— Ты кажешься испуганной, Хенбейн. И ты, Сликит. Чего вы боитесь?..

Казалось, его слова скользят между ними, чтобы их разделить. Хенбейн вздохнула. Ей было не по себе.

— Я боюсь тебя, — сказала она.

— Я боюсь Слова, — прошептала Сликит, дрожа. Это больше не было правдой, но она должна была сказать это и сразу ощутила на себе сверлящий взгляд Руна. Она пыталась все обдумать и рассчитать, потому что знала, роды у Хенбейн начались и теперь она, Сликит, должна сделать все возможное для спасения детенышей. Она в отчаянии взглянула в ту сторону, куда убегал ручей, нет ли там выхода, но увидела лишь полумрак.

— Детеныши не умрут, — проворковал Рун, будто прочитав их мысли. — Нет-нет, я приказал оставить твоих малышей в живых. Они получат особое воспитание, а потом… — Он улыбнулся.

— Что потом? — спросила Хенбейн.

— Позвольте мне теперь показать вам то, что видели очень немногие. — Он указал левой лапой в сторону пещеры. — Здесь заключена подлинная история Верна, — сказал он.

Сначала они не догадались, что он имеет в виду. У Хенбейн уже были частые схватки, она то и дело заходилась от боли. А Рун, будто ничего не замечая, говорил о каких-то пустяках. Хенбейн могла бы все же догадаться, к чему он клонит. Но чем дольше кротихи смотрели на страшные сталагмиты, тем больше крепло в них ужасное подозрение.

А Рун между тем нашептывал:

— Смотрите, смотрите на них. Вот они, бывшие Хозяева сидима. Здесь они застыли в вечной медитации. И вода сделала для них саркофаги.

Наконец стало понятно: наросты напоминали по форме кротов, потому что это и были кроты, мертвые кроты, замурованные в эту живую скалу! Здесь они умерли или погрузились в последнюю медитацию, из которой никогда не выходят. Это был склеп Хозяев, и именно это место было выбрано Руном для родов Хенбейн.

Хенбейн испустила отчаянный вопль ужаса или боли, а может быть, того и другого.

Рун небрежно указал на жутких истуканов:

— Все они здесь, и сам. Сцирпас тоже. Смотри!

Даже Хенбейн вся выгнулась в последней потуге, она не могла оторвать глаз от огромной фигуры, самой большой, видно, потому, что стояла здесь дольше других. Внизу были различимы очертания огромных лап, сросшихся с полом, длинные когти, выросшие уже после смерти! Казалось, они ждали случая вонзиться в добычу. Сликит с нарастающей паникой смотрела на мертвые фигуры, живущие какой-то таинственной жизнью. Они были влажные, а цвет их напоминал цвет темной венозной крови. Сликит перевела взгляд на головку детеныша Хенбейн, который уже готов был появиться на свет. В конце концов Хенбейн со стоном вытолкнула своего первенца.

Детеныш казался уменьшенной копией этих гигантских уродливых фигур. Он еще не дышал и был обвит пуповиной. Рун смотрел на него молча. Сликит спокойно стояла, повинуясь инстинкту, который подсказывал ей не вмешиваться.

Потом показался второй детеныш, исчез и опять показался, на этот раз уже почти весь. Вскоре он лежал мокрым слепым комочком рядом с первым. Первый вдруг судорожно вздохнул, закашлялся и запищал, слабо вторя крикам Хенбейн. Потом и второй стал подавать признаки жизни.

А капли со сталактитов все падали и падали на неподвижных кротов, замурованных в камне, мертвых и тем не менее отвратительным образом растущих.

— Само Слово говорило со мной, Хенбейн, — выкрикнул Рун, как будто обезумев от зрелища родов. — Ты носила детенышей данктонского крота, который был близок к Камню и которого любил Босвелл. Босвелл мертв, Триффан хорошо знал его, и немногие камнепоклонники, оставшиеся в кротовьем мире, тоже знали его. Я опасался могущества Камня и хотел узнать, что скажет Слово. Уид посоветовал мне уничтожить твоих детенышей, но Слово судило иначе и сделало тебя исполнительницей своей воли, убившей Уида. По крайней мере, это тебя отчасти оправдывает. А твои дети…

В этот момент Хенбейн глубоко вздохнула, закричала и попыталась вытолкнуть еще одного.

