Отец предпочел должность советника при министре до своего назначения в 1973 году заместителем Генерального секретаря ООН. Кстати, до 1973 года он был секретарем парторганизации секретариата министра, следовательно, являлся «начальником» Громыко по партийной линии, однако, конечно, за партвзносами отец сам приходил к своему шефу.
До назначения отца на пост замгенсека ООН Громыко предлагал ему должность представителя СССР в Комитете по разоружению в Женеве в ранге посла, однако Шевченко отказался, считая данный пост недостаточно высоким. А скорее всего, потому, что отца неудержимо тянуло жить именно в Америке. Нью-Йорк он впервые увидел в 1958 году. «Больше всего поразила меня открытость американского общества. Это было очевидно даже при том, что все время пребывания в Америке я находился под строгим наблюдением КГБ. Я много читал и слышал об американской свободе, кое-чему верил, кое в чем сомневался. Дома, в СССР, все было полной противоположностью тому, что я увидел в США. Все под замком в самом прямом смысле этого слова — рты, газеты, телевидение, литература, искусство, путешествия за границу. Нам приходилось скрывать свои мысли, если они отличались от официальной точки зрения».
По моему мнению, Громыко был крупным государственным деятелем и выдающимся дипломатом. Но к сожалению, как некоторые другие талантливые люди, он не смог навести порядок в своей собственной семье. Его супруга оказывала большое влияние на министра не только в личной жизни, но и определяла кадровую политику МИДа.
В конце 1972 года моя мама подарила Лидии Дмитриевне Громыко брошь с 56 бриллиантами, привезенную бабушкой в 1948 году из Австрии. После этого жена Громыко спросила маму: «Какой же пост хочет ваш муж?» Мама ответила: «Должность заместителя Генерального секретаря ООН».
И.К. Перетрухин пишет: «…по свидетельству очевидцев, многие десятилетия Лидия Дмитриевна оказывала серьезное влияние на расстановку дипломатических кадров в министерстве своего мужа. К тому же она была большой любительницей принимать различного рода подношения, особенно при поездках за границу». В документальном фильме «Роковое решение», показанном по Государственному телевизионному каналу «Россия» 6 марта 2004 года, Перетрухин сказал буквально следующее: «Леонгийа подарила Громыко какой-то сувенир, в котором были бриллианты». А генерал КГБ в отставке В.Е. Кеворков в своей книге «Тайный канал» отмечал с юмором: «Ее (жены Громыко. — Г.Ш.) нашествия на советские посольства — главным образом в индустриально развитых странах — воспринимались сотрудниками этих представительств и их главами как стихийное бедствие, сравнимое только с многолетней засухой и неурожаем в среднеразвитой аграрной стране».
А.Е. Бовин подчеркивал в своих воспоминаниях «XX век как жизнь», что, когда он попросил должность посла в Люксембурге, Громыко криво усмехнулся: «Вам там тесно будет», а Брежнев сказал: «Тебе еще работать надо!» Бовин продолжал, что знающие люди потом ему разъяснили, что «подарочный фонд» министра был Бовину никак не по зубам.
Мой отец отметил следующий разговор со своей женой (моей мамой) в книге «Разрыв с Москвой: «Все начальники за границей используют любые возможности, чтобы обогатиться, приобрести вещи. Когда мы впервые приехали в Нью-Йорк, это делал Федоренко. Сейчас это делает Малик (тогда он был Постоянным представителем СССР при ООН. — Г.Ш.}. А как ты думаешь, чем мы с Лидией Дмитриевной занимаемся, когда Громыко привозит ее в Нью-Йорк? По музеям, что ли, бегаем? Нет, мы ходим в магазины, и я покупаю ей вещи. Я ей даю деньги, наши деньги. И ты пользуешься протекцией Громыко, а я пользуюсь ее протекцией. Нас никто пальцем не посмеет тронуть, даже КГБ. С Громыко за спиной ты сможешь сделать фантастическую карьеру. Ты мог бы заменить Малика в Нью-Йорке или Добрынина в Вашингтоне. Ну а потом — кто знает…»
Мой отец ответил: «Лина, на Вашингтон рассчитывать нечего. Анатолий Федорович пробудет там еще долго. Громыко его боится. Я уверен, что Андрея Андреевича очень раздражают разговоры в Москве, будто Добрынин может заменить его на посту министра иностранных дел. Так что он будет держать Добрынина как можно дальше от Москвы, так долго, как это удастся». — «Может быть», — согласилась моя мама. Будучи приятельницей жены Громыко, она не меньше отца знала о симпатиях и антипатиях министра.
