Во избежание паники майор приказал всем разойтись по постам и разразился речью о повышении бдительности. Немного вздрючив подчиненных, уделил большую часть своего внимания пулеметчикам. Нитке с плохим ощущением отправился докладывать начальству о непонятном беловолосом красноглазом существе, терроризирующем подотчетное ему подразделение и о своих предположениях…

Тогда же

Ссешес Риллинтар

Два осколка в спине — это очень приятное ощущение, особенно когда с выпученными глазами, полуоглохший, спотыкаясь, бежишь по лесу. Ну и какого ляда — кто знал, что немцы не поленятся и вдобавок к колючке поставят еще и противопехотные мины! В серебристом ночном освещении я, конечно, увидел натянутые проволочки и аккуратно через них перешагнул, стремясь как можно скорее схватить очередного гансика за нежное горлышко. Плавно скользя в ночной тиши и контролируя направление взглядов так называемых «охранников» из хумансов, я тенью подобрался к одиноко прогуливающемуся солдату, аккуратно свернул ему шею, взгромоздил его на себя. Переноска трупов — еще то удовольствие. Хотя в последнее время я малость попривык к данному виду деятельности. Проблемы начались на обратном пути через колючую проволоку — перебегание с грузом по вершинам столбов (минуя встречающиеся на колючке жестяные банки) закончилось тем, что нога этого переносного удобрения зацепилась за кусок проволоки и довольно сильно его дернула. Отцепившись, плеть колючки спружинила обратно и задела шнур противопехотной мины. Как говорится, слава Ллос, что из-за большой скорости передвижения во время срабатывания мины я был уже на расстоянии порядка пяти метров от эпицентра взрыва и на мне висел импровизированный бронежилет. И все равно пару осколков я, чувствуется, схлопотал. После близкого взрыва и последовавшего за ним сильного удара в спину мне пришлось скинуть труп немца и длинными прыжками, изображая сумасшедшего тушканчика, направиться к лесу. Напоследок я услышал многочисленные комплименты своему сольному выступлению в виде панических и беспорядочных пулеметных очередей.

Отбежав на расстояние порядка семи километров, я расстегнул «гилли», снял разгрузку с тельняшкой и приступил к составлению перечня повреждений. Два без труда пальпируемых неглубоких осколка в левой лопатке, легкая контузия — вот и весь перечень подарков от немецкого командования на сегодня. В довершение всего осколки порвали медузу, интегрированную в разгрузку, и вытекшая кровь полностью изгваздала тельняшку, при осмотре которой мне вспомнился настороженный взгляд старшины, который он кинул как раз на эту часть моей экипировки. Устроившись в корнях ближайшего дерева, приложил ладонь к ране, при этом чуть не сломал себе шею, так как до раны было трудно дотянуться. Уже привычно зашептал заклинание исцеления и провалился в обморок. Последняя мысль, промелькнувшая в угасающем сознании, гласила: «А ведь так и убить могло!»

07.07.1941

Ссешес Риллинтар

Жить в лесу летом очень хорошо — тепло (днем), ну и, если плащ есть, тепло ночью. Проблема заключается в таких замечательных вещах, о которых обычно не пишут в книгах: все тело чешется от грязи, волосы свалялись и вместо белоснежных стали грязно-серыми, приобрели вид замученных макаронин, что вызывало во мне просто зубовный скрежет. Да и этот хуманс рядом раздражал с каждым днем все больше и больше. Запах… запах давно не мытого человеческого тела просто выводил меня из себя. Дело дошло до того, что я стал держаться от Сергея подальше и на моем лице самопроизвольно появлялось такое многозначительное выражение, от которого красноармеец моментально пытался прикинуться ветошью. А прикопав на всякий случай продырявленную тельняшку, я вдобавок остался только в «гилли», что было не очень удобно. Когда я, пошатываясь, все же прибрел на место стоянки, обнаружил довольно приятную картину: вернулись наши казаки-разбойники — старшина с бойцами.

Заросшие, чумазые, как трубочисты, но в глазах скачут радостные чертики и на лицах до такой степени ехидные выражения, что мне в этот момент, несмотря на небольшую контузию, стало завидно. Увидели меня шатающимся и измазанным своей же кровью, стали тормошить и искать раны. Кое-как отбившись и объяснив, что уже подлечился и шатает меня просто от контузии, присел рядом с ближайшим деревом и, прислонившись к стволу, произнес:

— Ну, воины, рассказывайте, как провели время и почему у вас лица такие довольные?

Валерий Сергеевич начал хвалиться своими свершениями — выходило довольно неплохо. В общем, судя по рассказам перебивающих друг друга солдат, пошумели они знатно — разобрали и утащили в лес вдоль железнодорожного полотна около пятнадцати рельс, взорвали две стрелки и, как самое приятное, оставленное напоследок, поведали, что умудрились расстрелять разъезд немцев на мотодрезине, прибарахлившись при этом еще одним пулеметом.

