Рассказывали, что как из деревни выйдешь, к лесу ближе держаться надобно, а как дерево большое да сухое ветви пред тобой раскинет, повертать прямёхонько за него. Поначалу деревья не сильно смыкаться будут, а уж потом всё ближе друг к дружке, корявее, будто застыли фигуры искалеченные с корявыми ветвями. И как путь перегородит большой дуб, неизвестно кем выкорчеванный, надобно от него левее взять и по тропиночке тонкой идти, что бабы уж до тебя протоптали, к ведунье хаживая. А как пойдут досочки, брошенные поверх болота, ни в коей не сходить с них, иначе затянет враз, поглотит и не воротишься. Только ворон твою душу оплакивать станет каркая, и разнесёт над лесом весть горестную.

Подобрала юбки Анна, чтоб бежать было легче. Морозен нынче воздух, обжигает нутро, да не того ей. Поспеть бы, каждая минуточка дорога. Вот и дерево большое, что ветвями ввысь тянется, только мёртвое оно, а всё стоит супротив собратьев живых. Нынче пора такая, и не понять, кто живой, а кто мертвый. Нет листьев ни на одном.

Забежала за него Анна и встала, как вкопанная. Страшон лес. Обернулась, светло на поле, солнышко высоко стоит, а впереди тьма непроглядная. Закрыли дерева' макушками свет Божий, стоят без листвы, не проклюнулась ещё. А кой где сосны ввысь тянутся. Перекрестилась вдовица, крест святой поцеловала, вздохнула и бросилась в лес.

Меж ветвей корявых продирается, одёжа за сучки цепляется, тяжело идти. Подвернулась нога, упала Анна, зашипела от боли, да не про неё сейчас разговор. Боль терпимая, дальше пошла. А как ступила на дощечки, чуть в болото не угодила. Поднялась доска, будто живая, отпрянула Анна, только в сердце сила трепещет: надобно Ульяне ведунью привесть.

А как избушку увидала, вырвался стон. Сдюжила, добралась. Как теперича старуху уговорить с ней пойти? Застучала в окошко.

— Бабушка-бабушка, Марфа.

Тишина да гладь, будто и нет здесь никого. Поднялась на крылечко, что давно мужских рук не видало, дверь тронула, а та и открылась.

— Марфа, — сызнова кличет Анна, только пусто тут. Колотится сердце, неужто и впрямь не найдёт старуху. Ходили слухи, что не один век ей. Может, враньё и наговоры, кто знает. Только что одна живёт — верное дело.

Сделала пару шажочков Анна, может всё ж тут хозяйка, придремала и не слышит?

— Марфа…

А внутри всё серое, травы с потолка свисают, горшки какие-то, бутыльки', одной старухе ведомо, что к чему.

— Зачем пришла? — голос позади раздался. Обмерла Анна, повернулась к старухе. Стоит та в дверях, а рядом с ней волк зубы скалит.

— Чего пожаловала? — повторяет Марфа, а у самой взгляд такой, что смотреть страшно.

— Девке помочь надобно, — говорит Анна. — Пришла к тебе с поклоном, — низко кланяется, — помощи просить.

— И где ж девка? — прищуривается, на клюку опираясь, пока волк выход сторожит.

— В деревне, — машет Анна в сторону, а сама глаз от животины не отводит. — Убрала бы ты, бабушка, собачку свою.

— А она хороших людей не трогает, — вошла в дом Марфа. — Вот и поглядим, с чем ко мне пришла.

Заходится сердце, не считает себя Аннушка дурной, а всё ж страшно. Зверь дикий, кто ему в нутро заглянёт?

— Торопиться надо, — молит гостья. — Муж тебе вдоволь чего хошь даст за супружницу свою, слегла она, а что такое — не ведаем. Идём со мной, бабушка, — говорит ласково.

— Ежели б за всеми бегала, ноги сбила, — усаживается тяжело на стул. — Сюда веди, — стукнула клюкой о пол.

— В беспамятстве горемычная, Господь Богом прошу, идём со мной!

— Не хозяин он мне, — смотрит прищуром ведьма.

— Чего хочешь? — не знает Анна, как старуху убедить с не пойти.

— Всё равно не дашь, чего надобно, — машет рукой на гостью.

— Ребёночек в ней! — чуть не кричит Анна, и волчок сильней рычать принимается.

— А мне кака нужда?

— Бабушка, — бросилась в ноги Анна, и волк тут же рядом оказался. Чует вдовица, как в затылок жар дышит, повернуться боится.

— Принял тебя волчик, — скрипит Марфа. — Отдашь мне за девку твою, что радеешь, девочку?