Любовь Брежнева пишет, что ее первый раз пригласили в гости к министру иностранных дел в середине 60-х годов. Кушали в семье Громыко основательно и долго. Перед уходом Лидия Дмитриевна вдруг, раздобрившись, кинулась в спальню и принесла племяннице генсека старый тюбик губной помады. Любовь Брежнева стала решительно отказываться от подношения. Жена Громыко тогда взяла ее руку и насильно вложила в нее помаду. Тогда племянница размахнулась и швырнула тюбик прямо под ноги министерши. Л.И. Брежнев тогда сказал своей племяннице следующее: «Хорошо ты ее, однако, отделала. Она тут мне как-то при всех заявила, что у ее Андрюши такие ветры, бывают, что боже мой, хоть святых выноси. Громыко сидел как кипятком ошпаренный». — «Давно бы поменял на какую-нибудь приличную бабу, не позорился бы», — сказала племянница. «Ты, милая, таких Лидий Громык не знаешь. Она такую вонь разведет, что похлеще Андрюшиных газов будет», — сказал дядя, однозначно намекая на свою ситуацию. Племянница Брежнева отмечает в своих мемуарах, что генсек не любил свою жену. Он даже не брал ее в загранкомандировки. В частности, во время визита в США в 1973 году вместе с ним два дня провела стюардесса его личного самолета, и Брежнев представил ее президенту Р. Никсону, который вежливо улыбнулся.
Я вспоминаю, что Лидия Дмитриевна и моей маме делала «богатые» подарки. Один раз моя мама дала мне большой торт из кремлевского пайка с просроченным сроком годности (женившись, я жил уже отдельно). Мама сказала, что этот торт принесла ей Лидия Дмитриевна во время своего очередного визита к нам в квартиру на Фрунзенской набережной.
В.М. Суходрев отмечает в своих мемуарах, что покупками для своих многочисленных домочадцев занималась в основном Лидия Дмитриевна, сопровождавшая мужа почти во всех поездках за границу. При этом материальные возможности четы Громыко были не безграничны. Поэтому жена министра целыми днями колесила по Нью-Йорку с женой какого-нибудь из наших дипломатов, досконально изучившей рыночную конъюнктуру города и его окрестностей. Суходрев рассказывает, что как-то он сам покупал рубашки для семьи Громыко. «А я видела такие же рубашки намного дешевле!» — сказала жена Громыко своим тихим назойливым голосом, которым она могла любого вывести из себя, а мужа — завести. Громыко также обрушил на переводчика свою досаду и стал обвинять его, что он ходит не по тем магазинам и его просто обманывают евреи в своих дорогущих лавках. Суходрев был также свидетелем того, как министру позвонила раздраженная жена и стала жаловаться, что дочери ее дальних родственников поступали на курсы, где готовили стенографисток-машинисток для МИДа. Но их не приняли, потому что они получили по двойке. Тогда Громыко вызвал своего старшего помощника, который был в курсе дела, и спросил:
— В чем дело? Почему девочки получили двойки за диктант? Это безобразие! Просто возмутительно!
Помощник стал объяснять:
— Андрей Андреевич! Но ведь они наделали массу ошибок, поэтому им и поставили двойки.
Громыко раздраженно сказал:
— Я сейчас вам такой диктант задам! И вы у меня тоже двойку получите! Немедленно займитесь этим делом.
Кстати, как отмечает племянница Брежнева, и жена генсека Виктория Петровна тоже была поражена вирусом стяжательства. В Москве у нее была даже специальная однокомнатная квартира, где в коробках хранились подарки, полученные Л.И. Брежневым от разных стран и народов. Виктория Петровна иногда наведывалась туда: проветрить, протереть пыль, пересчитать, а также распределить подарки между различными родственниками.
История «вхождения» Шевченко в семью Громыко датируется серединой 50-х годов, когда отец подружился с его сыном Анатолием, который также в то время учился в МГИМО. В 1955 году они написали совместную статью для журнала «Международная жизнь» о роли парламентов в борьбе за мир и разоружение. Министр вплоть до своего ухода из МИДа в 1985 году являлся главным редактором этого журнала. Анатолий предложил сначала показать статью своему отцу. Шевченко описывает первую встречу с Громыко следующим образом: «Он принял нас в своей просторной квартире в одном из зданий в центре Москвы, где живут правительственные работники и высшие партийные чины. При всей огромности квартира была настолько безлика, что казалась скромной: тяжелая, темная лакированная мебель, темные ковры. Однако Громыко выделялся на этом невыразительном фоне. Он выглядел в жизни точно так же, как на фотографиях, — сильный, хорошо сложенный, чуть выше среднего роста, с тонкими, плотно сжатыми губами, густыми бровями и черными волосами. В пристальном взгляде карих глаз, во всем его облике ощущались уверенность и сила. У него был звучный, довольно низкий голос, говорил он очень четко, взвешивая каждое слово». Громыко сказал тогда моему отцу, что заниматься наукой всегда полезно и вполне возможно сочетать это с дипломатической работой. В 1956 году отец поступил на работу в Отдел международных организаций МИДа СССР. Он продолжал дружить с сыном Громыко. Интересно, что Анатолий Громыко очень следил за своей внешностью. Я вспоминаю, как один раз он пришел к нам в гости с молоденькой женой. У него был большой угреватый нос, и Громыко-младший регулярно ходил к косметологу, чтобы очищать его от угрей. «Вот, видишь, как нужно следить за своей внешностью», — сказала моя мама и посоветовала мне делать то же самое. Однако я не последовал ее совету.