— Кричи, вырви свою боль! Эти детеныши будут воспитаны Высоким сидимом, один из них станет Хозяином после меня. Так решило Слово. Кричи, кричи, Хенбейн! Пусть твои крики будут громкими и радостными, пусть весь мир узнает, что мы даже детей Триффана сделали приверженцами Слова! Вот как могущественно Слово, вот как слаб поверженный Камень!

Рождался третий детеныш. Он оказался темнее и меньше, чем первые два, но это был нормальный, жизнеспособный кротенок.

Как только Хенбейн перестала кричать и корчиться и смогла наконец полюбоваться на своих детишек, Рун удалился. Прежде Сликит представить себе не могла такую радость и удивление в глазах Хенбейн. Она вылизывала и нежно покусывала детенышей, которых выносила и родила.

Они поскуливали, а Хенбейн им что-то нашептывала. Потом оглянулась на Сликит, свою единственную помощницу, и сказала, но не своим обычным властным тоном, а с удивлением подростка, который впервые вышел на прогулку один и вернулся, чтобы с восторгом рассказать об этом:

— Я родила их, Сликит!

Рун незаметно и тихо ушел за ожидавшими его сидимами.

Хенбейн, черпая последние силы в своей измученной душе, достойная в этот момент уважения всего мира, горячо и торопливо зашептала Сликит:

— Возьми их, Сликит, и сделай, как я тебе сказала, помоги им, спаси их…

Пока Сликит беспомощно оглядывалась вокруг, пытаясь сообразить, куда бежать, Хенбейн поняла, что Рун исчез, чтобы привести сидимов и забрать ее детей. Тогда она, с трудом волоча свое истерзанное тело, пошла за ним. Позади тянулся кровавый след. Новорожденные лежали на прежнем месте, будто принесенные в жертву Слову.

Но они не были принесены в жертву. Когда появились сидимы, Хенбейн встала в угрожающую стойку, готовая защитить своих детей от злобного крота, когда-то давшего жизнь ей самой.

— Спаси их! — крикнула она Сликит еще раз, и слова ее были подхвачены эхом. — Спаси их!

Все — и Сликит, и детеныши, и застывшие фигуры бывших Хозяев, — все ждали чего-то или кого-то… И этот кто-то был здесь.

Он пошевелился. Его мокрая блестящая спина, его рыльце, его длинные когти — все это двигалось!

Сликит смотрела на ожившую фигуру широко раскрытыми от ужаса глазами. Сидимы вопили от страха. Сликит чуть было не умерла от испуга, когда «мертвое» тело стало не только двигаться, но и открыло рот.

Мэйуид! Мэйуид, притворившийся одним из замурованных в камне бывших Хозяев! Изобретательный, неисчерпаемый на выдумки Мэйуид!

— О ошеломленная госпожа, здравствуй! Я, смиренный, появился из этой сырости, где прятался слишком долго, и теперь буду краток и перейду прямо к делу. Мы, злополучные, можем взять с собой лишь двух детенышей, поэтому решай!

— Я не знаю, я не могу… — пролепетала действительно ошеломленная Сликит.

Детеныши тем временем лезли друг на друга, бестолково тыкались один в другого своими маленькими рыльцами в поисках материнских сосков — крохотные комочки с пока еще не раскрывшимися глазками, розовыми подушечками лапок, мягкими коготками.

Сликит решилась.

— Этот и этот, — сказала она, взяла одного и указала на второго, что был поближе.

— Сюда, госпожа, — поторопил Мэйуид, указав на тень под лапами огромной фигуры, которая когда-то была Сцирпасом.

Когда Сликит побежала туда, схватив зубами за загривок одного из детенышей, Мэйуид посмотрел на второго, избранного ею. Этот был меньше и темнее, чем другие. Он не понравился Мэйуиду. Почему-то в этот миг ему представился бесконечный тоннель, не обещающий ничего хорошего, и интуиция Мэйуида, развитая сильнее, чем у любого другого крота, подсказала ему: не нужно брать этого малыша. Мэйуид лучше всех умел определять правильную дорогу. Вот и сейчас, в этот момент, он должен был выбрать наилучший путь для всего кротовьего мира!

— Да простится мне, ничтожному, если я ошибся! — проговорил Мэйуид и, оставив детеныша, выбранного Сликит, взял другого, посветлее.

Мэйуид быстро последовал за Сликит, догнал ее там, где начиналась тень, и повел в тоннель, пройдя который, они, если будет угодно Камню, выйдут к свету.