— Васька, прекрати лягаться, стукну!
— Тише ты, дед услышит.
— А ты не лягайся!
— И ничего я не лягался.
— А кто меня вот только что в бок… — На головы спорщикам обрушилась подушка.
— Ну во-от, и поспать человеку не дадут… Вечно вы, мальчишки, с утра пораньше собачитесь! — Заспанная сестричка ехидно взглянула на обиженные физиономии Васьки с Сашкой, выглядывающие из-под одеяла и подушки. И поинтересовалась: — Небось на рыбалку-то проспали?
Белобрысые головы у обоих парней синхронно вздрогнули, а васильковые глаза расширились. «Рыбалка! Проспали!»
По мокрой травке в сторону речушки, вытекающей из соседнего лесного болотца, деловито шагали двое наших «вояк». В одинаковых штанах и рубашках, с одинаковыми удочками в руках и одним большим ведерком на двоих — оба казались сейчас близнецами. Они действительно проспали на рыбалку и сейчас торопились на речной бережок у старой поникшей ивы, чтобы наловить хоть немного рыбки — на обед…
Мальчишки уже почти дошли до берега, когда мимо них стремительным сверкнувшим росчерком мелькнуло нечто зеленое.
— Васьк, что это?
— Н-не знаю… на пулю точно не похоже, мы бы ее сперва услышали…
— Ага, точно… Ой, смотри на иве…
— Где? Ничего не вижу!
— Да не туда смотри, не влево. Прямо и вверх… — Сердясь, Сашко пальцем ткнул в направлении большой ветви, далеко выдававшейся в сторону над речкой.
На ней важно расселось и придирчиво чистилось странное существо, похожее на не очень большую зеленоватого оттенка ящерицу с рожками на голове и с крылышками за спиной…
— Сашко, это кто-о?
— По-моему… — голос у Сашки слегка дрожал, — это дракон. Как Змей-Горыныч из сказки…
6.08.1941 г.
Командиру зондеркоманды 5А штурмбаннфюреру СС Эрнсту Фрюхте
Обращаю ваше внимание на недопустимость самовольного употребления военнослужащими спиртных напитков и наркотических веществ во время боевых операций.
Унтерштурмфюрера СС Кляйста приказываю отстранить от выполняемых обязанностей и направить на медицинское освидетельствование с целью установления факта употребления наркотических веществ, а также определения его психической пригодности к дальнейшему несению службы.
Командир айнзацгруппы А группенфюрер СС Эрих фон дем Бах
6.08.1941 г. Лагерь
Раннее утро, практически ночь. Лагерный костер, возле которого пристроился мучающийся из-за дракончиков бессонницей Сергеич. Видите ли, вчера у них было столько впечатлений, что эти чешуйчатые сорванцы до сих пор не сомкнули глаз и не поддались никаким уговорам, повиснув гирляндой на находящейся за спиной старшины сосне. Сосновый ствол в свете костра отливал тяжелой медью. Старшина сосредоточенно крошил в котелок с заваркой какие-то листья. Иванов неторопливо опустился рядом:
— Ну шта, чалдон, не спится?
— Малыши барагозят, товарищ капитан!
При звуках начавшегося разговора уютно зацепившийся хвостом за ветку дерева Глау отвлекся от разглядывания красиво взлетающих над костром частичек пепла и повернул голову в направлении «мамы», уж слишком изменился фон ее мыслей. Буквально несколько мгновений назад все было спокойно и от нее тянуло таким теплым и мягким, успокаивающим желанием спать, а тут внезапно из-за ворчания какого-то двуногого, хоть и того же вида, что «мама», стало как-то холодно и колюче — ощутимо пахнуло опасностью.
Иванов неторопливо опустился рядом, протянул ладони к углям.
— Чайку не плеснешь, Валерий Сергеевич?
— Всегда пожалуйста, не городской, травяной, правда, но хорош получился. — «Надо за командира держаться, если его вражиной представят, нам всем каюк, за потерю бдительности в штаб Духонина как пить дать, отправят!»
— Только почему же сразу чалдон, может, я из гуранов буду?
— Какой с тебя гуран, не видать в тебе крови из подъясачного народа. Русак-сибиряк, не ошибешься. С малиновым листом небось… Сейчас бы на зорьку… Зря ваш командир рыбалку хает. А с рыбой здесь как?
В общем ментальном поле, окружающем дракончиков, один за другим начинали загораться образы «злой, опасный, может укусить», в связи с чем тихо, практически не издавая никаких звуков, кроме легкого шороха раскалываемых когтями чешуек коры, три практически невидимые в предрассветной тьме тени заскользили вниз по стволу дерева. Причем если Глау отправился на защиту «мамы», то самочки беззвучно заскользили за спину обидчика.
— Малышню свою угомони, старшина. Пришибить ведь могу случаем… не один ты голубятничал.
