Триффан смело встретил ее взгляд. Он словно видел Хенбейн впервые: солнце освещало ее гладкие бока, глаза светились темным светом, когти и плечи поражали мощью. Ее силуэт четко выделялся на фоне безоблачного синего неба.

— Откуда ты родом? — крикнула Хенбейн через шумящий поток.

— Из Семи Систем веду я свой род, — отозвался Триффан. Он не слышал своего голоса. Казалось, само Безмолвие вещало его устами. — И к ним я возвращусь.

— К чему ты стремишься?

— К тому, чтобы восславить Камень; к тому, чтобы исполнить миссию его и осуществить победу Камня над Словом; к тому, чтобы отомстить за смерть Босвелла не силою, но любовью.

— Ах да, Босвелл! Весьма достойный крот, этот ваш Босвелл!

Триффан услышал в ее голосе то, что желал услышать больше всего на свете: Босвелл еще жив! Сердце его забилось от счастья!

— Для тебя он все равно что мертв. Он там, где ни один крот и никакой Камень его не достанет.

Ее высокомерный тон не обманул Триффана. Босвелл не умер — это самое главное! Он не должен был умереть — теперь ему и это стало ясно. Триффан смотрел на Хенбейн и не испытывал уже никакого сердечного трепета: у нее не осталось над ним никакой власти.

— Откуда в тебе столько силы, крот? — почти ласково и с неподдельным интересом спросила Хенбейн. Уид недоуменно покосился на нее.

— От Камня, которому посвятил себя.

— Ты писец?

Триффан молча кивнул, а остальные подошли к нему и стали рядом, будто показывая, что теперь, когда то, о чем они прежде только догадывались, подтвердилось, они считают своим долгом подчиняться ему и защищать его всеми силами.

— При следующей нашей встрече я не допущу, чтобы ты ушел живым, — тихо проговорила Хенбейн. — А до той поры… до той поры всякий, кто заговорит с тобою, даст тебе кров и последует за тобою, будет вздернут за нос именем Слова. Ты — отщепенец, тебя будут гнать отовсюду; с этой минуты тебя больше нет. И никогда не будет тебе прощения, никогда не узнаешь ты покаяния. Я обрекаю тебя на пожизненное одиночество!

Триффан воздел обе лапы и тихо сказал:

— Камень да смилуется над тобою и твоим Словом. И да одарит Камень Босвелла Безмолвием своим!

Хенбейн вздыбилась, словно ослепленная нестерпимо ярким светом.

— Я не нуждаюсь в твоей милости! — пронзительно вскрикнула она. — Я не нуждаюсь в твоем Камне и в этом его Безмолвии!

За ее спиною в немом молчании замерли скрученные ветрами древние деревья Хэрроудауна.

— Может, придет день, когда ты будешь… — произнес Триффан.

— Договаривай! — нетерпеливо выкрикнул Уид, потому что, как истинный грайк, ненавидел умолчания и тайны.

Но Триффан не стал отвечать ему. В сопровождении Спиндла и остальных он начал выбираться на высокий берег и ни разу не оглянулся, хотя понимал, что, оставив выгодную позицию у воды, может быть без труда настигнут и схвачен. Однако Хенбейн не отдала приказа продолжать погоню, а распорядилась всем возвращаться обратно в Бакленд. Она уходила последней. Одиноко стоя на берегу, она провожала взглядом Триффана, пока тот не скрылся из вида.

— Что же ты такое, Триффан из Данктона? — прошептала она, и взгляд ее был странно потерян и пуст. — И что означали его слова: «Может, придет день, когда ты будешь…» Она обернулась и посмотрела вверх, где на Хэрроудаунском Холме чернела древняя роща. Там, на фоне согнутых ветром деревьев на самой опушке, висели тела убитых ею кротов. Заброшенностью и печалью повеяло на нее оттуда и… — «И придет день, когда я буду…» вот так же… Нет! Никогда!

Хенбейн поднялась наверх, и первой, кого она увидела перед собою, была элдрен Феск — мрачная старуха с желтыми клыками, безобразная, никем не любимая — бесполезное, никчемное существо.

— Это твоя вина! — произнесла Хенбейн.

Она замахнулась, острые ее когти рассекли облезлую грудь Феск, и та упала замертво.

— Ты во всем виновата! — продолжала она вопить, и кровь оставалась на земле, там, где ступали ее лапы, и все грайки затрепетали и боялись поднять на нее глаза.

Один Уид продолжал как ни в чем не бывало улыбаться: он выжидал.

