— Отдай мне девку, — говорит Трофим Касьяну.

— Как это? — удивился тот. — У тебя ж жена есть.

— А ты иначе отдай, — сузил глаза Трофим, — не насовсем.

Как дошли слова до Касьяна, раскраснелся, затрясся весь.

— Да ты что, старый, — сжал зубы и кулаки, будто и впрямь на того пойдёт. — Совсем из ума выжил? Ты не о девке гулящей говоришь, о дочке моей, — ударил себя в грудь.

— Так я ж заплачу, — будто удивляется тот, чем обидеть может отца. — Хорошо заплачу, — елейно тянет слова. — И коник у тебя будет, и матка, — шепчет, а сам в глаза заглядывает.

— И так они у меня есть! — отмахивается Касьян.

— А ещё зерна дам на посадку! Говорят, нужда у тебя.

— Да уж не такая, чтоб дитё родное под тебя, борова, подкладывать.

— Корову тогда возьми, — торгуется, словно чёрт за душу, Трофим.

— Корову? — удивлённо смотрит Касьян. — Неужто целую корову отдашь?

— Так тёлочка у меня имеется, молока не даёт, только дело времени. Вырастишь — будут тебе телята, молочко своё, сметана. А я ж у тебя дочку не навсегда прошу.

Качает головой Касьян.

— Нет, кому она потом нужна такая будет?

— Нужна-нужна, — машет Трофим. — Думаешь, одна такая замуж пойдёт? Много баб до свадьбы испоганили, так ничего — живы да счастливы.

— Не дам тебе Лушку, и весь разговор.

— Овечку в придачу, — кладёт сверху Трофим.

— Нет, — хоть и не лишней Касьяну будет и овечка и тёлка, но всё ж отказывает. Ежели надобно, он за Лушку и больше возьмёт. Только уж больно предложенье хорошо.

— Ладно, — вздыхает Трофим. — Отдай тогда мне в невестки её.

— За кого? — сдвигает брови Касьян. Всем известно, что сынок у Трофима не в уме. Дурачок — не иначе. Ходит — улыбается да никак не помрёт. Ума в нём, что в малом ребёнке, зато сила не дюжая. Ежели скажут корову поднять, так надорвётся, но подымет.

— За Мирона.

— Он же того, — крутит у виска Касьян.

— А ей с ним не шарады водить! Будет у меня внук и ладно, да лишние руки в доме. А у тебя тёлочка, — загибает один палец, — овечек дам трёх да зерна. Хороший сговор?

И понимает Касьян, что-то ж на то выходит. Знает, для чего Лушка Трофиму, только выглядит оно иначе. Будто замуж её берут. Оглядел хозяйство Трофимово. Хорошо живут. Ульку вон к Зосиму пристроил, а Лушке тут хорошее житье обеспечено.

— Денег на свадьбу нет, — качает Касьян головой, цену дочке набивая.

— Ах ты чёрт старый, — смеётся Трофим. — Ладно, — машет рукой. — И так сдюжим.

— Сговорились, — пожимает ладонь будущему родственнику Касьян и домой спешит.

Не собирался Лушку сватать, думал, посидит ещё в девках, а вон как хорошо вышло. Будто Господь сам путь истинный показывает. Бегала дочка с голодранцами, в их сторону даже смотреть нечего. Хлеб да вода, а тут достаток имеется. Авось Бог упасёт от ребёночка да от внука кривого.

Вошёл в избу Касьян, думал радостью с женой поделиться. Сидит только Лушка у окна, приданое готовит.

— Это хорошо, — оправляет бороду Касьян.

— Чего? — поднимает на отца глаза дочка, а тот улыбается. У неё тож улыбка на губах просится. Счастлив отец, может, прошла злоба, простил Петьку, заживут теперича.

— Ничего, — проходит в дом. — Мать где?

— Так к Ульяне пошла, хотела с ней — не пущает.

«Значится», — думает Касьян, — «и Фёкла чего-то придумала».

— Оно и верно, мало времени у тебя осталось!

— Как это? — обомлела Лушка.

— Сама скоро невестой станешь.

Вскочила Лушка с места.

— Кого ж ты мне в мужья выбрал?

— Мирона Демьянова.

Сдвинула брови девица, понять пытается, кто таков.

— Не тот ли Мирон, что дурачком слывёт? — наконец спрашивает.

— А ты где училася? — отвечает на то отец. — Сама грамоте не обучена, а человека обижаешь.

— Не можешь так, батюшка, — качает головой.

— Всё могу, — шипит Касьян. — Мне принадлежишь!

— Не холопка я, вольная! — злится Лушка. — Господь мне жизнь дал.