Прошедшие в общем сознании образы запрета, опасения и страха заставили самочек остановиться и тихо заскользить в сторону старшины, с завистью бросая взгляды на пристроившегося на его коленях Глау.
— Да как… где ручеек есть незаболоченный, на уху надергать можно, только он охотник, сидеть на берегу пустым делом считает, а глушить не дело.
— Скажешь — глушить! А вершу сплести? Или забыл, как рыбу ловят? Смышленые… Вот их на рыбу не натаскивал?
Котелок потихоньку закипал, распространяя жаркий летний запах.
— Надо попробовать, пока что мышей ловят, сороку вон давеча гоняли. А рыбу любят, проглоты. — «Пару вершей надо сплести, на физзарядке завтра к ручью побежим».
— Ты мне вот что скажи, Валерий Сергеич, сам-то ты с какого года в войсках?
При пробежавших в сознании старшины образах мышей, рыбок и, самое главное — такой противной, склочной и одновременно вкусной птички, в животе одной из самочек смачно заурчало.
— А чаек у тебя хороший… — Иванов протянул алюминиевую кружку, оплетенную берестой.
— Как в восемнадцатом в Красную гвардию пошел, так и служу посейчас. За Хасан знак имею. В Монголии воевал, финскую кампанию прошел, тож с медалью. Документов нет при себе, в начале войны батальонному сдал. — «Про плен самому рассказать, или ждать расспросов?»
— И все в пехоте? — Горячий настой заплескался в кружке, и старшина двумя руками передал ее Иванову. Иванов аккуратно подхватил берестяную опояску, наблюдая, как старшина отхлебывает напиток.
— Так точно, в ней, родимой.
— Присягу, значит, ты давал. Вот и расскажи, старшина, как здесь очутился? — «Как ты здесь очутился? Началось…»
— В первый день нас по тревоге подняли, мы на прикрытие дотов должны были выдвинуться, пока собирались, наш батальон «штуки» накрыли, казарму и склад вдребезги, людей побило множество, кто что успел с ружпарка вынести, да с развалин откопать, с тем и пошли. Машин нет, повозок всего пара, и на марше немцы на нас выскочили, это в полусотне километров от границы! Броневики да мотоциклисты с пулемётами, вот и бились мы с ними с ходу. Пока свои пулеметы развернули, ох и покосили они нас… потом пехоту уже мы «максимами» причесали, броневик отогнали, но тут их танки подошли, а у нас против танков, кроме русского слова, вообще ничего. Станкачи расстреляли, у нас людей-то осталось полсотни с батальона, отошли в лес…
— А сейчас, гляжу, и того меньше. И что, к своим пробиться не пробовали?
При звуках последнего вопроса сидящего напротив двуногого и бескрылого существа, так похожего на «маму», но, в отличие от нее, пахнущего опасностью, потянуло уж совсем замогильным холодом. Моментально подобравшийся Глау с видом заправского кота развернул напрягшееся в струнку тело в направлении опасности и приготовился к прыжку, понадежнее вонзив при этом когти в опору — за что сразу же схлопотал легкий подзатыльник от старшины, которому юный прыгун чуть не разорвал бедро.
— Ловко управляешься, чую бывалого голубятника. Часто зерно с водкой в кармане держал? — Иванов доброжелательно улыбался, но глаза чуть прищурились, а рука переложила на колени короб маузера. Угрозу вроде смягчила водруженная сверху кружка, но старшине почему-то легче не стало.
«Эх, было время…»
— Не то слово, сам не поешь, не допьешь, но чтоб «замануха» всегда наготове была… Сорганизовались как-то, из командиров один лейтенантик молодой остался, да и тот раненый, карты нет, кто что вспомнил, и двинули на север, там наши должны были быть. Раненые тянули, оставить негде. За сутки километров двадцать прошли, не более. Пару дорог пересекли удачно, а на третьей уже немцы колоннами. Подстерегли момент, когда две машины ехали, обстреляли, чтоб хоть патронов или еды добыть, одну сожгли, одна проскочила. Десять минут не прошло, с двух сторон навалились броневики да автоматчики, кто-то уйти сумел, а меня в самом начале взрывом долбануло, очухался — уже немцы вокруг ходят, раненых штыками докалывают. Жить захотел, встал кое-как, нас всех человек пятнадцать оказалось, и погнали на запад. Тех, кто идти не мог, прямо на дороге и расстреливали. Привели в деревню, загнали в сарай здоровый. Там уже народу под сотню человек было. С Железко и Онищенко я в колонне встретился, когда нас из того лагеря ещё куда-то повели. Колонна большая собралась, охраны немного, но стреляли сразу, чуть дернись. И тут самолёты немецкие налетели, полоснули по нас не разбирая, охрана в кюветы попрыгала, а мне осколок в ногу прилетел, валяюсь и понимаю, что после налёта пристрелят. Тут Гена с Юрой меня подхватили — и в лес. Все разбегались, немцы стрелять не сразу начали, так что нырнуть в кусты успели.
