— А ну в дом пошла! — приказал, подталкивая её внутрь. Чует Ульяна, будто что горячее на руке, к лицу ладонь подняла и окатило её страхом липким. Кровь!

Не успел бы, не к Назару ходил. Чья ж тогда? Смотрит Ульяна на руки сильные, что топор сжимают, а в другой руке петух обезглавленный.

— Чего смотришь? — сжал зубы Зосим, а в глазах ненависть плещется. — Простынь неси!

Вскинула брови Ульяна, глаза удивлённые сделала. Не зашиб, не выгнал, обо всём знает, только готов жену покрывать отчего-то.

— Ну, — прикрикнул, и на ватных ногах Ульяна до постели добрела. Взяла простынь, что в приданое ей положили да сегодня стелили на брачное ложе, и мужу поднесла.

Смерил её Зосим презрительным взглядом, принял из рук жены ткань, что станет доказательством её невинности, и алое пятно поставил. А потом под ноги жене бросил.

— Браги дай, — буркнул, и снова подчинилась. Подала со стола бутыль, и вышел он на двор, плечи опустив. Через себя переступил, гордости лишился, а всё потому, что любит ту, которая никогда его не примет.

Смотрела Ульяна на дверь, до конца не веря в то, как Рябой поступил. Всякое о нём люди говорили, только видела сейчас Зосима жена с другой стороны. Подняла простынь, назад постелила, нашла тряпку и пол подтёрла, чтоб никто не заметил. А под утро явился Зосим, пошатываясь, и как есть на конике уснул.

Пришли гости, а он подниматься не хочет.

— Умаяла невеста жениха, — смеётся дружка весело, только Ульяна глаза опустила, стыдно на людей смотреть. — Никак ночка жаркая выдалась?

— Чиста? — всё ж смогли Рябого с места поднять. Стоит, глаз прищурил, а в руках та самая простынь зажата, а в другой тарелка.

Смотрит Фёкла со страхом на зятя, губу покусывает, глаза на дочку переводит, что понурая рядом стоит.

«Господи, спаси и сохрани», — молится.

Поднимает Зосим руку с тарелкой над головой и бросает её с крыльца. Бьётся посуда, символизируя, что чиста невеста, и начинают гости петь и плясать, радуясь такому исходу. Выдыхает шумно Фёкла, смотря на простынь, и улыбку на губах растягивает. Не врала Ульяна, и впрямь девицей была.

И знают о той тайне только три человека.

Настал ноябрь, пришёл к Назару отец.

— Собирайся, ехать пора!

А парень и не знает, сколько времени он в сарае провёл. Только сестра новости приносила. Что прошла свадьба, что чиста невеста, что живёт теперь у Зосима, а Касьян уж несколько мешков продал, что за Ульку выручил, и обогатился.

— Не поеду, — буркнул. Злится на отца, что запер, не дал судьбу исправить.

— Ты это брось! Неужто будешь, как душегуб какой от власти прятаться? Пройдёт, пройдёт, — обещает, по спине сына хлопая. — Мать говорила, у Пироговых дочка красивая выросла.

Глянул волком на отца Назар.

— Неужто думаешь, всё равно мне, с кем по жизни быть да детей поднимать? Люблю её, — в грудь кулаком себя бьёт, — пойми.

— А коли любишь, прими, что она жена теперь другому, да девку не порочь! Как прознают, что ходить к ней станешь — достанется ей. А теперь иди, и как Бог даст.

Сердце трепыхалось в груди, как простыня на ветру. Не только за себя боязно было. Крепко решил Назар: ежели уладится всё со жребием, заберёт Ульянку у Зосима. Не стерпеть того, что любимая с другим мужем тешится. Пусть повенчана пред Богом, только без любви, по принуждению. Заберёт её Назар силой, а там будь что будет.

Стоит Назар, нынче день призывной. Много народу, покашливают парни, друг на друга поглядывают с любопытством, будто пытаются понять, кто годен, а за кого следующий в очереди пойдёт.

Пришёл черёд Назара удачу испытать. Подошёл к колесу, рукав подкатал, чтобы видели все — жулить не станет, нет у него бумаги никакой в одёже, выдохнул и запустил руку в барабан под взглядами всех собравшихся. Нынче в призыв набрать надобно 259 рекрутов. Кому бумага с номерами такими выпадет, тот горестно вздыхает, ближний жребий достался, а у кого подальше — есть небольшая надёжа на благополучный исход.

Назар зажал бумагу в кулаке, боясь развернуть. Только всё же пришлось.