— Я да Фёкла, — рычит на то Касьян. — Улька во всём виновна. Авдотья та родителей почитает, как сказали — так и вышло!

— А я не Авдотья, — выступили слёзы на лице девицы. — Я — Лукерья, — тычет себе в грудь.

— А я Касьян — батюшка твой! — отвечает на то хозяин.

— Удавлюсь, а без любви, как Улька, не пойду.

Бросила Лушка из избы в чём была. Мимо отца пролетела, да тот догонять не стал. Перебесится. Успокоится. Куды денется?

Только через время Ваньку за сестрой послал. Сходи, мол, глянь, куда сбежала. Понёсся мальчишка, сначала двор проверил, а как в сарай заглянул, заорал не своим голом.

— Тятька, тятька, — летит через двор. — Лушка повесилась.

Услыхал Касьян в доме, что младшенький кричит. Выскочил без сапог, да по грязище бежит в сарай, где скотину держат. Висит Лушка на поясе своём. И как додумалась токмо. А Ванька за ворота выскочил да на всю улицу кричит: Лушка повесилась.

Аннушка-вдовица не домой пошла, Ефросинью решила проведать, там и услыхала. До дома её ещё не дошла, как бежит мальчонка, слезы по лицу растирает. Перехватила ребетёнка, что не знал, куда бежал, к себе прижала.

— Тише-тише, — по голове гладит. — Ну чего такого говоришь?

— Сам видел, — плачет, и трясёт его от переживаний. — Зашёл, а она висит.

— Со мной идём, — говорить Аннушка, только вырывается Ванька и бежит обратно к отцу, а вдовица торопится к Ульяне новость рассказать, что нет больше Луши.

— Лушка повесилась, — вбегает в дом, а там всё те же. Только ахает Фёкла, лапти на ноги натягивает, подхватывает Ульяну муж, что сознание терять собралась.

— Что ты мелешь! — грозно смотрит Зосим на вдовицу, за спиной которой дверь громыхнула. Это Фёкла домой бежит — торопится, не верит, что дочка такое с собой сотворить могла.

— Братец ейный рассказал, — кивает Анна на Ульяну, а Зосим её на кровать укладывает. Машет в лицо жене.

— Да разве ж так пугают, — ругается на вдовицу.

— Прости, Зосим, сама не своя, — качает головой Анна, к подруге подходя. — Улюшка, — зовёт, а та как в бреду.

— Луша где? — глаза мутные, будто и впрямь сознанье вот-вот потеряет.

— Дома-дома, — машет Анна, и не знает, что Ульяну от правды Фёклиной спасла.

Бежит домой Фёкла, поспешает. Не верит вдовке, наврала всё ж. Хотела её напугать. Вышло. Вот сейчас как глянет, что дома хорошо всё, вот она ей задаст! Принеслась, чуть Богу душу не отдала. Отдышаться не может. Сидит на конике муж смурной, голову руками обхватил. Никак правда⁈

— Лушка где? — трясёт его за плечо, а сама рыдать принимается. — Дочка моя где? — текут слёзы по лицу бабьему, пока душа дочку оплакивает, а сама мужа за рубаху трепет.

— А ну цыц! — вскочил Касьян. Возвышается над женой, грозно смотрит. — Налетела, как собака бешеная. Без тебя тошно.

— Ты семью сгубил! — рыдает Фёкла. — Была я жалостливая, да не зря говорят: муж и жена — одна сатана. Чёрной моя душа стала, наказал Бог, забрал дочку, — а сама кулаками мужа мутузит. Супротив слова сказать не могла, а теперь руку на него поднимает.

— Да не гневи! — рычит Касьян, отталкивая бабу свою, головой куда-то кивая. — Живая, за дохтуром послал.

Лежит Лушка, как в бреду, над ней мужик колдует.

— Ну чаво? — не унимается Фёкла.

— Да я ж за скотиной ходить привыкший, — разводит руками Савелий. — Ну с виду живая, — жмёт плечами. — Пальцев скока? — показывает Лушке грязную руки с нестриженными ногтями.

— Без тебя вижу, что живая, — отталкивает его Фёкла. — Луша, доченька, слышишь мамку?

Смотрит девчонка, будто и впрямь никого не видит али не хочет.

— Сделай уж чего-нибудь, — прикрикивает на Савелия Фёкла.

— Чай не корова телится, — заявляет на то гость. — Ежели б по энтому поводу, я с радостью, а по людям не знаю.

— Уляяяя, — хрипит Лушка.

— Кого кличет? — подаёт голос Касьян.

— Не пойму, — качает Фёкла головой, ближе к дочке наклоняясь.