— Какую девочку? — отшатнулась Анна.

— А хошь ту, что есть уже, или ту, что внутри.

Обхватила Анна живот, смотрит со страхом. Девочка, значится, дочка у них с Петрушей будет. А Марфа хохочет.

— Да не пужайся так, — поднялась с места, принимаясь травы собирать. — На кой мне дочки твои? Мне бы помощницу, чтоб веданье передать, не могу уйти иначе. А твоих пока вырастишь! Ежели знаешь такую, что захочет — место подскажи. Чего с девкой твоей приключилось?

Рассказала Анна всё. Собрала сумку ведунья, и пошли через лес. Торопится Анна, думала медленно старуха пойдёт. Оглянётся, а та на ноги почти наступает. А волчик рядом с ними бежит, хозяйку охраняет.

Явились на порог — нет ещё Петьки. Прилетел за дохтуром, а тот в другой деревне врачует, и бросился он за ним снова, коням копыта сбивая.

— Она? — кивает Зосим в сторону Марфы. Стоят они с вдовицей на пороге, а волчик за воротами воет, собака на него брешет на цепи.

— Я, — отвечает та. — Выйти тебе надобно да иконки свои унесть.

— Не оставлю жену с ведьмой старой.

— Да, чай, не я к тебе в гости напрашивалась, — кривит рот.

— Зосим, — смотрит Анна, головой качая, и прикусывает язык Рябой. — Что делать станешь?

— Так не ведаю, — плечами жмёт. — Поглядеть надобно.

Подошла ближе, принюхалась, пригляделась. Анна на лавку встала, Рябому иконы подаёт, а тот их в тряпицы заматывает.

Приложила ладони к лицу Ульяны Марфа, потом на груди подержала да на живот перевела.

— От тебя почала? — обернулась к Зосиму.

— Муж я, муж!

— Да ежели б каждая от мужа дитя имела, — усмехнулась, а сама на Аннушку смотрит.

Видит всё ведьма, ничего от нее не скрыть, теперь и вдовка поняла, что не Зосим отец. Тогда кто ж?

— Что мне отдашь за работу? — о цене Марфа заговорила.

— Проси, что хошь! — сразу отзывается Рябой.

— Зерна да мяса мне на полгода положишь?

— Будет тебе, старая, врачуй!

— А коли попрошу дом новый справить⁈

— Дом⁈ — ахнул Зосим.

— Уж не нужна жена тебе стала⁈

— Уууу, — зарычал Рябой. — Змея подколодная. На чужом горе наживаешься⁈

— Дак с тебя пример и беру, — усмехнулась Марфа. — Не ты ль зерно возил крестьянам продавать в год неурожайный?

— Так я не принуждал их!

— Так к чему ж тебя я принуждаю⁈ — смотрит хитро старуха.

Стоит Анна на лавке, икону к себе жмёт. Агафья от старухи в бабьем куте прячется.

— Поставлю тебе дом, — сжав зубы отвечает Зосим. — Совсем совесть потеряла.

— Ты говори, да не заговаривайся, — предупреждает старуха.

— Делай уж чего-нибудь!

— Обоих у смерти забирать али супружницу токмо?

— Чего мелешь, старая! Сынка моего хоронить надумала⁈ Обоих люблю больше жизни!

— Обоих, говоришь? Так ребетёнок-то не твой!

Опешил Зосим, дар речи потерял, а потом, как накинется на Марфу.

— Да что ты мелешь! Жена моя пред тобой помирает, а ты оклеветать её хочешь!

Только рвётся сердце в груди. Знает, что правда то быть может. Помнит хорошо ту ночь и петуха окровавленного.

— А давай так: коли правду говорю — положишь всё, чего обещано, коли вру теперича — ничего не возьму. Как откроет очи — спросим супружницу твою, а коли соврёте мне — мёртвым младенчик народится.

Ахнула Аннушка и дышать боится. А Петька всё никак дохтура не доставит.

— Идёт ли тебе моё слово? — опять говорит Марфа.

С самим дьяволом будто Зосим торг ведёт, бросил взгляд на жену, что стонать принялась, будто в себя приходит. Подскочил, а у самого иконка в руках зажата.

— Ты посторожней-то с образками своими. Чую, сама не справится.

— Ты что ли, ведьма, нужна?

— А хоть и я! — полезла в сумку, роется там, перебирает что-то. — Мало у неё времени-то осталось, — вздыхает. — Жалко девку.

— Лечи, — буркнул и из дома выбежал.

— Ну а ты чего молчишь? — обернулась старуха к Аннушке. — Небось знаешь, что да как.