— Этот крот направится прямиком в Данктон, — наконец заговорил он. — Теперь, когда ты объявила его вне закона, ему больше негде укрыться. Возможно, мы напрасно доверились донесениям, будто бы после мора и пожаров Данктон совсем опустел.

— Ты прав, — отозвалась Хенбейн. — Если из этой системы выходят такие, как Триффан, то нам следует организовать туда поход и истребить под корень всех тамошних камнепоклонников. Таково повеление Хенбейн! Такова воля Слова!

Затем, обращаясь к гвардейцам, распорядилась:

— Чтобы ни один из вас не смел говорить, будто этим кротам удалось избежать наказания Слова или будто они сорвали наши замыслы! Это не так. Мы казнили писца Брейвиса, и в этом наша великая победа. Другой — теперь все равно что мертвец. Остальных — под страхом казни зарубите себе на носу — Слово пока что пощадило потому, что они еще ему понадобятся. Именно поэтому я дала им уйти.

«Чтобы ни один не смел это обсуждать…» — приказала она, и все же обсуждать стали. Шептались о Триффане, о том, как он спасся, убив десять или одиннадцать кротов. «Да нет, гораздо больше, — уверяли грайки, — наверно, больше сотни полегло»; о ярости Хенбейн и о том, как ей пришлось вернуться ни с чем; о смерти ненавистной Феск… Слухи расползались и множились, хотя в открытую говорить боялись: у Хенбейн были длинные лапы и длинные острые когти.

— Его зовут Триффан…

— Он убивает наповал с одного удара…

— Странное имя, наверно, он из Шибода.

— Шибода?

— Ну да, это система, где обитают дикие, могучие кроты, они там до сих пор и не думают поддаваться Слову!

Это было верно: грайки так и не покорили Шибод, и по его поводу среди них ходили мрачные слухи. То, что имя «Триффан» происходило из Шибода и что этот самый Триффан заставил дрогнуть Хенбейн, способствовало упрочению грозной славы Шибода.

В то же время возможная связь Триффана с этой системой придавала больше веса и ему самому.

— Этот Триффан — камнепоклонник, и много тех, кто идет за ним…

— Излови Триффана — и тебе обеспечена нора в таком богатом червяками месте, что хватит до конца жизни…

— Ну да! Будешь ловить — себе дороже: убьет, как муху!

— Триффан? Видно, не простой это крот! Кто говорит, он из Данктона, кто — из Шибода…

Слухи ширились, и им суждено было вскоре нанести серьезный ущерб движению словопоклонников. А между тем… Хенбейн вовсе не чувствовала злости. Наоборот: по ночам она шепотом благодарила Слово за то, что оно наконец-то послало ей достойного соперника, смерть которого в скором времени нанесет смертельный удар камнепоклонникам.

Однако одновременно с упомянутыми слухами, по наущению Хенбейн и коварного Уида, стали распространяться и другие, очерняющие Триффана. Начали поговаривать, будто бы Триффан, выдающий себя за преданного служителя Камня, на самом деле трус; будто по его вине погибли доблестный старец Брейвис и кроткая Виллоу; будто он пожертвовал ими, чтобы спасти собственную жизнь…

Уид довольно посмеивался: если хочешь, чтобы никто не догадался об истине, самое лучшее — распустить ложный слух.

Слухи… Слухи… Камень против Слова; свет против тьмы. Как простому кроту разобраться, что правда, а что ложь? Твердой поступью и чистым сердцем надобно обладать тому, кто ищет истинный путь…

По мере того как Триффан с товарищами приближались к реке, земля у них под ногами становилась все более сырой, а продвижение все более трудным. В воздухе веяло влагой, хотя сама широкая гладь Темзы по-прежнему оставалась невидимой. Канавы, через которые им постоянно приходилось перебираться, заросли высокой болотной травой и водяными растениями; под лапами даже в этот летний сезон чавкала грязь. Травы колыхались высоко над их головами.

Триффана и Спиндла эти незнакомые звуки немало смущали; северянам, уже проделавшим долгий путь, было легче. Они в свое время пересекали Темзу, но тогда они шли дорогой ревущих сов. Теперь же, среди мокрых полей слушая шум ветра в высоких кронах одиноких деревьев, шорох крыльев замершей в траве малой цапли или кваканье невидимой лягушки, все чувствовали себя неуютно. Запахи тоже настораживали и пугали: они чуяли лисиц и водяных крыс. Высоко в небе кружила черноголовая чайка, а однажды над ними промелькнула тень большой цапли.