Вообще, сводное вооружение нашего отряда уже начинало доставлять нам проблемы — три пулемета на пятерых человек, не учитывая остальной переносимый груз, серьезно снижали мобильность. К тому же запасливый, как сурок, старшина подразграбил брошенную в придорожных кустах эмку, разжившись немалым запасом обмундирования, кипой довоенных газет на самокрутки и ценнейшей в нашем положении вещью — свертком с восемью кусками мыла. Как рассказал надувшийся от собственной хомячности старшина, сперва он думал, что ему повезло и они наткнулись на взрывчатку — ведь по размерам и окраске толовые шашки от кускового мыла не особо отличаются. Но потом, по маркировке, они с бойцами сошлись на том, что это все же не менее дефицитный в военное время продукт — мыло. Как только было произнесено это волшебное слово «мыло», у меня начала чесаться кожа. Поэтому, временно плюнув на военные действия, я объявил банно-прачечный день и самолично отправился на разведку подходящего места с дополнительной мыслью о необходимости охоты или похода в ближайшую деревню за едой, ибо к этому времени мы успели полностью подъесть все припасы, оставшиеся от мотоциклистов и обнаруженные в бронеавтомобиле. К слову, эсэсовцы на еду оказались гораздо беднее, чем первые, — каких-то несчастных пять банок тушенки и одна банка сгущенного молока на четырех человек. Как в таких условиях жить бедным партизанам? Мы-то с Сергеем периодически перебивались содержимым сухарных сумок перетаскиваемых трупиков немцев, хотя один раз это содержимое чуть не довело меня до нервного приступа — в обнаруженном белом пакетике безо всяких надписей находился белый порошок, чуть сладковатый на вкус. Покумекав и посовещавшись с «глубоким знатоком» земных вещей, Сергеем, мы пришли к выводу, что это какой-то вид немецкого сахарозаменителя и как подсластитель для кофе — пойдет. Тем более и кофейничек так удобно организовался — в комплекте. Сварив из последних запасов кофейку, мы уконтропупили каждый порядка полулитра и блаженно растянулись на земле…

Первым почувствовал недоброе я: в животе что-то взбулькнуло, и организм экстренно запросил маскировки в ближайшей растительности формата — куст обыкновенный, и погуще. Итогом данного происшествия стало очень осторожное отношение к вещам, стыренным у вероятного противника.

В связи с этим, прежде чем удалиться на поиски ближайшей укромной заводи, я уточнил у старшины:

— Валерий Сергеевич, вы точно уверены, что это мыло?

— Командир, что ж я, мыло не отличу? Да и мылится оно — мы с ребятами в придорожной луже один кусок попробовали — точно мыло!

— Ну, тогда Ллос с тобой, хуманс, — вон у Сергея спроси, как мы тут обманулись…

07.07.1941

Старшина Дроконов Валерий Сергеевич

Хорошо сходили, мало того что железку попортили, так еще дрезину немецкую сожгли. Да и оружием запаслись знатно, это какая ж мы теперь силища — целых три пулемета. Нам бы еще патронов поболе, да и народу человек десять — мы бы и на дороге посерьезнее пошуметь могли бы. А когда гранаты да еда закончились, двинулись на соединение с Сергеем и этим беловолосым. Он ведь как по учебнику все расписал, все тихо прошло, даже странно — никаких разъездов на железной дороге, никто нас даже ловить не пытался — видно, пошумели они там с Сергеем замечательно. Как и договаривались, вернулись на место лагеря, а там Сергей с карабином сторожит и сразу к нам с вопросом: вы, мол, командира не встречали? А то пошел он, как всегда, немцев пощипать — часа в два ночи, и до сих пор не появился, хотя уже утро давно наступило. Тут мы ему небольшой допрос устроили, как они тут без нас действовали. А он и давай рассказывать, да, по его словам, командиру памятник конный при жизни ставить надо, мол, он тут уже немцев совсем запугал. Как трупы они в промоину почти каждую ночь таскали, как глушитель самодельный к винтовке делали. Только разговорился, как из кустов Ссешес вываливается, причем не бесшумно, как обычно, а напрямик — ветки ломая. Да и шатает его, буквально вензеля ногами выписывает, и одежда лохматая кровью измазана. Мы его сразу уложить попытались, да и с ранами разобраться — перевязать там, а он руки наши стряхнул, сполз по сосне спиной и сказал, что уже вылечился, а шатает его потому, что миной оглушило. И что немцы около моста вообще с каких-то дварфов скоро пример брать будут — окопались по самые уши, мин понаставили, честным дроу и не пройти теперь спокойно…