Три цифры смотрели на него, и сердце ухнуло вниз. 272 значилось на листке. У него есть малый запас, ежели все парни перед ним сильные да крепкие, тогда не дойдёт очередь, набор завершат. 13 человек между ним и свободой. Оно ведь как будет. По жребию первого вызовут, а дальше по очередности, что на листках у парней записана. Коли добрый молодец — на службу отправляют, а если со здоровьем чего — домой. Так первых набрать и надобно.

Сел в углу Назар, ждёт, как дело решится. Скоро последний уж тянуть бумагу станет, а потом комиссия специальная соберётся. Бывало и до трёх дней сидеть приходилось ожидая, когда слово своё скажут да домой отпустят.

И как выходил тот, кого домой отправляли за негодностью, сердце увеличивало бег. Уж 270 номер идёт, а набор не закончился. И не знает Назар, сколько ещё парней набрать надобно.

— 271, — оглашают, и становится невыносимо жарко. Закрывает Назар глаза, вспоминая, как Улюшку в объятиях сжимал жарких, как она ему слова любви шептала.

— Мой, только мой, — прижимались губы к его уху, а по телу мурашки разбегались.

— 272, — зовут следующего, и Назар не сразу слышит. — 272, — кричат, и кто-то в плечо толкает. Разлепляет глаза новобранец, поднимается и, горько вздыхая, идёт куда позвали.

Ходит Зосим уж неделю, в сторону жены смотреть не хочет. С утра встанет и пропадает где-то, а Ульяна будто привязанная. И уйти в любой момент может, только останавливает будто что-то. Как свадебные дни прошли, стала по хозяйству управляться. Избу вымела, стол выскоблила, полы вымыла, пирогов напекла. Научена всему, хорошая хозяйка из неё вышла, а вот жена…

Встречает мужа вечером, ужин подносит. Хлебает молча Зосим щи, в тарелку смотрит. Тишина в доме нарушается только стуком ложки о миску. Тяготится Ульяна такой жизнью, лучше б накричал, из дому выгнал, а так поедом она себя ест, что молчит он.

В тот день, как гости ушли «спасибо» ему молвила, только ничего на то не ответил Зосим, лишь медовуху пил.

Пришла Ульяну мать проведать, а дочь ей всё рассказала. И про то, что чует, будто ребёнок в ней жизнью прорастает.

— Не его он.

— Была ж ночка! — говорит Фёкла.

— Нет, — качает Ульяна головой. — Как прознал, сразу из избы бросился. Назара это! Скажу Зосиму, сил нет терпеть.

— С ума сошла! — ахнула мать, руки к груди прикладывая. — Да нас со свету сживут! Опозоришь и нас, и мужа, который за тебя грех на душу взял!

— Так скоро и живот виден будет.

— Есть ещё время до твоего скоро. Вот тебе материнский совет, — прищурилась Фёкла. — Сегодня домой веротится. Обласкай, приголюбь, слово доброе скажи. А потом, — кивнула на лавку.

— Чего? — обомлела дочка.

— Знамо чего! — сдвинула брови Фёкла. — Святую простоту не строй! Любит он, иначе б не сидела ты тут! А потому и сомневаться ему не придётся, что не он отец.

— Не смогу! — в ужасе отшатывается Ульяна. — Как с нелюбимым ложе делить?

— Думаешь, у всех, кого дети, по любви? — упёрла руки в бока Фёкла. — Нашла страдания! А ну быстро лицо утёрла, брови подвела, щеки подрумянила, — показала она, как щипками на лице румянец вызвать. — Да пошла супружний долг делать.

Встала Фёкла, направляясь походкой вперевалку к выходу.

— Гляди, Улька. Жена теперь. Ежели думаешь, что Назару нужна — забудь. Жребий он вытянул.

Ахнула Ульяна, руки к лицу приложив, до последнего надеялась. Только, может, обманывает её мать.

— Не веришь? — кивает Фёкла горько. — А вот тебе крест, — сенит себя, смотря на икону. — Так что дурь из головы выбей. Зосим твой муж, и ребетёнок от него скоро появится. — И снова на икону крестится. — Вразуми, Господи, Ульку мою.

Назар стоял в ряду новобранцев, смотря на дорогу.

— Ну, — протянул руку Ефим сыну, и парень крепко пожал отцову ладонь. — Служи справно. А как вернёшься — жену тебе добрую сыщем, хозяйство заведёшь. За нас не волнуйся, сдюжим да тебя завсегда ждать станем.