ещё всякого рассказать про наш поход от маяка к буксиру. Какие-нибудь детали, которые вряд ли перейдут от меня к Брокеру.

— Белла и так почти всю ночь рассказывала…

— Ну вот и проверишь!

Некоторое время за дверью снова было тихо.

— Ты ещё там?

— Диссоциативное расстройство личности можно и имитировать. — Голос снова был близко. — К тому же разные личности в одной голове вполне могут обмениваться частичками информации.

— Я постараюсь быть очень детальным, доктор!

Продолжая спорить на автомате, я, тем не менее, не мог не признать его правоту. Ведь кое-что из своего прошлого я, всё-таки, помню. Пусть и в виде каких-то отрывочных картинок и текстов… Но что же мне теперь тут сидеть?

— Слушай, профессор… Ну как-то же его вообще диагностируют, это диссоц… Это расстройство? Вроде бы официальный диагноз, а не выдумки переутомлённых конторщиков. Типа какого-нибудь «выгорания» или «хронической усталости»?

— Да и они, в общем-то, тоже не совсем выдумки… — Шутник снова скрипнул доспехами совсем рядом. — Но дисс… ДРЛ всё-таки можно диагностировать объективно. И отличить симулянта от больного.

— Та-а-ак… Есть встречное предложение?

Напарник, похоже, снова сел на свой любимый конёк. И продолжил вещать хорошо поставленным учительским голосом:

— К примеру, даже профессиональный актёр не сможет подделать показания функциональной магнитно-резонансной томографии. Это когда сканируют интенсивность работы разных отделов могзга. У разных личностей они тоже разные.

— Боюсь, рабочий томограф мы сейчас не найдём даже в упакованной Камчатке.

— Но, на твою удачу, я могу попробовать и другой метод…

— Вивисекция мозга мне тоже не подходит! — Выглянув в окно я оценил расстояние до соседних рам. Нет, не дотянусь…

Шутник вдруг стукнул в дверь:

— Сунь-ка карточку сюда обратно.

Я ещё раз взглянул на своё изображение, прежде чем передать бейдж напарнику. Этот парень на фотке явно более упитан и крепок, судя по жилистой шее. Но настроение у него совсем ни к чёрту. Как будто это не я недавно очутился в этом аду, а он.

Получив передачу, Шутник удовлетворённо хмыкнул:

— Хм… Ну да… — И он вновь заговорил в сторону двери. — Ты что-нибудь слышал про микровыражения?

— Это когда ругань сокращают до резких «бл» и «ёп»?

— Это когда в мимике человека проскакивают скрытые эмоции. Совсем коротко, но заметить можно. И эти микровыражения невозможно контролировать. Точно так же, как собака не может не вилять хвостом, когда испытывает интерес или симпатию. А мы, к примеру, не можем не приподнять брови при неожиданной встрече с человеком, который нам нравится. Совсем ненадолго. Полсекунды.

— Кажется, я видел про это в кино. Но думал, что это вымысел… Предлагаешь теперь следить за моими бровями? А вдруг ты мне просто не настолько нравишься? Особенно сейчас…

Но Шутник упрямо игнорировал мои остроты. И спокойно продолжил свою лекцию, в полном соответствии с тем, что про него говорила Кира:

— Главное то, что благодаря работе этого механизма, нейтральное выражение лица у разных осколков личности тоже должно быть разное. Если мы не имеем дела с симулянтом, конечно. В постоянном тонусе находятся разные мимические мышцы. И контролировать это тоже не так-то просто. Пока смотришься в зеркало — на автомате стараешься сам для себя выглядеть более привлекательно. Ну или так, как ты думаешь, что выглядишь привлекательно. Но чуть задумаешься, чуть отвлечёшься на какую-то нейтральную тему и отвернёшься от зеркала — и твоё лицо снова становится таким, каким его постоянно видят все окружающие. Настоящим. — Кажется, лектор снова немного отошёл от двери. — Поэтому, кстати, взрослых близнецов часто можно довольно легко отличить друг от друга, не смотря на абсолютно идентичный набор генов. Разный жизненный опыт накладывает на характер разные отпечатки. А характер — уже на лицо и мимику.

Пока я слушал эту короткую лекцию, в памяти всплыл очередной фильм, который я специально запоминал вместе со всеми крылатыми выражениями. Про какого-то непутёвого алкаша-водопроводчика, который в итоге уехал жить из города в родную деревню. Где местный милиционер не узнал его на фотографии в паспорте из-за того, что унылая городская жизнь наложила на лицо героя свой печальный отпечаток.